Ротный тут же сообщил им, по рации, о том, что духи движутся в их сторону и чтобы досмотрели тех, кто лежит на склоне. Мы прекратили бессмысленную стрельбу и, привалившись к камням, стали делиться запомнившимися моментами боя.

Со стороны кишлака к нам подходили разведчики, досматривающие дувал. Перед собой они толкали душмана. «Дух» был одет в просторные синие одежды, и в тёмную жилетку. Когда его подвели поближе, то сильным толчком заставили сесть.

«Дух» присел на корточки, и тут же все заметили, что у него большое светлое бельмо в левом глазу. Разведчики протянули ротному его документы и фотографию, где «дух» был в лёгких древних доспехах, надетых на голое тело, с маленьким, круглым щитом и мечом в правой руке. Он был единственным, кого удалось взять живым. Ротный сказал, что это прирождённый снайпер, т. к. привык смотреть одним глазом. Другой глаз ему даже не надо зажмуривать. «Дух» спокойно сидел на корточках и невозмутимо поглядывал на нас.

В это время пехота уже спускалась по склону хребта, разоружая тех, кто сдался, добивая раненых и осматривая убитых. Один дух лежал на склоне и не хотел вставать, и пехотинец ударил его ногой. Он что-то требовал от душмана, но «дух» размахивал руками, пытаясь, что-то объяснить. Пехотинец сделал шаг назад и, прижав приклад к плечу, направил автомат на голову «духу». Тот испуганно замахал руками и стал подниматься, а потом сильно хромая пошёл.

Ротный вслух рассуждал о том, что нецелесообразно отдавать «духа» церандою, потому что есть вероятность, что они его вскоре выпустят, а такой опасный враг не должен вернуться к душманам.

По рации нам поставили задачу — двигаться дальше по ущелью. Мы поднялись и стали одевать вещмешки. Раненые разведчики остались в кишлаке около моста. Раненые и убитые не доставляли особых хлопот, потому что почти сразу же их подбирали вертолёты. Ротный кивком головы показал разведчику, стоящему за спиной «духа», что душмана надо кончать. Разведчик вскинул автомат, и выстрелил ему в голову. «Дух» дёрнулся от выстрела и упал на грудь. От напряжения боя и большого количества смертей меня слегка трясло, наверное, как и других, но никто не подавал вида.

Не оборачиваясь, мы пошли вдоль по ущелью.

4 рота на этом хребте просидела ещё два дня. На жарком афганском солнце «духи» быстро разлагались и шмонили нещадно, так что пехота с удовольствием уходила с этих зловонных мест.

Воодушевленный первым успехом, ротный говорил о том, что в результате этой операции мы перебьем всех духов на Панджшере. Десантники высадились в начале ущелья. Другие полки ударят справа и слева, и враг будет разбит.

Мы стояли на хребте над бушующим потоком и смотрели на огромный горный массив, расстилающийся до самого горизонта, надеясь что «лавина» советской армии сметёт «духов» и разобьет их бандформирования. Моджахеды стремительно отступали, бросая рюкзаки и тяжелое вооружение.

«Духам» нанесли значительный урон в живой силе, но желаемого результата операция не принесла. Моджахеды выскользнули из окружения, и имя Ахметшаха вызывало уважение.

Операция была возмездием за гибель батальона советских войск в засаде, думаю, что наша разведрота поквиталась достойно.

Операция по уничтожению банд Ахметшаха затягивалась. Письма из дома доставляли крайне редко. Приходилось долго ждать, когда вертушки вместе с сухпаем, привезут почту.

В этот раз мне повезло. Пришло письмо от любимой девушки, и между торопливо исписанных страниц, была вложена ромашка. Ничего подобного в панджшерском разнотравье нет, а здесь в скалах и трава большая редкость, типичная горная пустыня.

Мы лежали на каменистом склоне хребта, одного из многих раскинувшихся до самого горизонта. В очередной раз достал из конверта маленькое солнышко с белыми лепестками из далёкой России.

Ко мне подходили разведчики и просили подержать ромашку.

Маленькое солнце перескакивало с ладошки на ладошку, зажигая радостные огоньки в суровых глазах, согревая душу теплом далёкой Родины, где каждого ждут и любят.

Разведрота прочёсывала одно высокогорное ущелье. Однажды, невдалеке от тропы обнаружили свежераскопаное место. Командир решил, что духи зарыли здесь оружие, и приказал копать.

Мне пришлось взяться за сапёрную лопатку. Каменистая земля подавалась с трудом, а стоящие вокруг, деды и офицеры, подгоняли. Мы часто менялись, но работа тянулась медленно. Вот уже мы зарылись в полный рост, и только тогда лопата заскользила по савану, и все почувствовали сладковатый запах тления. Это была просто могила, но командир приказал раскопать в ногах и в изголовье. В неудобной позе, стараясь не наступать на покойника, обкопали, но оружия не было, и земли тоже. Лопата, со скрежетом, скользила по скале.

Пока копали, то ротный рассказывал о том, что мусульмане закапывают умерших глубоко. Муж чин на глубине 2 метра, а женщин на глубине 2.5 метра, чтобы и после смерти они были на разных уровнях — женщина ниже мужчины.

В этом я убедился буквально через несколько часов. Мы проходили мимо кишлака, расположившегося между двух хребтов за узкой горной речкой. У хребта слева, на высоте метров 30, была большая ровная площадка, поросшая высокими деревьями с тенистыми кронами, под которыми, расположилось небольшое кладбище. Склон кладбища, ближайший к реке, был обрушен в одном месте. Толи это был оползень, а может и разрыв бомбы.

Из обрушенного края торчали тела, завёрнутые в саван и в большие ковры. И действительно несколько тел было зарыто ниже остальных. Зрелище было неприятное, и мне было очень жаль, что потревожили умерших.

В расположении полка готовились к большому ночному выходу, к засаде. Вместе с разведротой должна выйти и рота пехоты.

Когда стемнело, колона БТРов подбросила нас к входу в ущелье. Слева от дороги торопливо бежала горная речка, обмывая скалистый склон хребта, а справа почти сразу от дороги было ущелье уходящее вверх, к перевалу.

Разведрота шла впереди по каменистому ущелью, заваленному крупными камнями разных размеров. Наверное, во время бурного таяния снегов, ущелье служило руслом горного потока, сходящего сверху.

Идти было неудобно, потому что приходилось всё время скакать по камням разных размеров. Ночь выдалась ясной, и огромная луна щедро осветила ущелье.

Вскоре дошли до места, где ущелье стало поворачивать влево, и разведрота вошла в тень от скал.

Неожиданно в ночной тишине, длинными очередями взорвался пулемёт, стреляющий нам в спину.

Пулемётная точка находилась на хребте, находящемся за рекой, как раз напротив входа в ущелье. Все бросились в рассыпную в поисках надёжного укрытия.

Пулемётчик видно знал и любил своё дело, каждый пятый патрон был трассирующий, и он прицельно лупил по спрятавшейся за валунами роте. Впрочем, и предательская луна очень хорошо освещала наши позиции.

Разведрота почти вся ушла за скалы, в непростреливаемую зону. Под обстрелом осталась небольшая группа замыкания и молодой лейтенант Аракелян. Лежать под огнём было невыносимо, пули свистели над головой, рокотом разносился по ущелью жёсткий треск пулемётных очередей. Офицеры пехотинцы пытались по связи узнать, кто ведёт по нам огонь? Кому-то докладывали обстановку, и говорили о том, что есть раненые.

До разведчиков было рукой подать, и мы перекинулись с оставшимися под обстрелом мыслями о том, что надо рвануть к своим. Тогда можно стоять под прикрытием скалы, и чувствовать себя в безопасности. Пулемётная очередь уходила вправо, а мы, несколько разведчиков, рванули влево. Лейтенант Аракелян уговаривал нас остаться, но потом побежал за нами.