Способность летчика-штурмовика слаженно работать с пехотой – это важнейшее из боевых качеств пилота. Между прочим, в результате такого слаженного взаимодействия мне однажды импортный мотоцикл перепал, в качестве боевого трофея.

Дело было зимой, в районе Кандагара. Наземная разведка получила информацию, что душманы попытаются провести в Пакистан большой караван с опием – двенадцать тонн. А советские войска с наркоторговцами боролись очень жестко, не в пример американцам, которые сегодня афганских наркобаронов откровенно «крышуют» и публично это признают. Жалуются, что, если нажимать на наркомафию, афганские крестьяне совсем оголодают и поголовно запишутся в моджахеды. При нас, однако, местные крестьяне отчего-то не голодали, а выращивали кукурузу, чай, табак – и ничего, как-то обходились без опиумного мака, а если попадались на маке, отправлялись в тюрьму. Мы жгли эти посевы беспощадно и не боялись с аборигенами ссориться.

В общем, получаю я координаты цели, вылетаю на прикрытие. Основная задача ложится на наземные войска – десант атакует караван, сверху десант прикрывают «вертушки», а я над всеми ними один летаю в большой коробочке, смотрю, чтобы не случилось внезапного нападения на наши части, пока они по каравану работают. Летал я, летал, потом мне скучно стало – внизу ничего интересного не происходит, большую часть охраны каравана перестреляли, меньшую часть взяли в плен, и сейчас внизу идет разбор груза и сжигание опиума. Горит он плохо, процедура муторная, короче, тоска.

И решил я, пока горючее есть, слетать на разведку – нам разрешали вести вольную охоту, если позволяли боевая обстановка и погода. Полетел на юг, в пустыню Регистан.

Видимость была отличная от горизонта до горизонта, и я сразу свежую цель по курсу увидел. Снизился до пятисот метров, вижу, пылят четыре мотоцикла, удирают из последних сил к пакистанской границе.

Ага, думаю, попались, голубчики.

Передаю по рации координаты цели командиру спецназа, объясняю ситуацию – если ракетой сейчас по ним жахну, только кучка пепла останется. Командир ситуацию обдумывает, уточняет:

– От нас сколько километров?

– Не больше семи.

– Ты нас прикроешь?

– Минут пятнадцать гарантирую.

– Давай курс, мы вылетаем.

Указал я им курс, и полетели они одной «вертушкой» за мотоциклистами. Нагнали их через пару минут, дают очередь из пулемета, чтобы у моджахедов иллюзий не осталось, что это не за ними такая летучая команда явилась. Мотоциклисты понятливые оказались, остановились, машины свои бросили, побежали дальше пешком.

«Вертушка» садится рядом, я кричу в рацию:

– Чур, один мой!

– Согласен, заработал, – соглашается командир.

Такие вопросы всегда решаются честно, потому что, если кто мухлевать начнет, с ним больше дела иметь никто не будет. Я ведь мог десантуре ничего не сообщать, просто завалить всех душманов одной ракетой, и привет.

Выяснилось, что машины абсолютно новые были, их даже в караване везли на верблюдах, чтобы не портить покрышки. А когда начался бой, четверо самых догадливых душманов отцепили машины и рванули в сторону пустыни.

В общем, перетащила пехота мотоциклы в «вертушку», я сверху помаячил, чтобы ребят никто не беспокоил, потом полетели по базам – у меня уже горючее кончалось.

Вернулся я на аэродром, сижу в штабе ДШБ, выслушиваю задачи на следующий день. Тут меня на летное поле вызывают – десантура прилетела, с подарочком.

Выходит из вертолета командир батальона спецназа ГРУ, рот до ушей, кричит мне:

– Ты первый выбирай, мы потом.

Я заглядываю в «вертушку», а там четыре новеньких «Ямахи» – в Союзе в те времена таких машин отродясь не водилось, я их даже на картинках ни разу не видел.

Полазал, посмотрел, выбрал красненький. Потом пошли оформлять передачу, бюрократию разводить – мотоцикл я по акту получил и потом до конца службы в Кандагаре каждый день на нем в штаб ДШБ ездил. Очень удобно это оказалось – раньше приходилось попутки ловить или, что чаще, пешком шесть километров топать.

А потом, когда пришло время мне возвращаться в Союз, я этот мотоцикл также по акту передал следующему летчику, что пришел на мое место. С собой трофеи брать запрещалось – мы же не мародеры какие-нибудь, не за мотоциклы воюем. Так что из вещей у меня на память об Афгане остались только наградные часы – вручили за удачную операцию, где тоже внимательность к деталям пригодилась.

Дело было возле пакистанской границы. Там не горы, как вокруг Баграма, а такие небольшие горушки в полупустыне, т. е. местность просматривается хорошо и работать по ней вроде бы удобно. Но вот какая незадача – разведка дает координаты цели, какого-то огромного склада вооружений, который якобы построен на нашей территории, а наши штурмовики туда в который раз прилетают и ничего не находят. До скандала доходило – пехота грозится марш-бросок к складу организовать, чтобы доказать, что он там есть, а авиация фотографии предъявляет, где ничего, кроме пыли и оврагов, не видно.

В конце концов в штабе решили еще один разведывательный полет организовать, потому что наземную операцию проводить в том районе было рискованно – слишком близко к границе с Пакистаном, одним складом дело бы не ограничилось, полноценная война бы началась.

Полетели мы парой – я да комэска. Я шел ведущим, поэтому на меня возлагалась задача этот чертов склад отыскать. Вышел в заданный квадрат, снизился до предельно малой, но ничего интересного не вижу – пустыня, она и есть пустыня.

Поднялся повыше, стал высматривать дорожки и тропинки. И точно, увидел сверху несколько тропинок, которые почему-то сходились в одной ничем не примечательной точке – просто холмик какой-то невзрачный, и все.

Ага, думаю, попались, голубчики. Командую ведомому и иду в атаку. Причем, что интересно, – я себе подвесил самый легкий боеприпас, восемь стокилограммовых бомб. Мы же на разведку летели, а не воевать. И вот эти легкие бомбы я укладываю в цель, положил первые четыре, выхожу из атаки, а комэска по рации мне кричит удивленно:

– Саша, ты что, тяжелые брал?! Смотри, что внизу творится!

А внизу и впрямь творится что-то ужасное – земля вспучивается огромными пузырями, каждый пузырь заканчивает взрывом с выбросом дыма и пламени, какие-то мрачные дыры в земле обнажаются, а в этих дырах огонь клокочет. В общем, сущий ад на земле.

Оказалось, нашел я тот самый склад – моджахеды его под землей целый год строили и думали, что здорово спрятались. А вот хрен вам!

Отбомбился я вторым заходом, хотя это уже лишнее было – ничего целого или живого на том участке не осталось и после первого удара. Ведомый фотоснимки сделал, и вернулись мы довольные на базу, где мне сразу, без долгих предисловий, вручили награду за удачную атаку – командирские часы. И для меня эти часы дороже, чем для некоторых – боевые ордена.

А вот самую первую свою цель в Афганистане я просмотрел, перепутал – первый и последний раз в своей жизни.

Дело было в сентябре 1985 года, нас накануне только-только прогонял Руцкой над горами Азербайджана, по 4–5 вылетов в день делали. В результате из летного училища мы вышли с третьим классом, а после интенсивной учебы «по Руцкому» сразу получили второй класс, воевать уже можно. И вот пришел за нами «Ил-76», и полетели мы на границу с Афганистаном, на аэродром города Коканд. Там и переночевали – кто в самолете, кто прямо на летном поле. Утром построение и таможенный контроль – тоже прямо на поле. То есть вдоль нашего строя идут пограничники и просят открыть парашютную сумку, баул или чемодан – у кого что.

Сильно не придирались, но, когда дошли до чемодана Сережи Ситникова, немного удивились. Он в чемодан упаковал тридцать бутылок водки, а сверху стыдливо прикрыл бутылки носками. Но носков было намного меньше, всего две пары, поэтому водку, конечно, увидели.