— Давай, я шпагат привяжу…
— Ладно, иди. Я сам привяжу, — буркнул Вольф. — Ты это… Осторожней там. Будешь идти — пол впереди прощупывай, вроде как по болоту идешь.
— Ага. Ну, я пошел, — и, глубоко вдохнув, словно перед нырянием в воду, Рустам шагнул в темный провал.
Пыльный луч фонаря выхватил из темноты выкрошенные кирпичные стены с пятнами бледно-бирюзовой плесени. Пол подземного хода был устлан битым кирпичом, поэтому приходилось все время светить под ноги, чтобы не споткнуться. Высота подземного хода не превышала полутора метров.
— Шланги были эти монахи, — проворчал Рустам, — не могли повыше ход прокопать, горбаться теперь, понимаешь…
По правде говоря, ворчал он больше для того, чтобы ободрить себя. В голову вдруг полезли всякие непрошеные воспоминания об умерших монахах, каковых их духовные братья хоронили в таких вот подземельях. Лучом фонаря Рустам скользнул по стенам — нет ли эдаких ниш с соответствующими обитателями? Да нет, ничего похожего не наблюдалось, стены как стены. Рустам раздул ноздри, боязливо принюхиваясь и страшась уловить запах тлена, про каковой неоднократно читал в книгах, хотя и не представлял себе толком, какой, собственно, запах должен иметь этот самый тлен. Пахло сырым кирпичом и плесенью.
— Ну, чего застрял? — нетерпеливо подпихнул его с тыла Вольф, — Нашел уже чего?
— Да нет пока. Смотрю вот…
— Хрен ли смотреть. Шагай уже. Или меня вперед пусти!
— Иду, иду… — Рустам двинулся дальше, слыша где-то в глотке стук собственного сердца.
Шагов через пять проход стал резко сужаться. Точнее, подниматься к потолку. Кирпичные обломки, устилавшие пол, образовали пологую кучу, почти полностью перегораживавшую весь проход. Лишь у самого потолка оставался еще небольшой просвет, пролезть в который можно было только ползком.
— Так, — голос Рустама предательски просел, хоть он и старался говорить твердо и хладнокровно, — Похоже, тут кого-то завалило…
— Да не, ни хрена, — осторожно возразил Вольф, — Смотри, стены-то целые. И потолок…
— Тогда откуда эта куча взялась?
— А я откуда знаю? Слушай, а давай разберем? Попробуем, а? Вдруг — под ней?
— По-моему, только последний идиот стал бы так клад прятать.
— А может, он на это и рассчитывал? О, смотри! — просунувшись вперед, Вольф стал вдруг быстро-быстро, по-собачьи, копаться в куче, откидывая назад кирпичные обломки.
— Во, нашел! — торжествующе провозгласил он, — Разгребаем в темпе!
Из-под кирпичных обломков торчал исцарапанный угол деревянного ящика, окрашенного в защитный цвет.
— Ну блин, Вольф, это же укупорка! — раздосадованно фыркнул Рустам, — Откуда у монахов снарядные ящики, ты сам подумай!
— Ну, мало ли! — Вольф сноровисто откидывал кирпичи назад, обнажая дощатую крышку, — А может быть, это белогвардейцы какие-нибудь заховали! Или нашел кто, да перепрятал. Помогай давай.
Рустам принялся откидывать кирпичи, ощущая поднимающуюся изнутри тоскливую волну разочарования. Вот так. Была тайна — и нет ее. Была загадка, было таинственное подземелье, а оказалось все банальной свалкой — это было уже совершенно ясно. Вольф, однако, энтузиазма не терял.
— Так, Рустик! — азартно проговорил он, откидывая последние обломки с крышки ящика, — Чур, все пополам! Блин, хомуты проржавели насквозь… Давай лопату!
Нетерпеливо подцепив саперной лопаткой ржавый хомут, Вольф крякнул и сковырнул его. Второй, третий… Чавкнув, поднялась прилипшая крышка…
— М-да… — только и сказал Вольф.
А Рустам ничего не сказал — ему и так давно было все ясно. Ящик был доверху набит старыми противогазами. Резиновые маски были порваны, стекла очков большей частью — разбиты, гофрированные шланги — изъедены плесенью.
— Гадство это с вашей стороны, товарищи монахи — такую херню нам подсовывать! — вздохнул Вольф, уныло поковырявшись в ящике, — Э-э, смотри-ка, тут еще что-то есть!
Подняв облако вонючей пыли, он извлек из ящика две саперные лопатки.
— А че — сгодится! — бодро проговорил он, — Вполне целые. Ну ни фига ж себе! Смотри, какого года выпуска!
На темном, тронутом ржавчиной металле были отчетливо видны выбитые цифры: 1905.
— Слу-ушай! Это что получается? Этими лопатами, может быть, еще под Порт-Артуром окапывались?
— Ну ни фига себе… А рукоятки — глянь, даже и не сгнили совсем!
— А чего им сделается? Это ж — дуб, он от влажности, да от времени только прочнее становится! Мореный называется. Умели же делать раньше, а?
Настроение улучшилось. Все же какие-никакие, а трофеи! А уж иметь в экипировке такую вещь, какой ни у кого нет — это для любого солдата верх престижа. Не говоря уж про то, что были эти белогвардейские лопатки куда легче, удобней и надежней нынешних — норовящих сломаться от одного чиха.
— Ну что, Рустик — дальше полезем? — захлопнул Вольф крышку «клада».
— Туда? — Рустам без энтузиазма глянул на узкий проем под потолком, — Блин, перемажемся же, пока протиснемся…
— Так затем же комбезы и надели, — пожал Вольф плечами, — Ладно, давай я первым полезу…
Вскарабкавшись на карачках по кирпичной куче, он просунулся в проем, светя себе фонариком.
— Все, Рустик — кончился ход! — гулко прозвучал его разочарованный голос, — Стенка дальше.
— Ну и лезь обратно, — откликнулся Рустам, — Через полчаса уже на построение топать.
— Щас… Ого! Ну ни фига себе!
— Чего там?! — вмиг напрягся Рустам.
— Написано чего-то… Я полез! — и Вольф, шустро вихляя комбезным задом, исчез в проеме.
Отталкиваясь коленками и локтями от острых обломков, пролез вслед за ним и Рустам. Ход заканчивался глухой стеной. Стена была древней, без каких-либо признаков проникновения сквозь нее. Но зато на ней теснилось множество надписей. Верхняя, под самым потолком, была начертана жирным черным карандашом. Строгие, выписанные почти академическим шрифтом буквы складывались в слова: «Привет всем будущим кладоискателям и исследователям таинственных подземелий! Никаких кладов здесь нет, мы проверили. Ну и пусть, зато интересно было! Как у вас в будущем дела? У нас — все хорошо! А скоро будет еще лучше! Курсанты Вересов, Нахабин. 15 мая 1937 г.».
— Да уж, офигительно лучше у них будет… — пробормотал Вольф, — Тридцать седьмой… Это же когда чекисты всех подряд начали грести — за всю мазуту…
— А ты откуда знаешь?
— Дед рассказывал…
Остальные надписи были выполнены мелом, краской, а некоторые — просто выцарапаны:
«Мы освободили Западную Украину и Белоруссию! К-т Шадрин, 1940 г.».
«Мы разбили немцев под Курском! Гитлеру — кранты! К-т Бойко, 1943 г.».
«Наши войска разгромили самураев. Американцы сбросили атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Война кончилась, а мы на нее так и не успели. Но мы еще повоюем за торжество коммунизма во всем мире! Да здравствует товарищ Сталин!! К-ты Звягин, Паперник, октябрь 1945 г.».
«А у нас — ГАГАРИН!!! УРА!!! К-т Губайдуллин, 10.05.1961 г.»
«Мы вломили чехам! К-ты Кудараускас, Перцев, 1968 г.»
Последняя надпись была лапидарной, как послание Юлия Цезаря сенату:
«ДМБ-74 — Тамбов. Никифоров».
— Во, блин — история… — выдохнул Вольф, поводя лучом фонаря по стене, — Напишем тоже чего-нибудь?
— Давай. А про что писать-то? — замешкался вдруг Рустам, — У них-то вон чего было… А у нас?
— Ну. У нас тоже есть про что…
— Ну так про что напишем? Про двадцать четвертый съезд КПСС?
— Да иди ты. Во, давай про «Салют» напишем! Ну, про орбитальную станцию.
— Н-ну, можно… А еще про что? У нас в Ташкенте метро построили…
— А про Олимпиаду в Москве?
— Так это в будущем году только будет.
— Елки, так про что писать-то, если все нормально? Про то, что с колбасой в последнее время что-то хреновато дела обстоят?
— Да не смеши. Кому это интересно читать будет? И вообще, чего это здесь в России так без колбасы страдают? У нас в Узбекистане и без нее хорошо: плов, самса, шашлык-машлык…
