Тиллс смотрел на него с выражением полной беззащитности.
— Сволочь ты, Мацци, — наконец промолвил он.
Мацци, высоко подняв брови, выразительно пожал плечами:
— Кто? Я? А что я сделал? Ты меня спросил — я ответил. Как мог.
Тиллс ничего не сказал и продолжал стоять, внимательно глядя на Мацци с тем же беззащитным видом. Упавший мокрый и грязный брезент лежал на его ногах. Сидя на корточках у колышков, Мацци взглянул на него.
— Ведь я-то не стал кататься в грязи. Правда, я смеялся, кричал и подначивал вас. Это мне ничего не стоило. Твоя беда, Тиллс, что ты дурак. Дурак от рождения. Ты вечно ввязываешься в какую-нибудь историю. Будет тебе урок, малыш. Ведь ты не видел, чтобы я куда-нибудь ввязывался — ни я, ни мои лучшие друзья — ведь мы не дураки. Правда, Тиллс?
Он с явным самодовольством употребил слово «малыш». На самом деле Мацци был на несколько лет моложе. Тиллс ничего не ответил.
— А теперь поди сюда. Давай поставим эту палатку. — Он опять поглядел искоса вверх и добавил: — Пока ты еще не так заболел, что не сможешь мне помочь. Одному тут не справиться. Черт, если ты взаправду заболеешь, вся палатка будет моя. Может, ты так заболеешь, что тебе повезет и тебя отправят в тыл, если не отдашь концы.
Не проронив ни слова, Тиллс нагнулся, подобрал жесткий, мокрый брезент и понес на место, а Мацци, все еще самодовольно ухмыляясь, встал и помог ему расправить полотнище.
— Посмотри на эти мерзкие одеяла, — указал Мацци. Одеяла были засунуты под брезент, покрывавший какое-то имущество. — Скажи на милость, Тиллс, как мы будем спать под такими одеялами сегодня ночью? Скажи, а? — Но ответа он не добился, и они стали натягивать брезент на первый кол.
Вокруг работали под дождем другие солдаты, и другие палатки вырастали длинными, ровными рядами. Каждый старался не ходить там, где будут стоять палатки, но это не помогало. Дождь был так силен, что превращал землю в болото. Так как коек нет, им придется расстелить промокшие одеяла на этом болоте, а сверху накрыться полусухой одеждой, какую только смогут найти. Предстояла кошмарная ночь всем, кроме офицеров, чьи спальные палатки, койки и скатки с постельными принадлежностями всегда следовали с ротой, и такая перспектива была мало приятной.
Это была последняя тяжелая работа, и, поскольку еще не наступила ночь, несколько более смелых солдат, естественно, захотели взглянуть на джунгли. Одним из них был Большой Куин, дюжий техасец, другим — рядовой Белл, бывший офицер инженерных войск, третьим — рядовой первого класса Долл, гордый похититель пистолета. Всего набралось человек двадцать.
Долл с важным Бидом направился к своему дружку Файфу — на левом плече винтовка, большой палец засунут под ремень, правая рука на кобуре пистолета. Он был в полной готовности. Картину довершала каска и патронташ. Все уже поснимали дурацкие противогазы и с удовольствием выбросили бы их, если бы не боялись, что за них придется платить.
— Файф, пойдешь с нами размяться в джунгли?
Файф только что закончил установку палатки, которую делил со своим помощником, восемнадцатилетним парнем из Айовы по фамилии Бид. Бид был еще ниже ростом, чем Файф, большеглазый, узкоплечий, с толстыми ляжками и маленькими руками.
Файф заколебался:
— Не знаю, можно ли. Я могу потребоваться зачем-нибудь Уэлшу. Мы еще не все устроили. — Он поглядел на далекую зеленую стену. Такой долгий путь под дождем и по грязи, а он устал, и настроение неважное. Пальцы хлюпали в ботинках. — Пожалуй, не пойду.
— Я пойду, Долл! Я пойду! — закричал Бид. Его большие глаза казались еще больше за очками в роговой оправе.
— Тебя не приглашают, — процедил Долл.
— Что значит не приглашают? Каждый, кто хочет, может пойти, правда? Ладно, я иду!
— Никуда ты не пойдешь, — отрубил Файф. — Будешь сидеть в канцелярии и работать, сопляк. За что, думаешь, я тебе плачу? А теперь убирайся. — Кивком головы он показал на выход. — Пошел вон!
Бид ничего не ответил и, обиженный, вышел из палатки своей неуклюжей походкой.
— С ним просто нельзя прилично обращаться, — пожаловался Файф.
— Пойдем-ка лучше с нами, — сказал Долл. Он выпятил губу и поднял бровь. — Кто знает, что там можно встретить или найти…
— Нет, не пойду. — Файф усмехнулся. — Работа, понимаешь. — Он был рад так легко отделаться от них.
Долл еще выше поднял бровь и еще больше выпятил губу.
— Плевать на работу! — сказал он, скривив рот, с циничным, развязным видом повернулся и ушел.
— Желаю повеселиться! — насмешливо крикнул вдогонку Файф. Однако немного погодя он уже пожалел, что не пошел с ними.
Кокосовые пальмы кончились сразу за границей лагеря. За ними не было ничего, кроме плоской, открытой равнины, простирающейся до самых джунглей. Отдаленная зеленая стена за этим открытым пространством выглядела еще более зловещей, чем из рощи. На опушке рощи солдаты остановились оглядеться. Дождь все усиливался, и солдаты промокли до нитки — ведь плащи остались в лагере. Впрочем, теперь это было не важно. С любопытством и осторожностью они двинулись под дождем к высокой стене джунглей.
К ботинкам прилипали комья грязи, их то и дело приходилось стряхивать.
Они месяцами читали о джунглях в газетах и вот теперь увидели их воочию. Это в самом деле была стена — стена из листьев; мясистые зеленые листья теснили и расталкивали друг друга, и между ними трудно было увидеть хоть крошечный просвет. Большому Куину казалось, что, если их потревожить, они в ответ станут кусаться. Раздвинув наконец листья и вступив, вернее, погрузившись в джунгли, они сразу оказались окутанными глубоким мраком.
Сюда дождь не проникал. Его задерживала далеко наверху крыша из зеленых листьев. Оттуда он медленно капал вниз, с листа на лист, или стекал по стволам и веткам.
Когда привыкли глаза, можно было увидеть огромные лианы и ползучие растения, свисающие большими изогнутыми гирляндами, многие толще молодых деревьев. Стволы гигантских деревьев поднимались прямо вверх, их кроны образовывали крышу высоко над головой, а тонкие, похожие на лезвия, корни торчали кое-где выше человеческого роста. Все казалось пропитанным влагой. Под ногами была либо обнаженная земля, скользкая от влаги, либо непроходимая путаница валежника. Несколько беспорядочно разбросанных чахлых кустарников боролись за сохранение своей почти лишенной света жизни. Молодые деревца, совсем без ветвей, лишь с несколькими листьями на макушке, толщиной чуть больше карманного ножа, тянулись вверх, вверх, упрямо вверх — к этой плотной крыше, где они могли бы по крайней мере посоперничать, прежде чем задохнуться внизу. Некоторые из них, не толще бокала для виски, уже достигли высоты, вдвое превышающей рост высокого человека. Не слышно было ни звука, кроме шороха капающей воды.
Солдаты, пришедшие сюда, стояли как вкопанные перед чудом, открывшимся их взорам. Такого они не ожидали. Эту буйную зелень можно было назвать каким угодно словом, но только не словом «культурная». И их, людей цивилизованных, она просто пугала. Постепенно в тишине стали возникать неясные, тихие звуки: то зашуршат в высоте листья, то качнется ветка и раздастся щебет или хриплый, пронзительный крик какой-то невидимой птицы, то на земле чуть заметно задрожит куст, когда рядом пробежит какой-нибудь крошечный зверек. Но они ничего этого не видели.
Вступив в джунгли, солдаты внезапно оказались полностью отрезанными от лагеря и роты, словно закрыли дверь между двумя комнатами. Это ощущение у всех вызывало тревогу, оглянувшись, сквозь щели между листьями они увидели высокие коричневые палатки, стоящие под дождем среди белых стволов кокосовых пальм, и спокойно снующие между ними зеленые фигурки. Это успокоило их, и они решили идти дальше.
Большой Куин шел молча, лишь изредка перебрасываясь словом с кем-нибудь из солдат. Ему никак не хотелось оказаться хуже других, хотя джунгли и вызывали у него неприятное чувство. В лагере под дождем Куин чувствовал себя в своей стихии и бурно радовался. Он фыркал, растирал дождевой водой грудь и одежду, громко смеялся над теми, кто сник под дождем. Дождь был ему не в новинку. Дома он некоторое время работал на ранчо, не раз попадал под грозовой летний дождь и ему приходилось целый день ездить верхом в такую погоду. Тогда это ему не нравилось, но теперь он с удовольствием вспоминал об этом как о проявлении мужественности, выносливости и силы. Но эти джунгли — совсем другое дело! Он с возмущением думал о том, что ни один американец не позволил бы себе разводить лес в таких условиях.
