Разведку предполагалось провести в районе небольшого безлесого холма, что возвышался посреди джунглей метрах в четырехстах — пятистах от их позиции. Американцы окрестили его «Морским огурцом». Подобные названия стали уже традицией. С тех пор как какая-то умная голова в штабе присвоила наименование «Танцующего слона» той большой высоте, что была перед ними, и это прозвище прочно вошло в обиход, придумывание подобных наименований, и обязательно посмешнее, превратилось в настоящий конкурс штабного остроумия. В нем наперебой участвовали чуть ли не все офицеры штаба, главным образом молодежь, имеющие доступ к материалам аэрофотосъемки и авиационной разведки в целом. «Морской огурец» представлял собой относительно невысокий, но довольно широкий, слегка изогнутый кряж. Свое прозвище он получил из-за нескольких отрогов, вытянувшихся в сторону, противоположную берегу океана, которые чем-то напоминали пучок щупальцев, расположенных в головной части этого моллюска. Разведка высоты с помощью дозоров проводилась уже дважды, но оба раза разведывалась та ее часть, которая находилась ближе к берегу и к которой было удобнее подобраться. Оба раза поисковые группы не могли полностью выполнить задачу, будучи вынужденными отступать под сильным пулеметным и минометным огнем противника. Судя по всему, высота была сильно укреплена.
Разведывательному дозору третьей роты предстояло приблизиться к «Морскому огурцу» с той стороны, где от основной части холма расходились узкие отроги, и определить, сколько здесь имеется огневых точек противника. Предполагалось, что в связи со сложностью рельефа японцы укрепили эту часть не столь тщательно, как противоположную. Улыбаясь своей, будто наклеенной, какой-то отсутствующей и немного циничной усмешкой, первый лейтенант Джордж Бэнд принял решение назначить для проведения разведки боем первый взвод сержанта Кална.
Когда роте ставилась задача на разведку боем, было отмечено, что в тактическом отношении «Морской огурец» в общем-то не имеет особого значения, только, может быть, в качестве плацдарма, когда начнется наступление на расположенные еще дальше основные высоты, именовавшиеся в оперативном отделе штаба дивизии «Гигантской вареной креветкой». Тем не менее и командир дивизии, и командующий настаивали на разведке боем, поскольку считали, что эта вытянувшаяся перед ними высота представляет собой отличный путь подхода.
Как положено, при проведении разведки боем взводу Кална придали радиста с легкой переносной радиостанцией, которую солдаты обычно называли «шагай-болтай». Она должна была передавать немедленно в штаб данные для артиллерии и минометов.
Перед тем как отправиться в путь, солдаты плотно поели и наполнили свои фляги. Потом двинулись в путь — не спеша, вроде бы без всякого интереса, зашагали в сторону той части высоты «Танцующий слон», которую можно было назвать «туловищем». Спускаясь вниз по тропе, они шли тем самым путем, что и неделю назад, потом подошли к кромке джунглей и вскоре скрылись в их зеленых зарослях.
Сверху, с вершины, за ними молча наблюдала вся собравшаяся там рота. Ведь хотя она и считалась опытным боевым подразделением, но в таком деле ее солдаты участвовали впервые. И опыт ведения открытого боя на склонах высот тут им никак не мог пригодиться. Правда, всем солдатам уже не раз приходилось продираться через джунгли, они хорошо знали, что это такое и чего здесь можно ожидать.
Прежде всего, в этом лесу всегда было мрачно и как-то жутко. С деревьев и высоких кустов с громким стуком капала накапливающаяся на листьях влага, в чаще то и дело вскрикивали потревоженные птицы, а внизу слышалось тяжелое дыхание шагавших людей, чавканье месивших густую грязь солдатских ботинок. Впереди на тропе должна была быть развилка, здесь та дорожка, по которой им надо было идти, уходящая влево, сразу же резко сузилась, так что по ней теперь можно было двигаться только по одному. Именно эта тропа, если судить по карте, должна была в конце концов вывести их к подножию высоты «Морской огурец». С трудом продираясь сквозь чащу диких бананов и папайи, разрывая висящие повсюду запутанные кольца лиан и еще каких-то неизвестных растений, густо увешанных похожими на мясистые красные пальцы плодами, они брели по этой узкой тропе, пытаясь не шуметь, и тем не менее все время выдавали себя треском ломаемых сучьев и чавканьем ног, не говоря уж о непрерывном птичьем гомоне, оповещавшем об их приближении. Их все сильнее одолевало чувство страха, возникающее обычно в закрытом помещении, и они все чаще останавливались, ожидая, пока Калн вместе с новым, совсем еще зеленым лейтенантом сверят маршрут по карте и компасу. А в это время солдаты двух отделений, двигавшихся в арьергарде на таком расстоянии, чтобы их не было слышно впереди, без особого успеха пытались с помощью мачете хоть немного расширить тропу.
Четыре часа спустя они возвратились по этой тропе, потеряв одного солдата убитым и двоих ранеными. Лица их за это время постарели так, будто прошло целых двадцать лет.
Убитым был малоизвестный в роте, еще не нашедший себе ни одного дружка солдат по фамилии Григгс. Несли его тело на носилках в голове колонны. Убило солдата осколками мины в грудь. Дотащив убитого до расположения роты, солдаты положили его на землю, ожидая, когда прибудут санитары, сами же отошли в сторонку — вид мертвого тела был им неприятен, поскольку напоминал, что и они тоже могут скоро оказаться в таком положении. Из двух раненых, что возвращались в колонне сразу же позади носилок с убитым, у одного осколком мины располосовало бедро, и он с трудом ковылял на одной ноге, поддерживаемый с двух сторон товарищами, то охая и вздыхая, то вдруг принимаясь плакать; второму же осколком пробило шею, он еле передвигал ноги, обхватив за талию другого солдата, а высоко поднятая голова с замотанной бинтами шеей казалась будто одетой в старинный стоячий воротник.
Молодые солдаты из пополнения, выбежавшие встречать возвратившийся взвод, забрали раненых и потащили их на медицинский пункт, те же, кто вернулся целым и невредимым, свалились без сил на траву, попадав где попало прямо на склоне. У них был вид рабочих, добросовестно выполнивших свою дневную норму и заслуживших законный отдых, но при этом убежденных, что их обсчитали при расчете, так как работа оказалась тяжелее, чем договаривались, и не питающих никаких надежд на то, что это можно будет как-то исправить. Что касается Кална и лейтенанта, то они, проверив, все ли на месте, не сели отдохнуть вместе со всеми, а отправились на поиски Банда, чтобы с ним идти на доклад в штаб батальона.
Честно говоря, лейтенанту сейчас тоже больше всего на свете хотелось свалиться на траву, хотя бы на минутку, но он просто не посмел это сделать, видя, что взводный сержант остается на ногах. Шагая к ротному, он время от времени косился в сторону Кална, который в тот день был, кажется, единственным человеком, оставшимся самим собой и еще даже ухитрявшимся иногда улыбаться. Лейтенант (его фамилия была Пейн), лицо которого все еще хранило бледность и какую-то одеревенелость, объяснял это большим опытом сержанта, тем более что, по его наблюдениям, подавляющее большинство солдат и сержантов во взводе выглядели, скорее, так, как он, нежели как Калн. Сейчас они шагали с ним вместе, и сержант не только улыбался, но даже позволил себе негромко насвистывать веселый мотивчик, вроде бы «Роза из Сан-Антонио». Это было, пожалуй, уж слишком, и в конце концов терпение офицера лопнуло.
— Не будете ли вы любезны, сержант, прекратить этот дурацкий свист? — Замечание получилось даже немного резче, чем хотелось лейтенанту.
— Слушаюсь, сэр, — вполне дружелюбно отозвался Калн. — Как вам будет угодно.
Он перестал свистеть, но продолжал напевать полюбившуюся песенку про себя, не разжимая губ. У него в душе не было особой неприязни к этому зеленому лейтенантику Пейну, просто настроение сейчас было хорошее и хотелось немного повеселиться. Калн был в общем-то добрым по природе человеком и считал, что следует жить самому и давать жить другим. В то же время это был опытный старослужащий, профессионал, завербовавшийся в армию лет за семь до начала войны и немало уже повидавший за это время. Правда, относительно ведения разведки боем опыта у него не было никакого, так что в этом отношении он не намного отличался от своего лейтенанта. Для того чтобы стать взводным сержантом, Калну пришлось немало потрудиться, он отслужил один срок контракта, завербовался повторно, однако и до сих пор не был бы сержантом, если бы не погиб его старый приятель по кабакам сержант Гроув, который, кстати, перед войной тоже завербовался на новый срок, лишь бы занять эту должность, и вызвал тем самым приступ настоящего отчаяния у Кална. Да ничего не поделаешь — таковы правила игры. В конце концов Калну все же повезло — война и смерть Гроува помогли ему стать взводным сержантом. Будучи добрым католиком и к тому же ирландцем по рождению, Калн смотрел на все это без малейших угрызений совести или сомнений — просто заботы и удачи Гроува перешли теперь к нему, вот и все. И он уж ни за что не упустит этого своего шанса — и другому не позволит под себя копать, и сам не станет делать глупости, чтобы себе не навредить, тем более не станет настраивать против себя офицера, полагавшего, по простоте душевной, будто это он командует взводом. Что же касается хорошего настроения, то причина тут была весьма серьезная — он был жив и здоров, и еще предстоял хороший спокойный вечерок, можно будет и поразвлечься, и отдохнуть до завтра, может, даже и пару стаканчиков пропустить. Не исключено, конечно, что Бэнд постарается испортить им настроение. Кстати, этот Бэнд, видать, не плохо устраивается, особенно по части выпивки. Да и чему тут удивляться, когда имеешь такого посыльного, который готов отца родного ободрать, лишь бы перед начальством выслужиться. Калн так задумался, что даже не заметил, как снова едва не начал насвистывать свою «Розу». Однако вовремя спохватился, и они молча продолжали путь.
