А Форд тем временем вернулся в сарай и сообщил, что Хвостик, вымотав у него душу всякими подозрениями, все же пообещал сообщить о нем «одному товарищу», как он сказал. Встреча назначена на три часа у нового пустыря, за тем местом, где раньше была аптека Кратэра.
– Вы ему сказали, что нас четверо? – спросил Эксис.
– Конечно, нет, – подмигнул Форд.
И Эксис сказал:
– Правильно!
На противоположной стороне улицы появились первые люди, вылезшие из подвалов. Они собирались у надписей, сделанных Геком на стене пивного склада.
Все шло, как полагается.
Если вам интересно узнать, что такое настоящее невезение, загляните при случае в Монморанскую тюрьму. Туда перевели из Кремпа всех оставшихся в наличии арестантов. Кремпскую тюрьму спешно восстанавливают, работы идут полным ходом, и если бы не бомбежки, то тюрьма была бы уже частично восстановлена. Но сейчас разговор не об этом. Загляните в Монморанскую тюрьму и попробуйте попросить свидания с заключенным Маркусом Квивером. Если это вам удастся (суньте кому надо десятку, объявитесь корреспондентом какой-нибудь столичной газеты, и вам это, бесспорно, удастся), маститый взломщик поведает вам, что такое настоящее невезенье.
Ведь как все шло хорошо! Не в том смысле, что Квивер так удачно тюкнул Кроккета кирпичом по затылку: он решительно отрицает за собой такую вину. По его словам, он слишком уважал Кроккета и слишком давно его знал по Кремпской тюрьме и по Фарабонской пересыльной, когда господин Кроккет еще был обыкновенным младшим надзирателем, чтобы Квивер мог поднять на него руку, да еще с кирпичом! Тем более, что бить кирпичом по голове старшего надзирателя во время исполнения последним служебных обязанностей – это слишком дорогое удовольствие для человека, у которого и так еще впереди более семнадцати лет заключения. Нет, это только показалось господину Кроккету, и он, Квивер, не возьмет в толк, как это могло такому умному человеку, как господин Кроккет, взбрести в голову такое чудовищное и обидное подозрение! Но потом и сам Кроккет стал склоняться к мысли, что, быть может, это не Квивер, а доктор Эксис огрел его кирпичом по башке, и собирался даже выставить Квивера свидетелем обвинения, лишь только поймают этого самого Эксиса. Потому что лично он, Квивер, определенно помнит, что именно этот доктор и уложил на несколько часов старшего надзирателя чем-то тяжелым. Но только у него по старости отшибло память, и он не очень твердо помнит, как этот доктор выглядел. Лично он, Квивер, убежден, что у него так отшибло память именно от нервного потрясения, когда он увидел, как неуважительно обошлись с таким видным человеком, как старший надзиратель Кроккет.
Нет, говоря о невезении, он, Квивер, имеет в виду то, как ему не повезло уже после того, как он, сам не зная почему, вылез вместе с другими заключенными через щель на волю. Господин, вероятно, слыхал о такой дьявольской штуке, как гипноз? Лично он, Квивер, полагает, что бежал из тюрьмы под влиянием гипноза. Его какой-то нехороший человек, скорее всего этот самый доктор Эксис, загипнотизировал, и он сдуру убежал из тюремной часовни…
И ведь что самое обидное, сначала ему на воле действительно здорово повезло. Он это говорит в том смысле, что его не убило бомбой и даже не ранило. Потом, несколько придя в себя, он вдруг заметил на себе полосатую тюремную робу и, конечно, сообразил, что в таком обмундировании ему ни за что не уцелеть: его зацапает первый же попавшийся фараонишка. Но он был страшно далек от того, чтобы совершать даже малейшее преступление против закона. Он полагал, что, может быть, господь бог пойдет ему навстречу, сотворит чудо, и ему попадется на улице брошенный кем-нибудь узел с одеждой. Во всяком случае, он искренно возносил об этом молитвы господу. Но дьявол не захотел выпускать его из своих лап и раскрыл перед ним двери одного почтенного дома, хозяева которого бежали за город по случаю бомбежки. Двери были раскрыты, – он готов присягнуть, – взлома не было.
Так вот дьявол взял, да и подослал к нему этого коммуниста доктора Эксиса (к сожалению, Маркус видел его только с затылка), который сказал ему не оборачиваясь: «Заходи в этот дом и бери все, что тебе нужно. Теперь все наше. Коммуна!» И дьявол дернул меня, и я вошел в этот дом и выбрал себе в гардеробе подходящую одежонку и подходящие копыта и шляпу – только самое необходимое, хотя мог бы набрать сколько угодно барахла, и пошел себе тихо, благородно. Потому что у меня, сударь, твердый принцип: ничего не воровать в том городе, где я бежал из тюрьмы. Спросите у здешних стариков, и они подтвердят, что я говорю вам святую правду.
Так вот, значит, пошел я себе тихо, благородно, и одна у меня мысль: спрятаться до вечера, а потом убираться куда-нибудь подальше и поступить на работу. Я мечтал поступить ночным сторожем. В какой-нибудь банк. И я так иду себе тихо, благородно и мечтаю о том, как буду работать в банке… Вдруг останавливается машина, из нее высовывается почтенный человек и спрашивает, где это я отхватил себе такую красивую шляпу и такое замечательное пальто. Что вам говорить, это как раз и был хозяин этих вещей, и он поднял такой крик, что набежало сразу четыре фараона, и все было кончено, и меня снова замели… Теперь я должен ждать суда, и один господь знает, что мне сейчас припаяют за то, за что я не могу нести ответственности.
Но я еще имел про запас один козырь. Я спросил у пострадавшего, который уже успел на ходу снять с меня и пальто, и шляпу, и костюм, и ботинки (хотя я уже немолодой человек и легко мог простудиться), так вот я у него спросил: господин Довор (его звали господин Довор), а что, если я сообщу место, где спряталось несколько беглых арестантов, и очень может быть, что именно коммунистов? Тогда господин Довор говорит: «В таком случае я снимаю с тебя всякое обвинение и дарю тебе свое старое пальто». Тогда я говорю: «Пройдите две улицы, сверните на третью и как раз напротив пивоваренного завода есть горелый сарай. Чует мое сердце, что там спрятались беглые „красные“. Но – такое невезенье! – там уже никого не оказалось, и мне набили физиономию сначала фараоны, а потом еще добавили свои же арестанты, потому что нас в фургоне было уже человек восемь, и меня чуть не прикончили за то, что я будто бы стал легавым. Но и не это еще самое главное мое невезение. Господин Кроккет искренне хотел выручить меня, я ему нужен был как свидетель против этого Эксиса, как только его поймают, а через три дня господин Кроккет возьми, да и помри от чумы. Оказывается, он побоялся сделать себе уколы, – такой он был болезненный и нервный, – и схлопотал себе каким-то путем фальшивую справку о прививке. И вот он помер, оставив меня, беззащитного, перед лицом ближайшей сессии суда. Одному господу известно, как я сейчас выкручусь. Даже если вдруг и поймают этого доктора Эксиса, я его вряд ли смогу опознать на очной ставке, потому что память у меня совсем-совсем слабая, и покойный господин Кроккет собирался мне подробно описать его наружность, а сам взял да и помер от чумы…
А все потому, что я захотел работать сам от себя. Если бы я в свое время поступил, как все порядочные взломщики, на службу в какой-нибудь приличный трест и работал бы от треста, то никогда бы не засыпался. А если бы и засыпался, то меня бы сразу же и выручили. Потому что у треста, надо вам сказать, всегда хорошие отношения и с полицией, и с судом, и с прокурором, и кое с кем повыше. Но мне всю жизнь зверски не везет… Вы меня очень одолжили бы, сударь, если бы дали взаймы один-единственный кентавр… Ах, господин Кроккет, господин Кроккет? И дернула же вас нелегкая уклониться от прививки!»
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
1
Мы вынуждены снова прибегнуть к помощи газетных «шапок». С точки зрения любого неатавца все они настолько интересны и красноречивы, что мы отказались от специального отбора. Приводим первые попавшиеся:
«Вчера наши парни сровняли с землей одиннадцатый по счету полигонский населенный пункт».
«Раненый герой обнаруживает в постели жены любовника. Итого три трупа».
«Купил пробный экземпляр заячьей лапки компании „Успех-гарантия“. Через два дня получает наследство: 211 тысяч кентавров и процветающую ферму».
«Сорок две облавы на дезертиров в Эксепте. Каждый раз богатейший улов».
«Остался без ног и кричит: „Смерть полигонцам!“ Умер на глазах у своего капрала. Вдова и четверо детей без средств к существованию».
«С „красными“ будет покончено до будущего вторника, говорит авторитетный представитель бюро расследований».
«По слухам, у полигонцев остается снарядов еще на десять дней».
«Лучший подарок фронтовику – ультрасовременная, научно изготовленная заячья лапка! Не ждите, пока ваш сын, муж, брат напорется на какую-нибудь фронтовую неприятность. Пошлите ему заячью лапку, чтобы потом всю жизнь не упрекать себя в его смерти или тяжком увечье!»
«Большая фабрика фальшивых акций на улице святой девы».
«Отдохните от войны в ресторане „Финансист“».
«Против простуды в тылу и на фронте нет лучшего средства, чем коньяк „Зеленый мул“».
«Генерал Зов говорит: „Полигонцы хотели войны. Они ее получат полной мерой. Два ока за одно атавское, пять зубов за каждый выбитый у атавца!“»
«Фарабонский провидец доктор Раст жертвует тысячу кентавров на памятник первым героям войны. Кто следующий?»
«Война – удивительное приключение для молодежи. Не теряйте шанс прославиться и забавно провести время! Записывайтесь в добровольцы!»
«Одиннадцать тысяч жителей Кремпа два-три раза в день в панике покидают город».
«Монморанси в огне».
«Генерал Паудер сказал: атавцы могут спать спокойно».
«Безумная молодая мать десять часов прижимает к груди мертвого ребенка».
«Бомбы рвались в какой-нибудь сотне миль от Эксепта, но столица не эвакуируется. Мэйби говорит: „Я хочу разделять все опасности и тяготы со своим народом“. Зенитная оборона вокруг столицы усилена. Продолжаются аресты „красных“».
«Умер от разрыва сердца, встретив невредимой жену, которую считал погибшей под развалинами дома».
«Поставим дезертиров и симулянтов вне закона!»
«Тот, кто хочет без особых затрат побывать в чужих местах, пусть записывается в ряды армии и флота».
«На бирже весна, – говорит вице-президент эксептской биржи интимному другу и поясняет: – Это особая, чисто биржевая весна. Весна, во время которой собирают обильную жатву».
«Пожилой коммерсант за день до пьенэмского конфликта продал все принадлежавшие ему акции „Атавия-мотор“ и „Перхотт и сыновья“. Узнав, что они поднялись на сто восемьдесят пунктов, выбрасывается с тридцать девятого этажа».
«Баллотироваться в Боркосе? Ни за что! Здесь умирает от несчастных случаев слишком много кандидатов на выборные должности!»
«Не дожидайтесь, пока на ваш город свалятся первые бомбы! Покупайте портативные стальные бомбоубежища на две, пять и десять персон. Полная гарантия от осколков! Оригинальная и безотказная система вентиляции. По желанию заказчиков – установка силами фирмы. Требуйте всюду семейные бомбоубежища „Пенелопа“!»
«Мальчик убивает двух приятелей, продает их одежду и обувь старьевщику, чтобы сколотить деньги для поездки на фронт. Он говорит: „Я ничего не пожалею для того, чтобы попасть на фронт“».
«По-прежнему никаких вестей из Европы, Азии, Африки, Австралии и Америки. Ни один самолет, ни одно судно не прибыло оттуда с вечера 21 февраля».
«Деловые круги призывают правительство к твердости с внешним и внутренним врагом».
