– У нас тут народ очень строптиво настроен. Нервничает. Озлоблен: бомбежки, чума, эта чепуха с атмосферой… Из рук вон плохо с жильем… попытался он растолковать Наудусу.

– Все зависит от работы местного отделения СОСа, – заметил в ответ Наудус.

Просто удивительно, как мало все же там, в главном правлении, разбираются в том, что происходит в стране! Довор вспомнил выражение из какой-то давно прочитанной книжки: «Передвигаются они с такой медленностью, что часто захватывают своих жертв врасплох». Там речь шла о каких-то ископаемых чудовищах. С не меньшим основанием это можно было бы сказать и о теперешнем внутриполитическом положении. Нервы у людей напряжены. Обстановка раскалена. Переворот может грянуть каждую минуту, но внешне он развивается так медленно, что может застать своих жертв врасплох. Нет, никогда еще за всю его долголетнюю политиканскую деятельность Довор не чуял так близко крупнейшие и, кажется, уже совершенно неотвратимые события. Ему хотелось бы сейчас только одного: не раздражать людей, которые и без того уже созрели для возмущения. Конечно, можно арестовать еще десяток-сотню людей, перестрелять столько же, но это при теперешней обстановке не даст ничего, кроме нового озлобления. Довор боялся создавшейся обстановки, но не трусил. Он еще рассчитывал в самый последний момент сманеврировать.

– Они читают газеты… Это хуже чумы. Вдруг все они стали читать газеты. Они не спорят с нами, но и не соглашаются. Они молчат.

На это одаренный лейтенант нравоучительно заметил:

– Мы с вами тоже читаем газеты. Однако мы с вами, капитан, верим в разум прокуратора и с радостью творим его волю.

«Дурак ты, дурак! – выругался про себя Довор. – Кого ты, дубина зеленая, агитируешь!» Он сделал послушное лицо:

– Мы стараемся, сударь!

– Вызовите ко мне на завтра после утренней бомбежки директора завода, начальников бюро найма и заводской полиции. Как раз к этому времени придут дополнительные директивы.

– Боюсь, что директор нас не поддержит, – осторожно протянул Довор.

– Основания?

– Там уже у них в цехах возникали всякие пересуды насчет переоборудования. Кто-то пустил слух насчет «гуманных станков», насчет «назад к верстакам», и так далее… Ужасно все кричали: «Не позволим!», «Ко всем чертям Новых Луддитов!», «Пускай нам лучше зарплату повысят, вот это будет гуманно!». А директор их успокаивал, что еще ничего по этой части не решено окончательно и что он сам против, что он все это считает дурацкой затеей…

– Дурацкой затеей?! – Онли остолбенел.

– Дурацкой, – не без удовольствия подтвердил Довор. Потом он, правда, поправился. Он сказал, что оговорился, что не берется самолично судить о таких серьезных вещах. Что он только служащий, исполнитель. Прикажет ему его начальство, и он выполнит. Ему что? Пусть только ему прикажут. Тогда он все выполнит.

– Сообщили? – спросил Онли.

– Сообщили, – правильно понял его вопрос Довор. – Сегодня утром отправили. Завтра будет в Эксепте.

– Значит, кроме всего прочего, он завтра получит приказание от своего начальства. А за эти слова он все равно ответит… Он член СОС?

Другому можно было бы, пожалуй, сказать, что как раз его и беспокоит, что в СОС почему-то пошло слишком много атавцев, которые, по представлению Донора, страшно далеки от идеологии СОС и, что самое страшное, люди, безусловно, честные. Они-то и представляли ту взрывчатую массу, которая в случае чего взорвет все движение и весь режим изнутри. И очень может быть, что многие вступают в СОС нарочно, чтобы быть в курсе дел СОС и вооружиться за счет СОС. Где гарантия, что в его отделении по меньшей мере двадцать процентов не заслано коммунистами? Но, конечно, этому зеленому юнцу такие мысли высказывать не только ни к чему, но и рискованно.

– Он сказал, что оговорился. Он это несколько раз повторил.

– Оговорился!.. Оговорился!.. Мы-то с вами почему-то никогда не оговариваемся…

Дальнейший разговор о велосипедном заводе отложили на завтра. Перешли к другим предприятиям Кремпа. Впереди были еще все предприятия всей округи, и надо было поторапливаться. Мельница, например, отпадала. Крыльев от ветрянки к ней не приладишь, на водяную ее не перестроишь, тем более, что и реки, даже самой паршивой, нигде поблизости нет.

– Значит, придется закрыть ее совсем, – сказал Онли.

Против такого мнения Довор счел нужным решительно возразить. Но в самом разгаре спора они вдруг заметили, что часы показывают без десяти четыре. С минуты на минуту можно было ждать полигонских бомбардировщиков.

Они сели в машину и поехали на велосипедный завод, в самое лучшее бомбоубежище Кремпа. Довор за рулем, Онли – рядом с ним, сзади оба адъютанта и моложавая супруга Довора, которая почувствовала себя как рыба в воде в компании этих изящных и благовоспитанных молодых людей. Адъютанты были в восторге. Довора это нисколько не интересовало. Сегодня у него были заботы поважней.

Когда они опустились в директорское убежище, там уже находились и директор, и главный инженер, и начальник бюро найма со своим помощником, тем самым, которого в свое время спас Прауд. Все встали из почтения к Онли и Довору и снова уселись только тогда, когда Онли попросил их об этом. Сам он опустился в директорское кресло. Директор на этом настоял. Сам бы Онли на это не решился. В родном городе у него еще не хватило бы на это самоуверенности.

Чтобы скоротать вынужденное бездействие, болтали о всякой чепухе, старательно обходя самые животрепещущие вопросы дня и все время напряженно ловя краешком уха, когда же, наконец, заноет сигнал воздушной тревоги. Онли уже немножко от него отвык. Его адъютанты были полны возбужденного любопытства: им еще ни разу не приходилось слышать, как звучит в натуре воздушная тревога.

Прождали до половины пятого, до пяти, до половины шестого, до шести и разошлись.

Странно, очень странно! Впервые за всю войну полигонцы не прилетели с послеполуденным визитом.

Не прилетели полигонцы и утром следующего дня и в полдень.

На Онли и его адъютантов это, разумеется, не могло произвести такого ошеломляющего впечатления, как на местных жителей. Те уже приучены были войной трижды в сутки спускаться в убежища, а потом рыться в руинах, вытаскивая из-под дымящегося дерева и раскаленного кирпича остатки добра своего или чужого, своих и чужих родных.

Зато Онли был поражен тем, что выделенный в его распоряжение отряд так и не прибыл в Кремп. Не прислали ему и шифровок с необходимыми директивами, которые еще не были окончательно разработаны к моменту его отбытия в Кремп. Он запросил главное правление, но ответа не получил. Через два часа он снова запросил. Ему ответили, чтобы он сидел спокойно, что директивы в отряд пришлют в свое время и чтобы он ничего не предпринимал впредь до особого распоряжения.

Даже Наудус понял, что в Эксепте (да и только ли в Эксепте?) что-то произошло, и очень важное. А Довор, узнав о единственной директиве центра, впал в самое мрачное уныние. Эх, хорошо бы сейчас на всякий случай очутиться где-нибудь подальше от этих мест, в незнакомом городе среди незнакомых и не знающих тебя людей!

Не показались полигонские самолеты над Кремпом и в обычные для них послеполуденные часы.

Странная, волнующая, полная тайны тишина царила над зарывшимся в убежища Кремпом, над соседним Монморанси, над всеми остальными несчастными городами Атавии, обреченными по Хотарскому соглашению на ужас, кровь и гибель.

Веселый вешний ветер гулял по Кремпу. Он ласково колыхал зеленые купы чудом уцелевших деревьев, нежную травку, бодро пробивавшуюся сквозь трещины тротуаров, обдавал добрым и свежим теплом лица немногих смельчаков, решившихся в такой неурочный и грозный час расхаживать на поверхности земли. Неторопливо и уверенно, как хозяйка после долгого отсутствия в заброшенном жилье, подметал он мусор на мостовых, будто именно он, первый на всей Атавии, узнал, что самое худшее уже позади, что кончились бомбежки и что сейчас все остальное зависит уже от самого атавского народа…