Команда на вылет поступила вечером, после ужина, когда Геннадий со своими ведомыми гонял шары в бильярдной. Он ждал этой команды и запретил летчикам употреблять в ужин даже пиво. Погода налаживалась. Южный циклон продолжил свое движение на северо-восток, и центральная часть Европы оказалась в теплом секторе, температура воздуха поднялась за 20 градусов. К утру небо окончательно очистилось от облаков, и лучи солнца засверкали в лужах, на еще мокрых листьях деревьев. Это радовало летчиков – легче будет держать строй, – но не расхолаживало: понимали, при такой погоде болтанка будет изрядная, если отдел перелетов даст высоту не более пяти тысяч.

Геннадий зашел на метеостанцию. Дежурный метеоролог выписал бюллетень погоды по маршруту: переменная облачность до 8 баллов; после одиннадцати местами образование мощно-кучевой и грозовой облачности с нижней кромкой около ста метров, верхней – до 9 тысяч.

– Надо вылетать как можно раньше, – принял решение Геннадий.

Однако, когда летчики заняли места в кабинах, разрешения на взлет не поступало, и диспетчер после неоднократного запроса Геннадия, в чем дело, ответил в сердцах:

– Сколько можно повторять: ждите! Не вы одни летите по маршруту, и не я распоряжаюсь всем небом.

Команда на взлет поступила после одиннадцати, когда небо запестрело уже кучевыми облаками, быстро набухавшими за счет обилия влаги.

– Интервал и дистанцию держать сто пятьдесят, – распорядился Геннадий.

Эшелон группе, как и предполагал Геннадий, дали 5 тысяч. Бомбардировщики шли клином, и Геннадий изредка косил глаза влево и вправо; летчики Соболев и Кононов твердо держали строй.

До Барнаула оставалось километров двести, когда впереди на небе стали вырастать грозовые облака с «наковальнями» вверху. Пришлось маневрировать, обходя их то слева, то справа. «Фронтальные, – мысленно сказал себе Геннадий. – Хорошо, что не сплошные, пробивать их, что дразнить разъяренного тигра…» Посмотрел повнимательнее вперед, вверх, вниз, и вдруг заметил, как из-за тучи, словно огненный шар, выкатился непонятный объект и покатился наперерез тройке «Су-24».

– Внимание, «Соколы», вижу впереди неопознанный объект, вроде небольшого солнца. Движется наперерез. Постараемся обойти. Как поняли?

В наушниках так трещало, что Геннадий сомневался, что его услышали.

– Тридцать третий понял, – тут же отозвался Соболев.

– Тридцать четвертый понял, – подтвердил и Кононов. – По-моему, командир, это шаровая молния.

– Похоже. Но движется она не строго по курсу и неравномерно.

Огненный шар действительно замедлил скорость и круче подвернул к самолету Геннадия. Летчик дал рули и педали влево, вниз, стремясь под шаром проскочить вперед. Но шар еще энергичнее стал приближаться, тоже снижаясь и грозя столкнуться. Такое столкновение ничего хорошего не обещало. Тело Геннадия покрылось холодным потом. Что делать? Потянул штурвал на себя, самолет круто полез ввысь. И шар стал набирать высоту.

– Может, из пушки? – подсказал Соболев.

Геннадий уже подумал об этом. До шара оставалось метров двести. Надо подворачивать… Как поведет себя этот непонятный объект? Не рванет ли так, что вся троица рассыплется на кусочки?

Нажал кнопку микрофона, доложил на КДП. Там онемели от такого сообщения и молчали. Тоже, видно, не знали, что делать. А огненный шар все приближался. То замедлял скорость, то увеличивал, будто дразнил летчиков.

Геннадий сделал еще две попытки уклониться от встречи, и это, похоже, ускорило решение проблемы – шар увеличил скорость, двигаясь наперерез. Когда он приблизился на десяток метров, Геннадий изо всей силы хватил на себя штурвал и… полыхнувшее пламя ослепило его и оглушило. Он ничего не видел и не слышал, наверное, несколько секунд. Когда пришел в себя, первое, что осознал, – это слепая приборная доска. Ни одна стрелка прибора, ни одна цифра не светились. И двигатели будто молчали. Но самолет летел, кучевые облака слева и справа показывали, что движение равномерное, без крена и падения. Загудели двигатели – будто из ушей вылетели пробки, – похоже, двигатели и не глохли? Летчик попробовал пошевелить штурвалом и педалями, машина моментально среагировала. Нажал на кнопку радиостанции: «Соколы, Соколы!» – будто в пустую бочку.

А скоро идти на посадку. Как же связаться с аэродромом? Да и без указателя скорости свой самолет посадить непросто. Что с ведомыми? – от этой мысли Геннадия снова обдало холодом. Он посмотрел влево, назад. Самолет Соболева находился на своем месте, лишь отстал еще дальше. И «Су-24» Кононова летел как ни в чем не бывало. «Уж не схожу ли я с ума? – мелькнуло в голове у Геннадия. – Или вздремнул я на минутку? Но приборная доска… Она не светилась ни одной стрелкой. – Приподнял с губ кислородную маску и сразу почувствовал запах гари. – Нет, не вздремнул»…

Покачал крыльями. Соболев и Кононов ответили ему и пошли на сближение. Поняли, что неопознанный предмет вырубил электропитание радиоприборов.

«Сушка» Соболева подошла на пару десятков метров, хорошо было видно пилота, и Геннадий подал ему знак рукой выходить вперед и занять место ведущего. Соболев закивал, и его самолет резво пошел вперед. Тройка «Су-24» непроизвольно перестроилась в правый пеленг. Геннадий несколько успокоился: будет держать скорость по ведущему. По его действиям придется и совершать посадку.

О случившемся Соболев, несомненно, сообщил на КДП, чтобы обеспечили посадку с ходу. Но то ли его не поняли, то ли по другим причинам, группе приказали пройти над аэродромом и сделать круг. Пока самолеты виражировали, вдоль взлетно-посадочной полосы выстроились пожарные и санитарные машины, а к КДП подъезжали все новые легковые машины. Неопознанный предмет, похоже, наделал и на земле много шума.

Геннадий не ошибся. Едва он зарулил на стоянку, где ему сразу было определено место, и ступил на землю, как его окружили местные начальники аэропорта, летчики и журналисты, непонятно от кого получившие информацию. Посыпалось столько вопросов, что Геннадий не знал, как на них отвечать. Он сам до сих пор вразумительно не представлял, что произошло в небе, почему и как он остался жив.

– Дайте мне прийти в себя, – сказал он представившемуся начальнику аэропорта Семиречину Юрию Семеновичу. – Поговорим в гостинице, когда я осмотрю самолет.

– Хорошо, – согласился представительный начальник. – В семнадцать часов я буду у вас.

Осмотр всех трех самолетов перелетной группы почти ничего не прояснил. Да, на самолете Геннадия предохранители всех пилотажно-навигационных и телерадиоприборов сгорели, на консолях крыльев и хвостовом оперении обнаружены следы цветов побежалости. Но что в самолет ударила шаровая молния, никто утвердительно сказать не мог. Неопознанный объект оставил много вопросов и вызвал интерес чуть ли не у всего населения Челябинска, проинформированного телевидением и радио. Больше всех сообщение доставило беспокойства Геннадию. Мало того, что надо было менять многие приборы на самолете, к нему потоком шли любопытные. Журналисты буквально атаковали его, и никакие доводы, что он сам еще не разобрался, что произошло, их не убеждали; каждый хотел услышать о происшествии в небе от непосредственного свидетеля.

Уже на другой день появились статьи в газетах с портретом капитана Голубкова, в которых, хотел он или не хотел, его называли героем.

– Как в том анекдоте про спасателя утопающего, – сказал Геннадий, передавая газету Захарову. – «Герой-то герой, только какая сволочь с моста меня столкнула…»

– Да, – вздохнул Василий. – Удивительно, как мы остались живы? Считай, дважды рожденные.

– Трижды, – возразил Геннадий. – Второй – в Чечне, когда в горах освобождали наших разведчиков, попавших в окружение. Помнишь?

– Еще бы.

…16 августа из радиоперехвата нашему командованию стало известно, что из населенного пункта Чабанмахи в Дургели должен выйти транспорт с боевой техникой. Хотя над раскодированием информации пришлось поломать голову, поверить в нее сразу не рискнули: боевики не раз специально передавали «дезу». Но и нельзя допустить, чтобы бандиты получили подкрепление.