— Это не повторится, — сказал Филипп и пожал коту лапу.

Люцифакс спрыгнул на пол и подошел к двери.

— На этот раз все. К следующему разу ты прочитаешь до конца автобиографию Господина «Жизнь в Аду» и еще раз перечитаешь первые семь глав…

Кот споткнулся обо что-то и уткнулся носом в пол. Быстро вскочил на лапы и свирепо посмотрел на Филиппа.

— Извини, — сказал Филипп и подтянул к себе хвост. — Это нечаянно. Я еще не очень хорошо управляюсь с ним.

— Так вот, что я сказал, — зашипел кот, — автобиографию Господина до конца и первые десять глав книги «Преступление и наказание». — Он повернулся и вышел из кабинета.

Филипп самодовольно улыбнулся. Выходя из кабинета, он поднял свой хвост, обернул им дверную ручку и мягко потянул к себе.

— «Извини, извини, я обещаю, что не нарушу своего обещания, — передразнивал себя Филипп, открывая дверь в свою комнату. — Мне очень жаль, что я так с тобой поступал, бедный-бедный Люцифакс. Когда я тебе говорю, что мне очень жаль, то ты мне…» — он захлопнул дверь, — не верь!

Он зажег свечи в подсвечнике и подошел к зеркалу.

Оттуда на него смотрел демон. Губы его были сжаты в улыбке, которая больше походила на насмешку.

Филипп очень изменился за последние пять ночей. Иногда он просто не узнавал себя. От недостатка солнечного света кожа его еще больше побелела, рога стали длинными и кривыми. «Почти такими же длинными, как у Люцифера» — так сказал Люцифакс, но это была неправда. Они были длиннее, чем у Люцифера.

А если посмотреть в глаза…

«Глаза — зеркало души, — сказала однажды его мать, — и ни у кого нет более красивых глаз, чем у тебя».

Когда-то его глаза были голубыми. А теперь уже нет. Они стали черными. Черными и сияющими, как один большой зрачок. Стали глазами Дьявола.

И это он то должен извиняться за свое поведение по отношению к Люцифаксу?

Да ни за что! Это они сами виноваты! Люцифер и Люцифакс. Они завлекли его сюда, обучили злу. И теперь Филипп стал тем, в кого они хотели его превратить.

Он стал Дьяволом. Самым натуральным дьяволом с рогами, хвостом и…

Раздался сухой скрип, когда раскрылись два черных крыла. Затем они взмахнули, закрыли свет от свечей, и отражение Филиппа превратилось в силуэт.

Черные прожилки создавали изящные узоры на внутренней поверхности крыльев, а сами крылья изгибались дугой, как у летучих мышей.

— Давай, — прошептал Филипп. — На этот раз должно получиться.

Он стал шевелить крыльями. Сначала медленно, потом быстрее. Быстрее. Быстрее. Быстрее.

В комнате поднялся ветер, который раскрыл на столе книги и начал быстро перелистывать их.

Филипп еще сильнее замахал крыльями, ветер перешел в бурю. Занавески задрожали.

— Давай! Давай!

Пол исчез из-под ног.

Филипп повис в воздухе, в десяти сантиметрах от пола, в свободном парении.

— Продолжай! Выше! Выше! — выкрикивал он сквозь стиснутые зубы; крылья поднимались, так что пламя на стеариновых свечах стало горизонтальным. Но вместо того чтобы взлететь, он начал опускаться.

Приземлившись, Филипп раздраженно выругался.

Он делал что-то неправильно, но что? Он размахивал крыльями изо всех сил. Почему же он поднимался только на десять сантиметров? Так обидно!

В первый раз он сделал попытку взлететь четыре ночи назад. Тогда крылья еще не были такими большими, как сейчас, и хотя он старался изо всех сил, Филипп не смог подняться над полом даже на сантиметр.

На следующую ночь получилось. Он уже почти отказался от попыток, как вдруг словно кто-то подхватил его под руки и поднял на пять сантиметров в воздух. Правда, продолжалось это не более трех секунд, но все-таки. Он летал!

Теперь пять сантиметров превратились в десять, а три секунды — в двадцать. Существенно лучше, но еще недостаточно хорошо.

Только тогда, когда он будет летать под небом, на котором нет звезд, словно охотничий сокол, он будет доволен. Сейчас он был не лучше глупой курицы.

Расстроенный и раздраженный, Филипп сложил крылья и подошел к окну. Хвостом он откинул крючки и распахнул окно. Вытер пот со лба кончиком хвоста и стал смотреть на город, в котором уже пятый день проходил Фестиваль Пакостей.

Но поверить в это было невозможно.

Филипп иногда выходил в город, когда хотел отдохнуть от уроков, и не видел никаких признаков праздничного настроения. Тротуары были пусты, большинство ларьков закрыты, плакаты и цветочные гирлянды болтались как-то уныло. Из-за новости об отмене праздничного обеда в Замке и слухов о болезни Люцифера из фестиваля ушел праздничный дух, как из воздушного шарика выходит воздух.

Филипп заметил дьяволенка, который летал неподалеку. Он делал спирали и мертвые петли, словно хотел поиздеваться над слабыми летательными способностями Филиппа.

Но Филипп не позволил себе возмутиться. Он только устало вздохнул, взглянул на полупустые улицы, дома и темные гроты. И подумал о Сатине.

Он ее не видел с той самой ночи, когда более или менее откровенно попросил ее убраться подальше. Интересно, чем она занята сейчас? «Неужели трудно догадаться, Филипп? — произнес голос в его голове. Шепотом и очень настойчиво. Так, как он сам говорил, когда уговаривал мальчишку отнять конфету у больной девочки в кресле-каталке. — Она ведь вместе с ним. С твоим другом Азиэлем. Помнишь, как они смеялись, когда выходили из кинотеатра? Хохотали так, что слезы текли по щекам. И смеялись они над тобой, Филипп! Как она тебя назвала? Глупым и наивным. Да-да, именно эти слова она употребила, ведь так? Глупым и наивным. Потому что ты думал, что она влюблена в тебя так, как ты в нее».

— Глупый и наивный, — произнес вслух Филипп. Он слышал шорох крыльев дьяволенка, который летал и летал по небу, нежась в теплом воздухе. Звук был очень отчетливый. Как будто тот был ближе, чем на самом деле.

«Да, глупый и наивный, как ангелочек. Но так больше не будет, Филипп. Больше не будет. Ты опередил их. Ты разрушил их планы, когда оттолкнул Сатину. Помнишь выражение ее лица? Великолепное зрелище. Она ничего не поняла. Ангел перестал быть ангелом. Он больше не был милым и приветливым, таким, что просто тошнило. Он больше не был милым и наивным».

Голос превратился в совсем тихий шепот, скорее в шелест где-то глубоко в голове.

«Или все-таки был им?»

— Нет, — ответил Филипп вслух. — Нет, не был.

Звук летящих крыльев стал еще громче. Это было совсем странно, потому что дьяволенок уже превратился в далекую маленькую точку. Что-то здесь не так Филипп посмотрел вниз и ахнул. Он больше не стоял на полу. Он висел в воздухе в метре от пола.

Его крылья распахнулись и так осторожно подняли его, что он вообще не заметил этого.

От изумления Филипп забыл махать ими и со стуком опустился на пол. Потом изумленно засмеялся.

Он летает! Он по-настоящему летает! Это не какое-то там беспомощное размахивание крыльями, при котором он с трудом поднимался на пару сантиметров над полом. Нет, взмахи его крыльев стали выдержанными и сбалансированными. Естественными.

Он сделал это! Совсем о том не думая. Но как? Каким образом? Он даже не пытался взлететь, это произошло само собой, пока он стоял и думал о…

— Сатина, — прошептал он, и для него вдруг все стало ясно.

«Думай о хорошем!» Эти слова Питер Пэн говорил Венди и ее братьям, когда учил их летать. «Думай о хорошем!»

Но здесь в глубоком темном подземелье, где время тянулось бесконечно долго, как и на Острове Неверландия Питера Пэна, — здесь все было наоборот. Здесь надо было думать о плохом. Думать о плохом так, как Филипп думал о Сатине и Азиэле. Как они обошлись с ним. Как он думал и как собирался обойтись с ними.

— Спасибо за помощь, Сатина, — сказал он и расправил крылья. — После коронации я награжу тебя. Дарую тебе должность переносчицы камней. Правда, заманчиво? — Он щелкнул пальцами. — Но ты успокойся. Ты не будешь работать в одиночестве. Азиэль, конечно, будет тебе помогать.