– Какую именно?

– В целом. – И, чтобы у Фрезера не возникло сомнений, он обратился прямо к нему:

– Очень уж вы везде суетесь, извини!

– Не понимаю, – сказал Фрезер и посмотрел на Нестерова.

– Этот человек говорит: добро пожаловать в русскую деревню! – перевел Нестеров.

– Спасибо, – заулыбался Фрезер.

– Чего это он радуется? – удивился Савичев.

– Привык вежливо принимать критику. Ты по делу или как?

– По делу.

– Излагай.

– Не при нем же. Отойдем. – И, отведя Нестерова в сторону, Савичев изложил суть дела: – Тридцатник до послезавтра не дашь?

– Дам, – Нестеров достал бумажник. – Я слышал, ты тоже уезжать собрался?

– А почему выпиваю, как ты думаешь? Морально готовлюсь! Ну, ты не суй так, неудобно! – Взяв украдкой деньги, Савичев крикнул Фрезеру: – Будь здоров! Передай там своим: русский народ не одобряет!

Наконец двинулись.

Синицына от своего дома увидела: идут Нестеров и какой-то странный человек, в руках у него цветы и бутылка шампанского.

Естественно, новость тут же полетела по селу.

Новость полетела по селу, а Нестеров и Фрезер уже стояли у дома Любы, и она пожимала Фрезеру руку.

– Очень сильная рука, – оценил Фрезер по-английски.

– Чего он? – спросила Люба.

– Говорит: у вас сильная рука.

– Само собой. Вилы, лопата, навоз, чернозем... А как ваше... Наме ваше как?

Наташа, высунувшись из окна и жадно наблюдая, подсказала:

– Вот из ю нейм?

– Фрезер. Джо Фрезер, – представился американец, вручая шампанское и цветы, которые при рукопожатии деликатно сунул под мышку.

– Ясно. А это моя дочь Наташа, Наталья. Джо, хорошее имя... А по отчеству?

– Нет у них отчества, – сказал Нестеров.

– Почему? Хотя, какая разница... Ну что? Он вроде писал, что сельским хозяйством интересуется?

– О, да! – сказал по-русски Фрезер.

Люба испугалась:

– Он понимает, что ли? А я говорю, будто он глухонемой! Извините! – сказала она американцу.

– Понимаю мало. Не всегда еще. Когда медленно, – объяснил Фрезер, продолжая улыбаться и глядя на Любу так, что ясно было: она ему нравится. Да и Любе он сразу как-то глянулся. И Наташа его оценила и даже украдкой показала матери большой палец: отличный мужчина!

Что ж, Люба повела его показывать хозяйство.

– Это вот курятник... Тут овцы у меня... Тут корова стоит... Ногу посекла, я ее третий день в хлеву держу.

– Какая у нее порода? – спросил Фрезер по-английски, а Нестеров перевел.

Люба затруднилась:

– Шут ее знает. Коровья порода, какая же еще? Рога да вымя, вот и вся порода.

Нестеров перевел:

– Русская народная порода: корова домашняя.

– Ладно, – сказала Люба, – пойдемте в дом, что ли, чего мы тут навоз нюхаем?

Наташа встретила их на крыльце.

– Гуд дэй! – любезно сказала она американцу.

– О, говорите по-английски? – обрадовался Фрезер.

– Литл спик. Но андестен вообще-то.

И они маленькой процессией прошли в дом.

Они прошли в дом, а кое-кто уже обсуждал приезд американца. В частности, собравшиеся в саду Мурзина мужики. Эти задушевные собрания укоренились в ту пору, когда Мурзин был на холостом положении вследствие сбежавшей жены. Вернувшись, Вера пыталась бороться с дурным обычаем, но безуспешно.

– Слыхали? – сказал Куропатов. – К Любке Кублаковой жених приехал, американец.

– Знаем, – сказал Мурзин. – Нестеров ей сосватал.

– Зачем это ему? – удивился Микишин.

– Подрабатывает человек, – объяснил Мурзин. – С сеансами у него не ладится, все видели. Вот и крутится. Дома начал прикупать, кстати, тоже не просто так.

– Постой, – усомнился Микишин. – То есть он вроде свахи, что ли? Это женское дело!

– Точно, – согласился Савичев. – Обычно бабы этим занимаются. Поэтому мы и женимся на ком попало.

Мужики рассмеялись. Это не значит, что они своих жен и в самом деле считали кем попало. Просто надо иметь в виду, что по деревенской этике (и традиционной российской вообще) хвалить своих жен в мужской компании считается верхом неприличия. Жены в мужском разговоре поэтому – тема юмористическая.

– Что же, Люба из своих не могла найти? – озадачился Микишин.

Савичев поддержал:

– Вот именно! Просто придумали: раз иностранец, значит, лучше. На самом деле у них кишка тонка. Мы на рейде стояли однажды возле Копенгагена. Играли с ними в футбол. Товарищеская встреча на фоне разрядки международных отношений. Сделали их со счетом пять – два! Но суть не в том. После этого командир наш, душа человек, говорит: давайте отметим! Ну? Их через полчаса уносили, а мы – как штык! Слабый народ!

– Может, они к другим напиткам привыкли? – по доброте душевной защитил иностранцев Микишин.

– Виски тоже крепкое, я пробовал, – не согласился Мурзин.

– Виски! Пусть он вот этого попробует! – щелкнул Савичев по трехлитровой банке, из которой они угощались мутноватой жидкостью.

– А давайте его пригласим? – предложил Куропатов.

– Так он и пошел! – сказали одни.

– Пойдет! – сказали другие.

– Обязательно пойдет, – заключил Савичев. – Они вежливые, что есть то есть, врать не буду!

– Вежливость в мужике не главное! – сказал Мурзин, оглянувшись на дом.

И они стали обсуждать, что главное в мужике.

Они обсуждали, что главное в мужике, а в доме Кублаковой тоже было застолье, но, конечно, без затрагивания глобальных проблем. Фрезеру очень понравилось что-то вроде лечо, которое Люба замечательно делала и заготавливала впрок десятками банок. Он спросил через Нестерова, каков рецепт.

– Да просто. Помидоры, перец сладкий, лук, морковь, – рассеянно объяснила Люба, думая о другом. И сказала Нестерову тихо и неразборчиво, чтобы Фрезер не расслышал:

– Если я с ним поеду, как я с ним общаться буду? Он-то хоть что-то понимает, а я совсем по-английски ничего. Наталь, ты чего молчишь?

– Я тоже ничего не понимаю, наша учительница совсем по-другому говорила.

Тут Наташа увидела в окне Нину и встала из-за стола.

– Извините... Айм сори...

А Люба угощала, накладывала и наливала, но видно было, что какие-то мысли не дают ей покоя. Встала, подошла к окну, говоря:

– Яблоня эта мне весь свет загородила, срубить ее, что ли? Александр, вы как думаете? – и взглядом попросила Нестерова подойти. Американец, увлеченный едой, не обратил на это внимания.

Глядя в окно, Люба сказала Нестерову:

– Вы вот что. Вы спросите его сразу, он собирается Наташку тоже взять? Я без нее не поеду.

– Люба, рано такие вопросы задавать.

– Ничего не рано. Я это сразу понять должна, иначе вообще тогда никакого разговора!

– Спросите сами, я переведу.

– Неудобно. Вы спросите по-английски, а я будто ничего не понимаю... Да, в самом деле, пусть растет!

Они вернулись к столу и через некоторое время Нестеров спросил:

– Джо, Люба хочет знать... – Он помялся. Очень уж хочется, чтобы у этих людей всё сладилось, как бы не спугнуть. И он слукавил: – Есть ли у тебя дети?

– Два сына, они уже давно выросли, у каждого свой бизнес. А с женой мы очень давно в разводе, – ответил Фрезер.

– Проблем не будет, – перевел Нестеров Любе.

– В каком смысле?

– Во всех смыслах.

Теперь уже Нестеров отвлекся от застолья: он увидел через окно, как Наташа и Нина что-то обсуждают. Наташа, кажется, от чего-то отговаривает Нину, та не соглашается. На плече у Нины дорожная сумка. И вот она уходит из сада, идет по дороге к остановке автобуса.

– Извините, – поднялся Нестеров. – Извини, Джо, я на минутку.

И вышел.

Он вышел, Люба осталась наедине с американцем.

– У меня только немецкий со школы, и тот плохой, – сказала она. – Дойч. Айн, цвай, драй, рише, раше рай! Зайт берайт – иммер берайт!