Кравцов смотрел ему на голову. Нет, это не рога у него там, это всего лишь свисают с притолоки два пучка сухой травы. Он не черт.
«А кто?» – спросил в Кравцове глухой внутренний голос.
«А тебе какая разница?» – ответил этому голосу другой голос, тоже внутренний.
«Потому что я должен это знать!» – был ответ.
«А почему ты должен это знать?» – последовал ехидный вопрос.
«Потому, что я... Потому что я милиционер!»
«А ты уверен? Ты просто похмельный мужик, прав этот пришелец!»
«Может быть. Но выяснить я обязан. Эй, гражданин!»
– Эй, гражданин! – позвал Кравцов, но человек уже исчез.
3
Человек, конечно, не исчез, он просто вышел из дома Кравцова. Там стояла старая, заляпанная грязью «копейка». На таких в городе любят работать частные извозчики, которым не жаль гробить подобную рухлядь, или пенсионеры, купившие их раз и навсегда двадцать лет назад, или беднейшие слои интеллигенции.
Похоже, человек, представившийся работником музея, был именно из этих слоев. Поверх рубашки с короткими рукавами на нем висел старомодный галстук; живот, слегка одутловатый (наверное, от невкусной и нездоровой пищи), был перетянут дешевым ремешком из кожзаменителя.
Он поехал по селу, внимательно глядя по сторонам. Увидел Синицыну в окне. Остановился. Достал из портфеля почему-то сразу несколько очков. Выбрал простые, демократичные, в дешевой металлической оправе. Вышел и ласково поздоровался:
– Здравствуй, бабуля!
– Здравствуйте, только вы мне не внук, извините, – ответила Синицына приветливо, но с достоинством.
Музейный работник сразу сообразил, как себя позиционирует, выражаясь современным отвратительным языком, эта пожилая деревенская жительница. И моментально исправился:
– Конечно, конечно! Как ваше имя-отчество, позвольте полюбопытствовать?
– Зоя Павловна.
– А я Алексей Алексеевич Корытников, сотрудник областного историко-краеведческого музея. Не найдется у вас молочка, Зоя Павловна? Холодного желательно.
– Найдется. Заходите.
Корытников зашел в дом за Синицыной. Та достала из холодильника молоко в пакете, налила в стакан. Корытников рассчитывал на молоко коровье, натуральное, но вида не подал.
– Спасибо!
Пил медленно, а глазами обводил комнату. Увидел видеомагнитофон и кассеты. Поставил пустой стакан, взял одну из кассет и сказал с восторгом:
– Какое кино! Я человек твердый, но я, скажу честно, просто плакал!
– Ох, правда, переживательное кино! – сразу же расположилась Синицына к тонкому и чувствительному человеку. – А вы из города, значит?
– Из города.
– У меня сыновья там в городе. С высшим образованием, должности хорошие у них.
– А как их фамилии, если не секрет? – заинтересовался Корытников.
– Какой же секрет? Фамилия у них одна, как и у меня: Синицыны. Константин – директор этой самой... Ну, по строительству, в общем. А Петр в правительстве областном заседает.
– Синицын? – ахнул Корытников. – Петр Александрович?
– Анатольевич.
– Конечно, ранний склероз, – Анатольевич, Петр Анатольевич Синицын!
– Неужели знаете его?
– А кто ж его не знает? Его весь город знает! Это такой человек... Такой характер! Никому не отказывает, всем помогает! Я ему, помнится, говорю: Петр Анатольевич! Нельзя так надрываться! Подумайте о себе, о своем здоровье!
Синицына испугалась:
– А что здоровье?
– Здоровье? Здоровье отличное! – успокоил Корытников. – Но оно тоже ведь не безразмерное, правильно? А губернатор недавно так и сказал: Петр Ильич...
– Анатольевич...
– Ну да. Петр, говорит, Анатольевич Синицын – один из лучших людей нашего города!
Синицынав зарделась:
– Чаю не хотите? Или позавтракать с дороги?
– И позавтракаю, и чаю выпью, спасибо! И не удивительно, что такие люди из такого села! У вас ведь корни в глубь веков идут!
– Да не очень они туда идут, – засомневалась Синицына. – Переселенных много. Голод был в тридцать третьем – с Украины несколько семей прибилось. В войну тоже, до нас-то война не дошла. И беженцы, и с Ленинграда были семьи эва... это...
– Эвакуированные. Очень интересно! А еще у вас раскольники были тут когда-то. Очень, очень интересно! Расскажите еще что-нибудь! – Корытников достал тетрадь.
– Записывать будете?
– Я историей родного края занимаюсь, книгу пишу, – объяснил Корытников. – И про людей, про людей побольше!
Про людей Зоя Павловна знает много – и согласилась с охотой. Начала угощать Корытникова и заодно рассказывать.
4
Она начала рассказывать, а Хали-Гали в это время, проходя мимо дома Кравцова, увидел, как из большой дождевой бочки торчат человеческие ноги.
Испугавшись, он вбежал во двор и начал тащить их.
Ноги задергались, и из бочки, постепенно появляясь, вылез Кравцов. Фыркая, он спросил старика:
– Ты чего?
– Я думал, ты утоп!
– Почти. Но выплыл. Все хорошо, дед, все прекрасно!
По виду его нельзя было сказать, что все прекрасно: и глаза мутноваты, и веки припухли. Но жизненный блеск в глазах уже появился. А Цезарь и вовсе жил полной собачьей жизнью: носился туда-сюда по двору, лаял с юношеской звонкостью и так громко, что у Камиказы, слышавшей его на другом конце села, замирало сердце. Собака ведь полностью счастлива только тогда, когда хозяину хорошо. Хозяин болеет – и собака болеет, это любой знает, у кого была настоящая собака.
– Ишь, как ты разыгрался, Цепень! – сказал Хали-Гали. – Или нет, Ацетон? Или Пацифист? – перебирал Хали-Гали известные ему странные слова.
– Цезарь! – сказал Кравцов.
– Точно! Вот заклинило меня!
Приняв странную бочковую ванну, побрившись, позавтракав яичницей, Кравцов пришел в себя если не окончательно, то достаточно для того, чтобы жить и действовать.
Для начала он отправился прогуляться по селу с Цезарем.
Они проходили мимо дома Синицыной, мимо машины Корытникова. В это же время проехал Геша на своем сумасшедшем мотоцикле. От сотрясения сигнализация машины сработала, завыла противно и протяжно. Тут же выскочил Корытников, направил на нее брелок, нажал на кнопку. Машина умолкла, Корытников вернулся в дом.
А Кравцов заинтересовался «копейкой», обошел ее, постучал слегка по багажнику, заглянул вниз и увидел, что рессоры задних колес мощно укреплены.
– Странно, Цезарь, – сказал он.
Но что странно, не объяснил и пошел дальше.
5
Он пошел дальше, а в доме Синицыной заканчивалась увлекательная беседа. Корытников благодарил:
– Огромное спасибо, Зоя Павловна, за информацию. Плохо мы знаем собственную историю! А история – это люди! Живет какая-нибудь, – заглянул он в тетрадь, – Кублакова Любовь Юрьевна и не знает, что ее предок в Куликовской битве участвовал!
– А он разве участвовал?
– Это я к примеру! Я просто к тому, что собирать надо все по крупицам! Чтобы люди знали и видели. Вот вы говорите, у вас тоже ленинградцы останавливались. Не оставили в подарок что-нибудь старенького? Понимаете, в краеведческом музее крайне скудная экспозиция, крайне! А у людей иногда валяется что-нибудь совершенно ненужное. И никто не видит. У вас ничего нет такого?
Синицына обрадовалась возможности угодить хорошему человеку:
– А ведь есть! Сейчас принесу!
И вышла из комнаты. А Корытников повел себя странно для музейного работника. Он кинулся к комоду, открыл один ящик, другой. Увидел серебряную рюмку, окаймленную позолотой, лежащую среди всякой ерунды, схватил, осмотрел, воскликнул тихо:
– Есть! – и вернулся на место.
А Синицына внесла старый патефон. Поставила на табурет, вытерла пыль.
– Вот. И пластинки к нему имеются. Только он не работает. Он и тогда не работал, а сейчас тем более.
– Великолепная вещь! Великолепная! – восхитился Корытников. – Жаль, у нас таких несколько. А нет ли мелочи какой-нибудь?.. Ну, посуда какая-нибудь, например? Какие-нибудь рюмочки металлические?..
