Савичев вышел из машины. Он глядел на выпуклость, а Микишин глядел на разводы. Подошел Виталий. Он не стал ругаться на них, понимая: сделали, что могли.
– Гори оно все синим пламенем! – в сердцах сказал Виталий. – Вот что, мужики, бросайте эту самодеятельность. У меня друг в Сарайске, в автосервисе для иномарок работает, сейчас пойду позвоню ему, пусть приедет. У него и краска специальная есть, и инструменты.
– А платить ему кто будет? – спросил Савичев.
– У нас с ним свои счеты.
И Виталий пошел домой. Не к родителям, где жил в последние дни, а именно домой, потому что у него там была записная книжка с телефоном сарайского автосервисного друга.
4
Он пошел домой, а Кравцов в это время собирал вещи.
Он собирал вещи и говорил с Цезарем:
– Все, брат. Хватит. Пора. Совсем я запутался. Что я тут делаю вообще, ты можешь сказать?
Цезарь сказать не мог, но вилял хвостом, одобряя принятое решение.
Однако Кравцов вдруг прервал сборы.
– Нет, так тоже нельзя. Надо же обсудить, понять. Себя в том числе. А? Как ты думаешь?
Цезарь лег и положил голову на лапы. Кравцов оценил это в свою пользу:
– Правильно. Я всего-навсего поговорю...
Через несколько минут он был у дома Ступиных. Людмилу он нашел в саду. Она не уехала, но вещи оставались пока уложенными. Она ходила и думала о чем-то. Так ходят и так думают, когда кого-то ждут. Поэтому Людмила обернулась, еще не увидев и не услышав Кравцова. В глазах появилась радость. Она сказала:
– Ну зачем? Зачем ты пришел, все сказано уже!
– Разве? Ничего не сказано.
– И не надо! Мы запутались. И не распутаемся. Хочешь откровенно?
– Конечно.
– Знаешь, как бы я себя повела в городе буквально еще год назад? Я бы просто сказала тебе: Паша, ты мне нравишься, а я такая женщина, что не привыкла себе ни в чем отказывать. Вот и все! Встретились бы раза два-три, получили удовольствие – или не получили, неважно, и живем себе дальше спокойно! А тут непонятно, что со мной происходит. – Людмила усмехнулась. – Перед мужем совестно, надо же! И даже перед этой девочкой, вообще уже дичь полная!
– Перед какой девочкой? – не понял Кравцов.
– Перед Ниной, которая тебя любит безумно. Не заметил?
– Я думал, просто...
– Он думал!.. Нет, Паша, ты, скорее всего, притворяешься. Потому что если не притворяешься, тогда я не знаю, кто ты. Просто ангел какой-то без крыльев.
– Не такой уж и хороший, если жена выгнала, – сказал Кравцов.
– Это новость! Неужели выгнала?
– Ну, не прямо, конечно. Просто она устала от меня.
Людмила кивнула:
– Я ее понимаю. С тобой, наверно, жить не так-то легко. О чем мы вообще говорим, Паша? Это в городе возможны варианты: встретились, проверили друг друга и сами себя... А тут – как? Глаза вокруг. Тут или уж туда – или сюда!
– Не обязательно. Читыркин вон при живой жене...
Кравцов не успел рассказать, что сделал Читыркин при живой жене: глаза Людмилы стали испуганными, она что-то увидела.
– Виталий идет, – сказала она. – Глупость какая. Уходи. Нет, заметит. В сарай, что ли... Он, скорее всего, ненадолго.
– Какой сарай?
– Паша, я прошу!
Кравцов, пожав плечами, исполнил желание женщины: шмыгнул в сарай и встал там за дверью. А Виталий в это время уже входил в калитку.
5
Виталий в это время входил в калитку, и его увидел, проезжая на «уазике» брата, взятом временно, Лев Ильич. Он очень удивился. Человека только что отчитали, задание дали срочное, а он разгуливает! Приказав Сурикову остановиться, он выскочил.
Виталий, не поздоровавшись с Людмилой, зашел в дом. Пошарил там на столе, в книжном шкафу. Вышел, осмотрелся.
– Ты что-то ищешь? – спросила Людмила.
– Да блокнот. Старый такой. Куда же я его... А! – вспомнил Виталий. – Я раму для теплицы делал – промеры записывал.
И он пошел в сарай, где, помимо прочего, хранились у него всякие столярно-плотницкие вещи и стоял небольшой верстак. На нем и лежал блокнот. Виталий взял его, повернулся и увидел Кравцова.
– Не понял, – негромко сказал Виталий.
– Бывает же... – так же тихо сказал Кравцов. – Послушайте, Виталий...
Виталий готов был слушать, но рука его в это время шарила по верстаку и нашарила коловорот. Кравцову подумалось вдруг, что коловорот похож своим спиралевидным и длинным жалом на шампур.
Тут послышался громкий голос Шарова-старшего, который во дворе спрашивал Людмилу о Виталии. А вот и сам появился в двери сарая.
– Ступин! Это что такое, в конце концов? Я тебя спрашиваю! Я думаю, он там работает вовсю, а он гуляет! Обнаглел совсем уже!
– Сам обнаглел! – закричал вдруг Виталий. – Прекратите орать! Хозяин нашелся! Явился к нам на все готовое – и командует тут!
– Не нравится – проваливай к черту! – ответил Лев Ильич.
– Сам проваливай! – невежливо грубил Виталий. – Я здесь родился, живу – и буду жить! Понял?!
И с этими резкими словами он ушел, забыв, между прочим, блокнот, который в запале швырнул обратно на верстак.
– А ты что здесь делаешь? – обнаружил Лев Ильич Кравцова.
– Так... Зашел...
– Ну, жизнь у людей! – позавидовал Лев Ильич. – Заходят, приходят, шатаются туда-сюда! А ты работаешь, как дурак, с утра до ночи! А-а! – И махнув рукой, осуждая себя за глупое трудолюбие, он ушел.
– Какая нелепость! – повторяла Людмила. – Какая нелепость!
6
Да, вышла нелепость, но из Анисовки не уехали в тот день ни Людмила, ни Кравцов.
А ночью случился пожар.
Народ сбежался, когда мастерские, то есть большое кирпичное здание и два примыкающих к нему деревянных сарая, горели вовсю. Горел и двор вместе с поставленной на ремонт техникой, еще бы не гореть: земля здесь годами пропитывалась соляркой, бензином и прочими горюче-смазочными материалами. Да еще все это обнесено оградой из листов толстой жести, подступа нет, а из ворот, когда сбили замок и открыли их, полыхнуло буйное пламя.
Но пригнали все-таки трактор с цистерной, стали ведрами брать оттуда воду и, передавая друг другу, плескать в огонь.
– Мертвому припарки все это! – сказал Андрей Ильич. А Лев Ильич бегал и кричал:
– Машина там! Мужики! Попробуйте кто-нибудь прорваться и выгнать ее оттуда! Тысячу рублей даю! Прямо сейчас! Две тысячи!
– Да хоть сто тысяч. Жизнь дороже, – ответил за всех Хали-Гали.
Тут Шаров-старший увидел Виталия:
– Любуешься? В тюрьму сядешь у меня!
– Без суда и следствия? – безбоязненно спросил Виталий.
– Будут тебе суд и следствие! – пригрозил Лев Ильич. – Где Савичев? Где Микишин? Кто последний уходил? Кто проверял всё?
Похоже, он тут же решил начать если не суд, то следствие.
Микишин и Савичев выступили из темноты.
– Тут мы, – сказал Микишин. – И ушли мы почти вместе. И все было нормально. А зажглось гораздо после.
– Ничего, разберемся! Андрей, ты в район звонил, пожарка будет или нет? – обратился он к брату.
– Звонил. Одна машина у них на своем пожаре, вторая сломана. А ведрами, сам видишь, бесполезно.
– Только огонь дразнят! – подтвердил Хали-Гали. Володька этому суждению удивился:
– Ты еще скажи, дед, что от воды лучше горит.
– Когда такой огонь, он от всего лучше горит!
Все побросали ведра. Молча стояли и смотрели. Лев Ильич сокрушался насчет машины, но, похоже, ему не сочувствовали. Да и вообще в Анисовке к пожарам всегда относились фатально, не принимая особых мер к тушению. Чему суждено сгореть, то сгорит, таково было негласное народное мнение.
– Ладно, Лёв, – сказал Андрей Ильич брату, – пошли, нечего тут. Утром будем разбираться.
7
Утром на пожарище пришли разбираться братья Шаровы, Кравцов, Виталий, Микишин с Савичевым, а еще был Львом Ильичом позван из Полынска Терепаев.
