– Мысли твои уже там?

– Где? – Игорь не повернул головы, продолжая смотреть в окно, на пустой в этот воскресный день широкий двор, залитый солнечными лучами. В дальнем конце несколько курсантов, обнаженные по пояс, отрабатывали приемы штыкового боя, нанося уколы деревянными ружьями.

– В Петергофе на ринге.

– Нет, Гриша. Мысли мои дальше.

– Думаешь, главный бой с Иваном у тебя состоится не сегодня, а на первенстве страны? Говорят, он тренируется, как зверь, к реваншу рвется.

– Я об Андрюшке думаю…

– О ком?

– Об Андрюшке… Ему два года исполняется.

– Извини, забыл. У тебя же сын.

– Через пятнадцать дней ему два года. А я до первенства страны домой навряд ли смогу вырваться. Отпуск обещают лишь после личного первенства.

– Чего тебе хныкать, лейтенант! Службы-то осталось с гулькин нос! Небось, дни последние считаешь?

– Но они чертовски медленно тянутся, последние недели, – задумчиво произнес Миклашевский. – Еще июнь, потом весь июль и август.

– Жену пригласил?

– Обещала приехать.

– С сыном?

– С Андрюшкой. Он уже ходить умеет.

В казарму скорым шагом вошел тренер Анатолий Зомберг. Моложавый, энергичный, подтянутый. Лицо его было сосредоточенным, белесые густые брови сходились у переносицы. Сухим голосом он распорядился:

– Мальчики, на выход! Елки-моталки, карета подана! – он вынул карманные часы, открыл крышку. – Отправление через восемь минут, ровно в одиннадцать ноль-ноль.

Позади остались улица Красных курсантов, мосты, проспекты Ленинграда. Старенький армейский автобус, аккуратно выкрашенный в темно-зеленый цвет, натужно урчал мотором и отмерял шинами колес последние километры по дороге в Петергоф.

Боксеры ехали шумно. Григорий Кульга стоял в проходе и дирижировал руками. Владимир Чернов, склонив голову набок, как бы прислушиваясь к баяну, разводил мехи, и бравый, спортивный марш, который пели боксеры дружно и азартно, вырывался в открытые окна автобуса:

Зомберг перебрал в памяти каждый эпизод яркого поединка и, мысленно поставив себя на место тренера моряков, старался проникнуть в его думы, в его намерения. От него можно ожидать любого подвоха! Ради достижения победы он не посчитается ни с чем. Даже сомневаться не приходится. Ведь смог же Запорожский после боя, когда объявили победителем Миклашевского, прошептать такую гадость с улыбочкой: «Не радуйся, салага, тебе просто пофартило, я вывихнул палец…» Хитра бестия, елки-моталки! Сразу же, не сходя с ринга, попытался выкрутиться, оправдать свой проигрыш и смазать победу, честную победу Миклашевского. И сам Косиков хорош. Бесстыже подхватил «идею» и развил. Через несколько дней в спортивных обществах и тренировочных залах распространился слушок: дескать, Игорь Миклашевский победил случайно.

От таких разговоров радость успеха несколько поблекла, Игорь ходил хмурый и тренировался с каким-то остервенением, бил по мешку с песком так, словно перед ним находился обидчик. Зомберг понимал, что словами тут ничего не докажешь.

С тех майских дней прошло чуть больше месяца. Сегодня на открытой эстраде состоится матчевая встреча со сборной флота. Конечно же, центральным боем будет поединок Запорожского и Миклашевского.

Лихо развернув машину, водитель подкатил прямо к главным воротам и затормозил. Зомберг встал и трижды звучно хлопнул в ладоши. Наступила тишина.

– Не расходиться. Сейчас выясним, где будет взвешивание. После взвешивания найдем укромный уголок и отдохнем пару часов. Кульга, – поманил рукой Зомберг тяжеловеса, – пойдемте со мной.

Боксеры стали выглядывать в открытые окна. Народ уходил из парка. Ни улыбок, ни смеха, ни песен.

– Дождя вроде не ожидается, – сказал Чернов, оглядывая ясное небо. – Сводку сам утром слушал…

– Денек на загляденье! Такие не густо выпадают, – добавил Костя. – Только загорать на солнышке да купаться.

– Может, случилось что? – сказал Ашот Васказян. – Может, какой-нибудь балшой человек… Как тогда Серго Орджоникидзе или писатель Горький, а?

– Не каркай, – отрезал Костя. – На душе у тебя перед боем кошки скребут.

– Мы тебе похороны устроим потом, после матча, если проиграешь, – улыбнулся Чернов и расстегнул ремешок на баяне. – А сейчас, Ашот, пой! Твою любимую, про ветер.

Васказян, выждав минуту, приятным тенором запел:

Спортсмены дружно подхватили:

Дверь автобуса открылась – и Кульга, странно озабоченный и хмурый, не входя внутрь, приказал:

– Сворачивай концерт! Выходи!

Песня оборвалась на полуслове. Боксеры повскакивали, посыпались вопросы:

– Морячка притоптали?

– Где взвешивание? Здесь, в конторе, или на эстраде?

Кульга хмуро смотрел перед собой, как будто бы в первый раз видел армейский автобус, боксеров, потом, махнув рукой, быстро зашагал к воротам. Спортсмены недоуменно переглянулись и гурьбой пошли за Григорием.

У входа в парк на большом фанерном щите висела афиша, красочно выполненная художником. Еще издали бросались в глаза смугло-коричневые фигуры боксеров и короткое слово – «Бокс». Под ним, четким шрифтом: «Встреча сборной команды Краснознаменного Балтийского флота со сборной Ленинградского военного округа». Дальше несколько фамилий участников и их титулы.

Миклашевский, проходя мимо, скользнул взглядом по афише, встретил свою фамилию, и как-то стало теплее на душе. Он не был тщеславным, но известность имеет притягательную силу, и наверняка мало отыщется людей, которые останутся равнодушными к ней.

Контролерши, пожилые женщины, не спрашивая билетов, посторонились, пропуская военных. Одна из них, с печальными глазами, грустно вздохнула:

– Сыночки, проходите… Проходите…

Кульга шел, не оглядываясь. Боксеры старались не отставать от него. Беспокойство командира невольно передавалось им, хотя никто из спортсменов даже не догадывался о том, что произошло.

Тяжеловес повернул от ворот налево и направился к легкому летнему строению из дерева и стекла, ярко раскрашенному, над входом которого красовалась вывеска: «Ресторан».

Ресторан оказался почти пустым, хотя обычно в воскресный день в нем трудно найти местечко. Одинокие посетители молча пили и ели, быстро расплачивались и уходили.

– Сдвигай столы, – приказал Кульга.

Боксеры забеспокоились, каждый стал прикидывать сколько и чего сможет съесть.

– Мне сметаны полстакана, – Васказян показал пальцами.

– Я ничего есть не буду, пока не встану на весы, – категорично заявил Чернов. – У меня вес!.. Норма!..

– Я тоже не могу, – решительно сказал Костя и, сверкая глазами, уставился на тяжеловеса. – Зачем привел нас, Гриша? Смеешься, что ли?

– Заткнись! – грубо оборвал его Кульга и жестом показал на стулья. – Рассаживайтесь!

Подошла официантка, полногрудая и рослая, с белым передничком.

– Меню смотрели?

– Пиво есть? – спросил Кульга.

– Есть, свеженькое.

– Каждому по кружке и по сто граммов. Ну и какую-нибудь закуску.

Официантка понимающе кивнула и удалилась.

– Тяж, ты обалдел! – Чернов вскочил. – Перед боем пить водку?!

Миклашевский смутно догадывался, что свершилось что-то тяжелое и непоправимое, что боксерский матч, возможно, и не состоится. Смутное беспокойство охватило его. Игорь хмуро и зло посмотрел на Чернова, и тот сразу прикусил язык.