Он быстро взглянул на меня:

— Очень хорошо!

— Спасибо.

Когда мы спускались по лестнице, он стал рассказывать об Африке и об охоте. Я поняла его потребность сменить тему разговора, к тому же его стоило послушать. Разговоры об охоте продолжались весь обед, но очень скоро охотник стал слушателем. Теперь охотничьи истории рассказывали Симона и Харви Сангер. И делали это они совсем по-другому.

Когда об охоте рассказывал Брюс Монро, он с симпатией говорил о диких животных, оставивших шрамы на его крепком теле; он описывал мне их как смелых и хитрых существ. И он явно не испытывал удовольствия, убивая их, даже если было необходимо спасти собственную жизнь или жизнь клиента. Когда он говорил об убийстве дикого животного, в его речи звучали извиняющиеся, почти виноватые нотки.

Двое других относились к охоте явно по-другому. Сангер открыто хвастался своей храбростью из-за того, что встретился лицом к лицу со зверем и убил несчастное животное, у которого не было никаких шансов спастись от современного мощного оружия. И я не могла понять, почему Симона испытывает такое удовольствие, рассказывая о своих подвигах. Мне казалось неестественным, что имеющая отношение к искусству женщина любит охотиться и убивать.

Я утратила всякий интерес к их рассказам. Они продолжали говорить о сафари в Африке, тиграх в Азии, ягуарах в Южной Америке и постепенно полностью исключили Брюса и меня из разговора.

Я обрадовалась, когда обед закончился. Но в Кондор-Хаус жизнь шла по определенному образцу и за обедом следовали кофе и ликеры в гостиной. Я прошла туда вместе с Брюсом и стала пить бенедиктин и черный кофе, поданные под руководством опытного дворецкого Уолтона.

Остальные остались в столовой, продолжая болтать об охоте, и Брюс Монро снова заговорил.

— Вы занимаетесь верховой ездой, Маделин? — спросил он, зажигая мою сигарету.

— Да. А здесь есть лошади? — удивленно спросила я. — Лошади и дикие животные в клетках, по-моему, несовместимы.

— Есть пара верховых. Их держат на конюшне в закрытом дворе в восточной части поместья. Там их не тревожат другие животные. Симона редко использует их, да и в любом случае они мои, а не ее. Они не так уж часто тренируются, и вы можете пользоваться одной лошадью, пока живете здесь. Паша, гнедой, особенно спокойный и обладает легким аллюром. Симона одолжит вам свой костюм для верховой езды, если нужно.

Я улыбнулась:

— Вы очень добры, Брюс, но, к сожалению, у меня очень напряженный график работы.

— К вам скорее придет вдохновение, если вы будете каждый день кататься верхом по дороге или по лугам. Это помогает прояснить мысли. Не говорите «нет» до тех пор, пока не увидели лошадей.

Я засмеялась:

— Что ж… хорошо.

— Вы не пожалеете.

Его улыбка была очаровательной. Он тотчас же поменял тему разговора.

— Я заметил, что вам не понравилась версия охоты в Африке Харви Сангера.

— Нет, не понравилась. — Я посмотрела на него. — Откровенно говоря, мне показалось, что он преувеличивал опасность. На самом деле животные не могли причинить ему большого вреда, ведь он был вооружен современным мощным оружием, а рядом стоял такой же, как вы, охотник-профессионал, который защитил бы его, если бы он промахнулся.

Усмехнувшись, он бросил взгляд в сторону столовой.

— Многие охотники-любители склонны к преувеличению, Маделин. Они ездят на сафари только для того, чтобы иметь возможность потом хвастаться и демонстрировать свои трофеи. А поскольку они щедро заплатили за эту привилегию, я считаю, имеют полное право делать это. Харви ничуть не лучше и не хуже других. Я встречал немало подобных ему в свое время.

— А как насчет Симоны?

— Она совсем другая. — В его серых глазах появилось какое-то отсутствующее выражение. — Мужчины, такие как Сангер, подобны горностаю в курятнике. Их быстро опьяняют убийства. Не успеешь обеспечить их одним превосходным трофеем, а они тотчас же хотят другой. Добудь им льва, и они захотят еще трех. Иногда приходится напоминать им законы, касающиеся охоты чтобы их как-то унять. Я встретил и нескольких женщин, которые вели себя подобным образом на сафари. Но Симона совсем другая. Сначала было похоже, будто она искала смерти. Во всяком случае, мне так казалось. Вы же знаете, она потеряла первого мужа. Казалось, Симона обладала безграничной энергией и была абсолютно лишена страха. Но в ней таилась какая-то глубокая печаль. Она подвергала себя огромной опасности. Несколько раз я пригрозил, что отвезу ее обратно в Найроби. Она давала обещание вести себя разумно, но на следующий день снова выкидывала какой-нибудь фокус, приводивший нас обоих на грань гибели. Думаю, именно это и заинтересовало меня в ней больше всего. Я пытался понять, почему женщина, обладавшая столь многим, ради чего стоило жить, казалась абсолютно равнодушной к жизни.

— И поняли?

— Думаю, да. И я стал доказывать, что жизнь женщины не должна заканчиваться со смертью мужчины. Симона слушала. И мы, как вы знаете, поженились. Наверное, Симона усвоила урок даже слишком хорошо. Пожалуй, она никого по-настоящему не любила после Брауела и, думаю, не полюбит.

— Тогда почему же?.. — Я с удивлением смотрела на него.

— По мере того как вы становитесь старше, Маделин, та любовь, которую вы знали в двадцать, перестает казаться вам такой уж важной. Вы думаете о любви как о более спокойном чувстве. Страстная необходимость обладать объектом своей любви сменится удовлетворением от сознания, что она или он рядом. Пытка ревностью постепенно исчезнет. Жажда обладания перестает быть такой острой. Одержимость желанием сглаживается. Даже секс становится нежнее, хотя приносит не меньшее удовлетворение. Когда-нибудь мы оба станем более удовлетворенными, чем прежде. По крайней мере, я на это надеюсь.

Он повернул голову; Симона и Харви выходили из столовой, Симона смеялась над тем, что говорил Харви. Когда они проходили по коридору к гостиной, я уловила слово «Найроби», а затем имя Брюса Монро.

Мне стало жаль Брюса. Он заслуживал лучшего отношения Симоны. Глядя на его профиль, я представила его у одинокого бивачного костра, вынашивающего мысли, которые только что изложил мне, и выстраивающего свою собственную тихую философию, которую использовал как щит, прикрывающий его нежную и чувствительную от природы натуру.

Я сказала:

— А насчет лошади, Брюс, спасибо. Я принимаю ваше предложение на завтра и уверена, что мы с Пашой поладим.

Он посмотрел на меня и улыбнулся:

— Да, не сомневаюсь, что вы поладите. Я очень его люблю. Постарайтесь не натягивать поводья очень сильно. У него нежный рот. Симона всегда забывает об этом. Если вы будете помнить, у вас не возникнет никаких проблем с Пашой и вы получите удовольствие от любого темпа… Вы любите животных?

Когда они не смотрят на меня хищным взглядом в открытое окно моей спальни. Между прочим, спасибо, что распорядились срубить ту ветку.

— Я рад, что сделал вам что-то приятное. Хотя Заид всего лишь пытался быть ближе к своей подружке.

Я не была в этом полностью уверена, но кивнула.

— Я видела их сегодня вместе, похоже, он действительно очень привязан к Фатиме. Вы должны показать мне других животных и рассказать о них, если это вас не затруднит.

— Когда пожелаете.

Он бросил на меня доброжелательный взгляд и встал, так как в комнату вошла Симона.

Похоже, никто не обратил внимания, когда минут десять спустя я выскользнула из комнаты. Симона и Харви все еще говорили об охоте, а Брюс рассеянно слушал.

Поднимаясь наверх, я услышала громкое рычание одной из больших кошек…

На следующее утро беседа с Симоной привела меня в крайнее раздражение, так как мы несколько раз спорили по поводу сцены, над которой я в тот момент работала. Мне пришлось продемонстрировать ей, что и я могу быть такой же упрямой, как и она, и напомнить, что, приступая к написанию сценария, я приняла на себя определенную ответственность и прошла через конкурсное испытание. Хотя я готова была рассмотреть предложения Симоны, ей не следовало ожидать, что я безропотно приму их в любом случае.