К сожалению, увлечение пирушками осталось в характере Михаила, и он почти не обратил внимания на слова адмирала.

В 1882 году Михаил вместе с друзьями-гусарами явился в ресторан и зачем-то ворвался в зал, который уже был занят группой купцов. Последним не понравилось неожиданное вторжение, и они громко возмутились по этому поводу.

Михаил, который на тот момент уже не владел собой, посчитал себя оскорбленным, выхватил оружие и ранил одного из гостей. Так как на этот момент брат находился в резерве, он должен был предстать перед гражданским судом, который, по всей вероятности, завершился бы приговором о ссылке в Сибирь.

Но его командиры, услышав о такой угрозе, тут же внесли имя Михаила в список проходящих действительную службу. Благодаря этому его судили по законам военного ведомства, которые были более лояльны к подобным нарушениям.

В итоге Михаила приговорили к 18 месяцам ареста в Петропавловской крепости. Ему были позволены свидания с друзьями и родственниками. Я навещала его каждый день.

В 1883 году в день именин великой княгини Ольги Александровны Михаила освободили, и мы вместе с ним отправились в Тифлис. Здесь у Георгия и Эло был прекрасный дом, три комнаты на третьем этаже которого стали моими апартаментами. Я чувствовала себя здесь как дома, разместив даже свой рояль.

В январе 1887 года я поехала в Петербург навестить своих друзей по Скерневицам – княгиню Шаховскую, которая теперь была супругой генерала Оржевского[22], начальника тайной полиции.

Они жили в штаб-квартире департамента, ранее известного как Третье отделение, на Фонтанке. Само здание пользовалось у публики дурной репутацией, о нем говорили как о темнице с подземельем. Говорили, что несчастные узники часто попадали туда безо всякого суда и потом бесследно исчезали.

Моя комната находилась рядом с личным кабинетом генерала. Из своего окна я могла видеть, как заключенные прогуливаются в тюремном дворике.

1 марта, когда мы завтракали, генерал Оржевский сообщил нам, что раскрыт заговор против императора Александра Третьего. Все было сделано вовремя, и покушение удалось предотвратить. Оказалось, что Оржевский и его супруга знали о существовании заговора, но не говорили об этом, пока полиции не удалось арестовать заговорщиков. Среди них был Александр Ульянов, брат Ленина[23].

Генерал рассказал нам, что в течение нескольких дней двое или трое студентов со свертками под мышкой, в которых якобы находились книги, были замечены возле Аничкова дворца[24]. Так как 1 марта император Александр Третий перед своим отъездом в Гатчину должен был проследовать из Аничкова дворца в Петропавловскую крепость, полиция была начеку. Студенты были арестованы, и в их свертках обнаружили совсем не книги, а бомбы.

Генерал Оржевский был чрезвычайно горд, что его департаменту удалось предотвратить трагедию, и, как руководителю, именно ему полагались вся слава и почет.

Но так получилось, что во время прибытия императора на Балтийский вокзал, где его ожидала императрица, он указал на начальника Петербургской полиции генерала Гресера и произнес: «Тому, что вы видите меня живым, я обязан ему». При этом имя генерала Оржевского даже не было названо. Выходило, что именно генерал Грессер, а вовсе не Оржевский удостоился славы и наград. Что конечно же было горьким разочарованием для мужа моей подруги.

Но его карьера от этого недоразумения не пострадала. Со временем он стал сенатором, а затем генерал-губернатором Вильно.

В 1887 году я снова была в Петербурге, где остановилась у мадам Оржевской.

Во время этого визита я посетила три придворных бала. Два из них имели место в Концертном зале Зимнего дворца, а один – в Эрмитаже. На одном из балов великий князь Михаил Николаевич представил мне своего сына, и я танцевала с Георгием Михайловичем, а его кузен Петр и графиня Игнатьева танцевали как наши визави.

Графиня должна была выйти замуж за второго сына великого князя Михаила Николаевича, но его мать, великая княгиня, была категорически против этой партии. И в итоге великий князь оставил Россию и уехал в Англию, где позднее женился на графине Торби[25].

Во время того танца я запомнила, как танцевала императрица Мария Федоровна со своим сыном Николаем, впоследствии Николаем Вторым.

Наряды приглашенных менялись в зависимости от того, где проходили приемы. Когда балы устраивались в Эрмитаже, офицеры являлись в белых гусарских мундирах, расшитых шнурами. Если же празднество имело место в концертном зале, то был обязателен красный костюм, а гусарский мундир просто набрасывался на одно плечо.

Меня забавляло видеть, как великие князья и другие офицеры раздевались при прибытии, снимая с себя маленькие белые льняные жакеты, которые носили под шинелями, чтобы не испачкать белые мундиры.

Из Петербурга я отправилась в Царское Село, где мой брат Михаил отдал мне свою квартиру, а сам поселился со своими однополчанами в другом месте.

В том же 1887 году император Александр Третий решил посетить Кавказ. Мой брат Георгий должен быть сопровождать императора. Но действующий адъютант, генерал князь Дадиани сказал наместнику царя князю Дондукову-Корсакову, что он снимает с себя ответственность, если князь Шарвашидзе будет приставлен к свите императора, так как он не считает его «политически надежным». В итоге кто-то другой занял место брата, а Георгию приказали покинуть Кавказ на время визита императора.

Я находилась в Царском Селе с моим младшим братом Михаилом, когда мы впервые услышали, что Георгий в письме к министру Двора Воронцову-Дашкову жаловался на обращение, которое он получил, и просил просветить его о причинах.

Вскоре после этого мы узнали, что репутацией «политически неблагонадежного» Георгий был обязан инциденту, связанному с похоронами князя Кипиани, который, как утверждали, был убит по приказу властей Тифлиса.

Князь Кипиани был избран предводителем дворянства Кутаисской губернии. Также он был известен, как один из переводчиков на грузинский язык «Короля Лира».

Во время срока действий его полномочий тогдашний наместник царя на Кавказе[26] сделался весьма непопулярным среди грузин. И когда в свое имение в Боржоми приехал великий князь Михаил Николаевич, князь Кипиани возглавил делегацию грузин и представил великому князю жалобу на наместника. Детали той встречи затем были подробно описаны в листовках, которые разошлись по всей стране. И мы, среди прочих, смогли познакомиться с ними.

Вскоре после этого бедного Кипиани, которому было семьдесят пять лет, обнаружили связанным в своей постели и с разбитым черепом. Всем грузинам было очевидно, кто виновен в его гибели.

Похоронная процессия, во главе которой шествовали мой брат Георгий и князь Орбелиани, проследовала мимо дворца наместника, несмотря на официальный запрет на шествие.

Брату приказали покинуть Тифлис. На время Георгий и его жена уехали в Крым. Мы с Михаилом присоединились к ним[27].

Когда Георгий вернулся на Кавказ, то стремился к тому, чтобы его случай был предан открытому суду. Но ему сказали, что в этом нет никакой необходимости, так как император проявил великодушие, простил его и забыл о прошлом.

Тем не менее великодушие императора не компенсировало то отношение, которое Георгий встретил со стороны правителя Тифлиса. Брат считал, что его не за что прощать и нечего забывать. Вскоре после этого он подал на имя императора рапорт об отставке.

Будучи фрейлиной, я конечно же должна была быть представлена императрице Марии Федоровне, которую я знала еще царевной, когда она посещала Скерневицы. Прибыв на представление в Аничков дворец, я узнала, что император Александр Третий тоже выразил пожелание увидеть меня. Он был болен, и я запомнила, что в ответ на мои слова: «Как мило видеть вас снова в добром здравии», он ответил довольно грустно: «Не совсем в добром».