В связи с годичной конференцией ЮНЕСКО в Дели и активизацией работы советского представительства в штат русской секции бюро переводов ЮНЕСКО было введено две новых должности редакторов-переводчиков. Для переводчиков это были довольно высокие должности в ранге Р-Ч по градации ООН и, соответственно, высокооплачиваемые. На эти должности был объявлен конкурс, я же был включён в специальную комиссию по отбору кандидатур. Конкурс включал только перевод с французского на русский язык довольно большого и заковыристого текста. Главным условием конкурса было то, что текст должен быть переведён на «современный русский язык». В Москве проявили интерес, и на конкурс были представлены два кандидата. Одним из них был молодой атташе нашего посольства в Париже Юрий Дубинин, другим был также молодой сотрудник Европейского отдела МИД из Москвы. Все остальные кандидаты были из старой или новой эмиграции и поддержки Москвы не имели.
Мне было вручена целая стопка работ. Нужно было оценить каждую. Задача была облегчена тем, что уже в конце первой страницы перевода была фраза, которая у всех конкурсантов, кроме наших двух, была изложена с использованием старых довоенных терминов и явно попадала под невыполнение главного условия конкурса — перевод должен быть сделан на «современный русский язык». Я принял твёрдое решение и подчёркивал только эту фразу (там было что-то об экономике сельского хозяйства), указывая — «несовременный язык». На работах наших ребят я написал: «замечаний нет». В таком, несколько вызывающем виде передал все переводы в комиссию, в которую входили: начальник бюро переводов ЮНЕСКО Соломон, хорошо знающий большое количество языков (слабо знал только русский), и известный в Париже переводчик князь Оболин — из старой эмиграции (был известен даже как личный переводчик де Голля). Несомненно, что Оболин кого-то протежировал и был просто шокирован моими рецензиями на конкурсные работы. Он настаивал, чтобы я пересмотрел мой подход и поставил каждой из них оценку «по заслугам». Я отказался что-либо менять. Соломон, как ему и следовало, занял нейтральную позицию. Тупиковая ситуация была разрешена на следующий день. Члены комиссии собрались у начальника управления кадров ЮНЕСКО. Начальник был немолодой, уверенный в себе англичанин — отставник из английской разведки, как я узнал позднее. (Англичане очень любят своих ещё не старых отставников из Intelligence Service устраивать на руководящие должности в кадровые службы международных организаций. Примеры были и в ООН, и в других ооновских организациях.) Англичанин спокойно выслушал мнение сторон и без колебаний принял окончательное решение в мою пользу. Он заявил, что на работу будут приняты кандидаты из СССР. И объяснил своё решение, процитировав условие конкурса о «современном русском языке». Заметим, что в этот период ЮНЕСКО стремилась хотя бы немного заполнить нашу квоту, имеется в виду «советскую квоту» в кадрах, так как взносы в организацию Советский Союз уже в течение нескольких лет платил исправно. Оба кандидата вскоре приступили к работе и поехали на конференцию в Индию. Юрий Дубинин стал на многие годы моим близким другом. Он зарекомендовал себя как отличный переводчик и вскоре был направлен в качестве личного переводчика Хрущёва во время его последнего визита во Францию. Затем Дубинин по настоянию посла Виноградова получил должность советника в советском посольстве в Париже, а позднее стал заведующим Европейским отделом МИДа в Москве. Он сделал, как говорят, блестящую дипломатическую карьеру: посол в Испании, затем успешный посол во Франции, заместитель министра иностранных дел и даже посол на Украине.
Во время работы конференции я был занят буквально с утра до ночи, так как бюллетень конференции выходил каждый день, и в нём не только сообщалась повестка дня различных комитетов на следующий день, но и давалось краткое резюме выступлений делегаций за прошедший день. Моя работа заканчивалась только поздно вечером. Однако и в работе конференции, которая продолжалась почти месяц, возникали окна, и это позволяло мне немного познакомиться со страной. Особенно запомнилась поездка в священный город Бенарес.
Поездку организовал мой друг. Мы отправились в поездку на большой американской машине с профессиональным шофёром, который был в какой-то степени и нашим гидом. В поездке принял участие известный французский физик Пьер Оже, который был тогда директором департамента естественных наук ЮНЕСКО. Во время войны он принимал участие в реализации известного американского проекта по созданию атомной бомбы. В Большой Советской Энциклопедии Оже фигурирует, в частности, как автор известной в физике формулы, носящей его имя — Оже-эффект. Оже — человек очень симпатичный, покоряющий своей эрудицией. Совместная поездка позволила мне дружески сблизиться с ним.
Бенарес (другое название Варанаси) — это город с миллионным населением, а главное, он является центральным местом религиозного паломничества индуистов и буддистов. В год туда совершают паломничество более миллиона человек. Бенарес возник около VII века до нашей эры, и в его жизни отражается слияние нескольких культур. Город расположен в северной части центральной Индии на священной для индусов реке Ганг.
В этом городе более 1300 храмов самых различных ответвлений индуизма и буддизма, в том числе известный храм Золотой Шивы. Также сохранились несколько прекрасных дворцов XVI века, например, Манн Мандир. Припоминаю храм, где обезьяны заполняют парк и все галереи храма и, так как сами являются священными, ведут себя очень раскованно и могут сорвать шляпу с посетителя или, что бывает чаще, вырвать у туриста какой-либо блестящий предмет, самопишущую ручку, а то и сумку. Об этом, кстати, многократно предупреждают и гиды, и служители храма. Говорят, что обитатели храма раз в неделю большим поголовьем, превышающим сотню, а то и две сотни обезьян, делают налёт на местный базар, чтобы запастись провиантом, а это, главным образом, — самые различные фрукты. Или ещё один храм — храм, который туристы называют храмом любви, где стены украшены барельефами, изображающими различные позы соитий и просто любовные сцены. Индусы, видимо, большие специалисты в этом вопросе.
Но самое большое впечатление от Индии в целом, и от Бенареса в частности, на меня произвели люди. По улицам города текла шумная людская река, и пока мы еле-еле продвигались на машине, по обе стороны дороги шли паломники. По правой стороне — в направлении Ганга, а по левой — уже возвращающиеся оттуда. На правой стороне довольно часто были видны группы, несущие прямо на руках умерших, завёрнутых по обычаю в материю и обложенных традиционными гирляндами цветов.
Для нас была организована экскурсия на небольшом пароходике по Гангу. По всему берегу реки со стороны Бенареса была видна кишащая масса людей. Они не задерживались «на пляже», а только раздевались, входили по колено, может быть по пояс в воду, проводили омовение в священной реке и тут же уходили, освобождая место для других. То там, то здесь, прямо на берегу чёрными клубами дымились костры, на которых кремировали умерших. Кремировали — это слишком громко сказано, так как дров в окрестности Бенареса очень мало. Наш провожатый объяснил, что превращение покойников в пепел скорее носит условный характер: как только костер прогорает, всё его содержимое спускается в реку. Наш провожатый, понимая, что зрелище для европейца выглядит, мягко говоря, странно, просил не фотографировать и довольно скупо комментировал всю эту картину.
В Индии, благодаря тому же Оже, я был приглашён в гости к одному ещё сохранившемуся тогда магарадже. Основные земли его владений были к тому времени национализированы, но огромный дворец и масса слуг говорили о былом величии. Сам магараджа был сравнительно молодой человек, получивший образование в Оксфорде в области естественных наук с упором на физику, и поэтому преклонялся перед Оже, и нас принимали на самом высоком уровне.
Застолье сменялось специфическими развлечениями: осмотром большой галереи-музея различного оружия, а затем катанием сразу на нескольких слонах. Удовольствие, конечно, относительное и требует привычки и хорошего вестибулярного аппарата, так как создаётся полное впечатление, что тебя бросает на волнах из стороны в сторону. Всё выглядело в высшей степени экзотично. Слоны были чистые, ухоженные, украшенные богатыми попонами, а люльки являли собой просто произведения декоративного искусства.
