Работа с «Полем» вошла в намеченное русло. Он стал спокойно обсуждать со мной возникающие вопросы и, как мне казалось, положительно оценивал линию моего поведения. Правда, следует отметить, что в мирное время информация офицера, даже из Генштаба, носит, как я убеждён, довольно ограниченный характер. И действительно, каких-либо сенсаций «Поль» не сообщал, и его сведения были скорее рутинного плана.
Прошло около полугода. Я должен был передавать «Поля» другому нашему товарищу. Наши встречи с офицером всё время обеспечивались контрнаблюдением. Встреча по передаче «Поля» была организована следующим образом: я должен был вместе с ним пройти по небольшому маршруту и потом зайти в кафе, куда через десяток минут должен был зайти и наш товарищ. Была договорённость, что в кафе я сяду таким образом, чтобы через окно хорошо видеть прилегающую улицу, и если всё будет спокойно, то начну разговор о передаче, оговаривая необходимые условия долговременной связи. Если же возникнут какие-то подозрительные моменты, мой товарищ появится на улице в поле моего зрения, что будет сигналом к срочному завершению встречи.
Место было малолюдное, и вдруг я заметил моего коллегу прямо перед окнами, спокойно начал «закруглять» встречу, сразу оговаривая наш следующий контакт. Но в этот момент мой коллега появился в дверях кафе и, увидев нас, улыбаясь, направился к нашему столику. Не совсем понимая, что происходит, я на ходу перестроился и как ни в чём не бывало представил «Полю» моего коллегу, и мы уже втроём продолжили начатый разговор, объяснив «Полю» причины передачи его на контакт новому человеку. Спустя 5 минут, попрощавшись, я оставил собеседников в кафе.
В резидентуре уже выяснилось, что мой коллега потерял нас из виду, когда мы, неожиданно зайдя за угол, завернули в кафе, и, торопясь, сделал ещё круг по кварталу, упустив из виду, что он ни в коем случае не должен появляться в поле моего зрения, если я нахожусь в кафе. Мелочь. Но при разборе встречи резидент сделал нам, в первую очередь моему партнёру, строгое внушение, правильно считая, что эта мелочь могла сорвать встречу, а соответственно, и передачу связи и показать завербованному агенту нашу нервозность и недостаточно квалифицированную работу. Но всё пошло дальше в нормальном, если можно так сказать, русле. Потом я узнал, правда, что «Поль», как и абсолютное большинство французских офицеров, был направлен в Алжир.
Во время этой войны в Алжире большинство французских офицеров проходили как бы специальную службу. Некоторых отправляли туда на короткое время, а другие оставались там надолго для участия в военных действиях.
Через несколько месяцев моего пребывания в Париже в ЮНЕСКО приехал ещё один наш советский сотрудник, тоже работник разведки. Некоторое время мы жили вместе, имели на двоих одну машину, «владельцем» которой был мой новый товарищ — Степан.
Однажды, возвращаясь вместе домой то ли из ЮНЕСКО, то ли из посольства, мы заехали на бензозаправку, была небольшая очередь. Степан остался в машине, а я отошёл подальше в сторону, чтобы покурить; случайно я вышел на угол улицы и здесь обратил внимание, что прямо за углом припарковалась типичная машина наружного наблюдения, «ситроен»-шестёрка. В ней было три человека, а четвёртый покинул машину, перешёл на другую сторону улицы и стал так, чтобы видеть площадку бензоколонки, где в это время был наш автомобиль.
Это мне показалось странным, но ещё более странным показалось то, что за четырьмя-пятью машинами, на этой же улочке, припарковался другой «ситроен», также с тремя-четырьмя людьми в салоне.
Стёпа заправил машину, мы тронулись дальше, и я спокойно предложил ему посмотреть, нет ли за нами «хвоста». Он быстро убедился, что «хвост» есть. Был очень удивлён, но это послужило ему сигналом впредь внимательно следить за наличием наружного наблюдения.
Скоро выяснилось, что наружка идёт именно за Стёпой, так как я за собой, когда был один, её по-прежнему не видел. Наружка шла за Стёпой исключительно интенсивно, что было не похоже на обычную наружку французов. Так, например, машина наружки дежурила недалеко от нашего дома даже очень поздно вечером.
Через несколько дней, выйдя на балкон, я обратил внимание, что в отдалении, в тёмном месте стоит «ситроен», и было хорошо видно, как в нём вспыхивали огоньки от сигарет сидящих в нём людей.
Вскоре я должен был утром ехать на встречу с одним из наших товарищей, который уже затем на своей машине вывез бы меня на операцию: на встречу с находящимся у меня на связи источником. Мой утренний выход я прикрывал игрой в теннис, через плечо у меня была сумка и ракетка. Я отправился к стоянке такси с тем, чтобы поехать сначала на теннисный корт, а там уже встретиться с моим партнёром.
То ли перепутав меня со Степаном, то ли на всякий случай, учитывая мой необычный выход из дома, наружка пошла за мной. Она была достаточно примитивна, и я её быстро обнаружил. Дойдя до площади, где обычно стояли такси, и не найдя там свободной машины, я остановился и стал ждать, осматриваясь вокруг. Наружники заметались, их машина притормозила и ушла за угол, и оттуда появился один, а затем и второй наружники, но здесь подошло такси, и они прямо на глазах у меня поспешили к своей машине.
Подъехав к теннисному корту, я нашёл там ожидавшего меня товарища и, поделившись с ним своей «мелкой» неприятностью, стал обсуждать наши дальнейшие действия. На встречу меня должен был вывозить опытный разведчик, заместитель резидента, и он принял решение: встречу отменить и действительно идти играть на корт. Закончив игру, мы выяснили, что наружное наблюдение меня бросило. Когда мой товарищ повёз меня к месту работы в ЮНЕСКО, мы убедились, что наблюдение не ведётся. В дальнейшем я получил подтверждение, что наблюдение ведётся только за Степаном.
В этом же, используя свои методы, убедилось и руководство резидентуры. «Почерк» работы наружного наблюдения в случае со Степаном не был похож на обычную работу французов. Это было явно специальное задание, ставящее себе целью не только выявить возможные контакты Степана, но и просто изучить и проанализировать внешнюю сторону его образа жизни. Более тщательный анализ, а затем и проверка связей Степана показали, что в его окружении имеется явный агент — видимо, не французский, а ЦРУ США.
Это была направленная разработка самого Степана. Несмотря на то, что никаких сомнений в преданности Степана не было, резидент, а затем и центр забеспокоились, так как такая разработка могла вылиться и в прямую провокацию против нашего товарища. Со своей стороны, я получил задание помогать Стёпе, особенно потому, что сам он, что вполне естественно, также стал волноваться. Думаю, что это не было совпадением: у Степана начали нарастать конфликтные отношения с его непосредственным руководством в ЮНЕСКО, и это, естественно, усиливало напряжение.
Можно смело предположить, что это была составная часть задуманной противником операции.
Было принято решение, чтобы под благовидным предлогом Стёпа подал в отставку в ЮНЕСКО, и вскоре он уехал домой. Степан некоторое время успешно работал в Москве в информационной службе, а затем ушёл от нас в науку и стал достаточно известным специалистом в области политологии. Вот так иногда складывается судьба разведчика, и обычно поправить её очень трудно, а может, даже невозможно.
Моё положение в ЮНЕСКО значительно укрепилось. И хотя я не стал настоящим социологом, приобретённый опыт и чувство уверенности в себе, широкие связи в самой ЮНЕСКО и за её пределами в связанных с ней организациях способствовали моей разведывательной работе.
Новые интересные связи дала мне поездка в Дели на очередную сессию Генеральной конференции ЮНЕСКО в качестве главного редактора бюллетеня конференции. Поездка в Индию в этой роли позволила познакомиться и укрепить связи практически со всем руководящим звеном самого ЮНЕСКО, а также с дипломатами из целого ряда стран, работавшими в представительствах ЮНЕСКО или связанными с проблемами, решаемыми в этой организации. Особенно я сблизился и, можно сказать, подружился с ответственным чиновником ЮНЕСКО из директората организации. Связь, выражаясь разведывательной терминологией, приобрела в дальнейшем доверительный характер, и мой «контакт» в дальнейшем искренне помогал мне как в решении вопросов, связанных непосредственно с моей работой в ЮНЕСКО, так и в установлении связей и развитии контактов в интересующих меня политических кругах Парижа.
