Эмили уехала. Она вспомнила, как дилижанс катил по пыльной дороге, а она, высунувшись из окна, махала рукой до тех пор, пока Элис не скрылась из виду. Это воспоминание было последним из тех, что будоражили Эмили всю первую ночь в «Отеле де Пари»: солнце освещает лицо Элис, ее откинутые назад волосы образуют светящийся ореол вокруг головы — а дилижанс увозит Эмили все дальше и дальше.
Она, должно быть, заснула в этой огромной комнате на удобном теплом матраце, и ей приснилась сестра, так как разбудил Эмили ее собственный голос, шептавший: «Элис! Элис!» У нее испортилось настроение, и когда Мистраль встретилась с ней за завтраком, тетка была в плохом расположении духа.
— О, тетя Эмили! — воскликнула Мистраль. — Это самое красивое место на свете. Я никогда не думала, что море может быть таким синим.
— Иди-ка поешь, Мистраль, — резко оборвала ее Эмили. — И не смей выскакивать на балкон. Я уже говорила тебе об этом.
— Но разве сегодня нельзя, тетя Эмили? Ведь мы собирались выйти, не так ли?
Эмили приняла решение.
— Нет, Мистраль, не так. Ты будешь сидеть в номере до ужина и только вечером выйдешь.
— Тетя Эмили…
В голосе девушки слышался даже не упрек — она была преисполнена неподдельного ужаса.
— Нет, Мистраль, не спорь. Я уже говорила тебе, что ты должна подчиняться мне, что какое бы решение я ни приняла, у меня есть на то свои причины.
— Но сидеть дома в первый день в Монте-Карло!
Губы Эмили сжались.
— Мы еще не скоро уедем. Завтра мы пойдем осмотрим город, хотя я сомневаюсь, что здесь будет много достопримечательностей. Но сегодня мы останемся в номере до ужина.
Мистраль знала, что означает звучавшая в словах тетки несгибаемая решимость. Девушка вздохнула. Она понимала, что бессмысленно умолять тетку передумать.
— Тетя Эмили, — проговорила девушка после продолжительной паузы, — мне хотелось бы вас кое о чем спросить.
— О чем?
— Почему мне дали имя Мистраль? Меня всегда интересовал этот вопрос, и я часто хотела спросить вас.
— Это имя выбрала твоя мама. И выбрала она его потому, что ненавидела ветер, который дует здесь на побережье.
— Ненавидела? — переспросила Мистраль. — Значит, моя мама приезжала сюда? Она была в Монте-Карло?
— Да, твоя мама приезжала сюда, — угрюмо ответила Эмили, — но она никогда не бывала в Монте-Карло. Девятнадцать лет назад этого города еще не существовало.
— Девятнадцать лет назад, — как эхо, повторила Мистраль. — Значит, она была здесь незадолго до моего рождения. О, тетя Эмили, как интересно! Ей понравилось здесь? Наверное, понравилось, раз этот город кажется мне таким прекрасным.
— Я не говорила, что твоей маме понравилось здесь, — заметила Эмили. — Когда она сообщила мне, какое выбрала для тебя имя, она сказала: «У меня родится девочка, и я хочу, чтобы ее назвали Мистраль. Как тот ужасный ветер — его завывание все еще стоит у меня в ушах. Да, назови ее Мистраль!»
— Но почему она так сказала? — спросила девушка. — И если она сказала так до моего рождения, откуда она могла знать, что у нее родится девочка? Вполне мог родиться мальчик.
— Она была абсолютно уверена, что родится девочка, — коротко ответила Эмили.
При этих словах она вспомнила затравленный взгляд Элис. Это выражение было в ее глазах и тогда, когда она выбирала имя для дочери, и в тот момент, когда она обратилась к Эмили:
— Ты не должна рассказывать ему! Поклянись на Библии, что никогда не расскажешь ему о ребенке.
Испуганный голос Элис, которая была на грани истерики, все еще звучал в ушах Эмили. Перед ее глазами встало бледное как снег лицо сестры. В тот момент Эмили была согласна на все, лишь бы успокоить Элис, и поэтому она дала слово. Но позже она не раз страшно сожалела о данном на Библии обещании.
Уже перед самым концом, когда жизнь потихоньку уходила из ее тела, когда у доктора от бессилия опустились руки, Элис прошептала:
— Ты обещаешь, что не расскажешь ему о Мистраль?
Сотрясаясь от рыданий, Эмили встала на колени возле кровати. Она дала слово, но позже, когда Элис уже не было на свете и они на церковном кладбище предали земле ее исхудавшее и изнуренное болезнью тело, Эмили была готова отдать все за то, чтобы вернуть свое обещание.
Ей очень хотелось отправиться в Монако, бросить в лицо Великому князю обвинение в преступлении, назвать его убийцей и показать ему Мистраль, которая лишилась матери. Ей страстно хотелось испытать чувство удовлетворения, объявив его совратителем и предателем. Но она держала слово, отчасти из-за своих религиозных убеждений, отчасти из-за своей любви к Элис, а отчасти из-за того, что с рождения была суеверна. Эмили знала, что никогда не нарушит данную клятву, но она поклялась отомстить, поклялась всем, что было для нее свято, и даже памятью Элис. Настанет день, и она заставит Великого князя страдать так, как он заставил страдать Элис и косвенно ее, Эмили.
У Эмили было достаточно времени подумать, когда она долгими ночами боролась за жизнь Мистраль, когда она с вечера до утра укачивала плачущую малышку, и постепенно в голове у нее стал складываться план, план, который не скоро удастся претворить в жизнь и который потребует многих лет подготовки. С годами ее ненависть и жажда мести росли, с каждым днем эти чувства усиливались и наконец настолько укоренились в ней, что она не могла уже избавиться от них, они стали смыслом ее существования. Она была твердо уверена, что в один прекрасный день ее мечта станет явью и месть свершится.
И наконец после восемнадцати лет занавес поднялся и начался первый акт, а прелюдия, во время которой Мистраль из девочки превратилась в девушку, закончилась. Глядя на свою воспитанницу, Эмили испытывала удовлетворение. Девочка очень красива — достаточно красива, чтобы сыграть отведенную ей роль.
Эмили взглянула на Мистраль. Глаза девушки, чистые и безоблачные, были обращены на тетку, которой на мгновение показалось, что перед ней Элис. У Эмили защемило сердце. Да, на нее смотрела Элис, Элис, которая была чем-то обеспокоена и у которой от волнения дрожали губы.
— Пожалуйста, тетя Эмили, прошу вас, объясните мне хоть что-нибудь. Эта таинственность пугает меня.
Но Мистраль видела всю безнадежность своей мольбы. На миг ей показалось, что глаза тетки смягчились, но внезапно Эмили отвернулась и отошла к камину.
Мистраль не знала, что именно ее простота была причиной поведения Эмили, которая поняла, что она не может рассказать девушке то, что было у нее на уме.
— Ты должна доверять мне, — сказала Эмили, и голос ее звучал твердо. — Кроме того, в настоящий момент объяснять нечего. Сегодня мы ужинаем внизу. Ты наденешь серое шифоновое платье с плиссированными оборками. Я узнала у управляющего, что сегодня в отеле состоится праздничный ужин. Здесь соберется весь Монте-Карло. Ты увидишь всех знаменитостей, а потом мы отправимся в концертный зал в Казино.
Мистраль всплеснула руками.
— А мы посмотрим, как играют в Казино, тетя Эмили?
— Мы понаблюдаем за столами, — ответила Эмили. — Это очень интересное зрелище. Испытываешь чувство удовлетворения, когда видишь, как люди сами ставят себя в дурацкое положение.
— А разве азартные игры — это плохо? — спросила Мистраль.
— Плохо? — переспросила Эмили. — Я не вижу ничего плохого в том, что человек занимается интересным для него делом или просто развлекается. Те, кто ругает азартные игры, обычно столь бесхарактерны и безвольны, что не могут удержаться от того, чтобы не просаживать за столом нажитые нелегким трудом деньги. Не понимаю, почему ты решила, что играть плохо?
— Я просто поинтересовалась, — ответила Мистраль. — В Конвенте монахиня говорила мне, что, несмотря на то, что азартные игры только способствуют процветанию Монако и что все бедняки княжества имеют некоторую выгоду от азартных игр, она чувствует, что это плохо — ведь во время игры человеком овладевает страсть к деньгам.
— Это — умозаключение ограниченной женщины, которая пришла к подобным мыслям из-за того, что всю жизнь была оторвана от общества, — усмехнулась Эмили. — Надеюсь, у тебя хватит ума не основываться в своих оценках на точке зрения монахини.
