Фелиция засмеялась.

— По-моему, слишком даже многого. Я изучала историю и пришла к выводу, что человеческая жизнь — это сплошная трагедия. Кажется, прежних богов ничего так не радовало, как несчастья простых смертных. И так было в любые времена, у всех народов.

— Мне нравится твой философский подход к жизни, — сухо отозвался герцог. — Мой принцип — выбрасывать из своей жизни все неприятности и невзгоды и навсегда забывать о них.

— Это значит уметь забывать неудачи и разочарования, снова вставать на ноги и начинать все сначала.

— Правильно! — подтвердил герцог. — А потому я хочу, чтобы и ты забыла несчастья и обиды, все случившееся с тобой до того, как я отправил тебя учиться в монастырь.

— Я никогда не забуду того… как вы спасли меня, — мягко произнесла Фелиция. — Более того, за ваш поступок я причислила вас к лику святых.

Герцог никак не ожидал услышать подобное.

— К лику святых? Ты шутишь?

Фелиция улыбнулась:

— У большинства девочек в монастыре и у всех монахинь были любимые святые, которых они особенно почитали, просили о заступничестве и исполнении желаний, чаще ставили им свечи.

— Это, конечно же, очень помогало, — вставил герцог насмешливо.

— А я оставалась в стороне. У меня не было собственного святого покровителя, — продолжала Фелиция, даже не обратив внимания на едкое замечание герцога, — но потом я вдруг поняла, что есть и всегда был святой Георгий… это вы.

— Святой Георгий, попирающий дракона? Как неуважительно отзываться так о своем отце, — поддразнил девушку герцог.

— Все в этой жизни встречаются с драконами, — отвечала Фелиция, — а вот вы предстали передо мной доблестным рыцарем в блестящих доспехах. Вы спасли меня… когда мне было так плохо. Когда я не видела выхода и хотела только умереть.

Ее слова прозвучали очень трогательно и искренне. Однако герцог твердо решил не допускать подобных сантиментов по отношению к себе.

— В твой дом меня завел слепой случай, или, если тебе нравится больше, сама судьба подсказала мне нужное время и место, — сказал герцог. — Мне, конечно, льстит то, что ты украсила мою голову нимбом, но мне кажется, мало кто согласился бы удостоить меня такой почести. Многие скорее послали бы меня гореть в аду.

— Вас называют Красавчиком?

— Откуда тебе это известно? — спросил герцог.

— Все девочки в монастыре слышали о вас от своих родителей, особенно от тех, кто увлекается скачками.

— Уж они-то знают мое прозвище, — признал герцог.

Ему не терпелось узнать, что еще порассказали о нем Фелиции.

— Все девочки завидовали мне, ведь ни одна из них не могла похвастать столь знаменитым дядей, — продолжала она. — Мне хотелось побольше узнать о вас, и на каникулах девочки расспрашивали о вас своих мам и пап, чтобы потом, вернувшись в монастырь, передать все мне.

— И что же они говорили обо мне? — поинтересовался герцог.

Он не мог скрыть озабоченности. Не все из того, что рассказывали о нем, предназначалось для девичьих ушей.

Во Франции ходило множество слухов о его любовных похождениях. Дело не раз кончалось скандалом. Сплетен становилось все больше, они были предметом для светских бесед, и в обществе за герцогом уже закрепилась устойчивая репутация повесы и распутника.

— Они говорили, — простодушно отвечала Фелиция, — что у вас прекрасные скаковые лошади, лучшая конюшня во всей Европе. Что вы превосходный спортсмен, отличный стрелок. В спорте вам нет равных, и никто не сможет тягаться с вами на дуэли.

Последняя фраза заставила герцога поморщиться.

— Дуэли запрещены.

— Когда речь идет о чести, закон можно и преступить, — улыбнулась Фелиция. — Я была так рада узнать, что вы ранили виконта де Версона.

— Откуда тебе известно об этом? — удивился герцог.

Эта дуэль вызвала в обществе множество пересудов. По правде сказать, виноват был герцог, а виконт в этом случае выступал как потерпевший и неспроста требовал сатисфакции. Виконт неожиданно вернулся в собственный замок и застал свою жену в объятиях герцога. Его реакция была вполне обоснованна.

Они сразились на заре следующего дня. Однако виконт вел себя нечестно. Он сплутовал: выстрелил до сигнала рефери.

К счастью, он промахнулся, и пуля лишь сорвала шляпу с головы герцога. Однако этот дерзкий выстрел вывел Дарлингтона из себя. Его пуля не только слегка задела противника, как поначалу и задумал герцог, но и раздробила виконту предплечье. Виконт не отделался воспалением и лихорадкой, у него развилась гангрена, и правую руку пришлось ампутировать.

Подобных случаев в истории дуэльных поединков было немного, ведь такие опытные дуэлянты, как герцог, редко наносили сопернику тяжелые или смертельные раны.

Секунданты виконта утверждали, что вся вина лежит на Дарлингтоне. Секунданты же герцога и рефери настаивали на том, что виконт сам смошенничал.

Париж разделился на два лагеря. Споры и волнения утихли лишь после того, как стало ясно, что жизнь виконта вне опасности. Он и впрямь скоро поправился, хотя и остался инвалидом.

Герцог не любил вспоминать этот эпизод своей жизни и не гордился своим участием в нем. Ему тем более было неприятно, что о дуэли узнала Фелиция.

— Племянница виконта де Версона училась вместе со мной в монастыре, — объясняла Фелиция. — Она говорила, что ее дядя ужасный человек. Ничего удивительного, что тетя влюбилась в вас.

Их беседа зашла слишком далеко и приняла чересчур откровенный характер. Молодым девушкам не пристало обсуждать такие вещи.

— Я советую тебе забыть о Версонах, — оборвал герцог. — Скажи лучше, что ты еще слышала. Удивляюсь, как настоятельница вообще допускала такие разговоры в стенах монастыря.

Фелиция рассмеялась:

— Разве можно заставить девочек молчать? А я хотела знать о вас все. После смерти мамы вы единственный человек, кто отнесся ко мне с добротой.

Она говорила взволнованно и очень прочувствованно. Дарлингтону даже стало неловко. Герцог понимал, что, должно быть, он много значит для Фелиции. Но он не сомневался, что девушке не стоит так привязываться к нему, романтизировать его образ. Ему не хотелось, чтоб Фелиция повторила путь всех его бывших знакомых, испытав разочарование.

— Мои успехи на скачках, верно, дали вам повод для разговоров, — заметил Дарлингтон.

— Я наслышана о ваших блестящих победах, — оживилась Фелиция. — Вы просто король скачек! Девочки в школе просили родителей присылать им вырезки из газет, где писалось о победах ваших лошадей. Я сохранила все вырезки до одной.

Она не заметила удивленного взгляда герцога и увлеченно продолжала:

— Я также собрала все газетные статьи, где что-либо писалось о вас. Но самое интересное рассказали мне девочки из того, что им удалось случайно услышать. В газетах такого не пишут.

— Ты, право, ставишь меня в неловкое положение, — запротестовал герцог. — С тобой самой случится еще столько всего увлекательного, интересного и знаменательного, что не обойтись и большим альбом для наклеивания вырезок.

— Мне куда интереснее слушать о вас, — возразила Фелиция. — А теперь мне будет легче писать дневник или завести толстый альбом для вырезок, чтобы потомки Дарлов могли узнать, каким великим человеком вы были и сколь насыщенно и интересно прожили жизнь.

— О нашей семье уже достаточно написано в книгах по истории, — ответил на это герцог. — В библиотеке замка есть десятки книг, повествующих о жизни великих Дарлов.

Он помедлил и спросил:

— Ты помнишь замок? Ты когда-нибудь была в нем?

— В самом замке нет, — ответила девушка, — но как-то раз, когда мне было десять лет, я ездила на большой семейный праздник. Он устраивался неподалеку от замка. Вы произнесли прекрасную речь. Я помню… каким вы показались мне величественным. Я все думала, что вам нужно жить не иначе как в прекрасном замке.

Герцог улыбнулся, слушая ее наивную болтовню, а девушка продолжала:

— Папу с мамой иногда приглашали на обеды и праздники в замок. Я так им завидовала и больше всего на свете хотела поехать вместе с ними.