Перед сном он не имел привычки пересчитывать деньги и сейчас, наблюдая за Каролиной, понял, что никогда уже не узнает, сколько она у него стащила. Алчность женщины возмутила его – ведь он и так подарил ей немало.

Несколько секунд Каролина стояла у камина и пересчитывала деньги. Герцог видел пленительные очертания ее тела и, несмотря на охвативший его гнев, почувствовал непреодолимое влечение. Она бесшумно растворила дверцу шкафа и достала с верхней полки круглую картонную коробку, в которых модистки обычно приносят клиенткам шляпки.

Тихо звякнули монеты. Каролина, закрыв коробку, поставила ее обратно в шкаф, притворила дверцу и подошла к кровати. Мгновение герцог колебался: вывести ее на чистую воду или нет? Но им уже овладело другое желание. Он схватил ее за руку и привлек к себе…

Трайдон никогда больше не вспоминал этого случая. Пока ему вдруг не пришло в голову: если раньше Каролина использовала шляпную коробку как тайник, то, возможно, с годами она осталась верна своей привычке.

Герцог чувствовал себя очень усталым – после невероятных приключений тело его чертовски болело. Но неожиданная догадка вызвала в нем прилив сил. Оставив недопитый стакан, он позвонил дворецкому и попросил сообщить капитану Каррингтону, не дожидаться его.

– Не знаю, когда вернусь, Харгрейвс. Скажите на кухне, что ужинать буду дома.

– Я уже отпустил карету, ваша светлость, – ответил дворецкий. – Прикажете послать за ней?

– Не нужно. Я пройдусь пешком. Это недалеко.

– Ваша светлость!… – воскликнул дворецкий, но тот уже вышел на улицу.

Герцог как бы между делом поинтересовался у Георгии, где живет ее мачеха. Она ответила, что отец купил Каролине дом на Чарльз-стрит. Эта улица находилась всего в нескольких минутах ходьбы от Беркли-сквер, где жил герцог. Подойдя к дому, он увидел, что в окнах нет света, – Каролина, похоже, еще не вернулась в Лондон.

На это и рассчитывал герцог.

Обойдя дом, он вышел к конюшням. Конюхи чистили лошадей – им не было никакого дела до случайных прохожих.

В юные годы Трайдон попадал и не в такие передряги, но никогда прежде ему не приходилось проникать в чей-либо дом столь необычным образом. Взгромоздившись на бочку с дождевой водой, он вскарабкался по водосточной трубе и через открытое окно наверху шагнул внутрь. Герцог очутился в небольшой комнате, по-видимому, кабинете. Темнота – хоть глаз выколи. Прислушался, потом нащупал на письменном столе трутницу и зажег свечу. Мрак рассеялся. В комнате стояла изящная мебель; шторы и покрывала ярко-розового цвета – любимый цвет Каролины.

Со свечой в руке герцог двинулся на лестничную площадку. Он попытался представить себе расположение комнат. Столовая и гостиная – на первом этаже, спальня, куда он направлялся, – этажом выше. Комнаты для прислуги – в полуподвальном помещении.

Герцог поднялся по лестнице и отыскал спальню. Кровать у Каролины была уже другая, не в форме раковины. Новую же закрывал полог из тонкой шифоновой ткани, он поднимался почти к самому потолку и увенчивался короной, которую поддерживали позолоченные купидоны. Герцог поставил свечу на туалетный столик и отворил дверцу шкафа. На одной из полок стояло несколько шляпных коробок.

Первые две оказались слишком легкими, а вот третья потяжелее. Он вытащил ее из шкафа и, открыв, убедился, что именно здесь Каролина хранит все самое ценное.

В коробке лежала шкатулка с драгоценностями, немного денег и две связки писем. Герцог поставил коробку на стол и, взяв первую пачку, развязал ленточку. Прочел одно письмо, потом второе, третье… Лицо его посуровело.

Каролина прибегала к шантажу неоднократно. Ее жертвы – молодые люди, такие как Чарльз Грейзбрук, имевшие несчастье совершить какой-нибудь неблаговидный поступок. Каким образом это становилось известно Каролине – оставалось только догадываться. Но, завладев компрометирующими документами и поставив тем самым под угрозу карьеру и доброе имя незадачливых молодых людей, она могла беспрепятственно вытягивать из них деньги. Опытная соблазнительница с бульдожьей хваткой. Иначе не скажешь.

Герцог сунул первую пачку писем в карман сюртука и развязал вторую, поменьше. Сверху лежало признание Чарльза Грейзбрука. Герцог не стал читать другие бумаги – а просто забрал их с собой. Он уже собирался поставить коробку обратно в шкаф, как вдруг услышал подозрительный шум. Внизу захлопали двери, раздались чьи-то громкие голоса.

Как только он притворил дверцу, на лестнице послышались торопливые шаги, грубый женский голос приказал:

– Зажгите свечи! Принесите из погреба бутылку вина! Скажите повару, чтобы ужин был готов к восьми, и пусть поторопится! Если вы не в состоянии справиться с вашими обязанностями, я живо найду вам замену.

Герцог сразу узнал этот голос – когда его владелице было нужно, он мог звучать нежно, как флейта.

Ему едва хватило времени, чтобы отскочить от шкафа и упасть на кровать. Когда Каролина вошла в комнату, он уже лежал в постели и улыбался ей.

– Кто здесь, черт побери? – взвизгнула Каролина. – Кто вы? Трайдон?!… О, Трайдон, ты вернулся ко мне…

Георгия стояла перед зеркалом в салоне мадам Бертин на Бонд-стрит. Уже три часа она примеряла бальные платья, пеньюары из муслина, газа и атласа, отороченные тончайшим кружевом, ротонды, повседневные костюмы. Около нее хлопотала хозяйка салона – закалывала, распускала, поправляла складки, с благоговейным страхом ожидая приговора леди Каррингтон.

Вдова важно восседала в кресле с высокой спинкой, разглядывая наряды в лорнет. Чернокожий паж, облаченный в изумрудный сюртук с золотыми пуговицами и такого же цвета тюрбан, сидел у ее ног, бесстрастно наблюдая за происходящим; лишь время от времени вскакивал, поднимая палку с набалдашником из слоновой кости, которая то и дело падала из рук его госпожи. Несмотря на преклонный возраст, леди Каррингтон одевалась по последней моде. На ней были ярко-красное атласное платье и остроконечная шляпа, украшенная целым ворохом страусовых перьев такого же оттенка. На шее – несколько ниток великолепного восточного жемчуга, на руках – браслеты с бриллиантами; длинные, костлявые пальцы унизаны кольцами.

Внушительная и грозная, она представляла собой незабываемое зрелище. Когда Георгия увидела ее впервые накануне вечером, у нее ноги подкосились от страха. Но теперь она уже не сомневалась, что в лице бабушки Перегина ей посчастливилось обрести друга и союзника.

– Отвратительно! – поморщилась леди Каррингтон. – Унесите это платье, мадам Бертин. Неужели вы сами не видите, что светлые тона только подчеркивает загар! И почему молодая, знатная дама позволяет себе кататься на лодке без зонтика, ума не приложу!

Леди Каррингтон взглянула на Георгию смеющимися глазами. Девушка поняла, что та подшучивает над ней, поскольку вдова прекрасно знала, почему кожа ее протеже не так белоснежна, как того требовала мода.

– Совершенно справедливо, миледи, – согласилась мадам Бертин. – Да и глаза мадемуазель требуют не пастельных тонов, а более ярких. Хотя должна заметить, что для юных особ одеваться в яркое – это не комильфо.

– Мадемуазель, к вашему сведению, вовсе не относится к юным особам, – отрезала леди Каррингтон. – Разве вы не заметили обручального кольца?

– Да-да, миледи, вы правы. Конечно, я обратила внимание, что у мадам на левой руке кольцо, – поспешила оправдаться мадам Бертин. – Однако я не предполагала, что оно обручальное, – мадам выглядит такой молоденькой! Прошу простить мою оплошность. Мадам, примите мои наилучшие пожелания.

– Спасибо, – смутилась Георгия.

– Теперь понимаю, – продолжала мадам Бертин, – почему ваше сиятельство выбрали именно это платье из газа на розовой подкладке и с изумрудными лентами. Оно идеально подходит именно замужней даме. Воображаю, как мистер будет гордиться такой хорошенькой женой!

Георгия рассчитывала купить только два платья: вечернее – для поездки в Карлтон-хаус и что-нибудь попроще, на каждый день, – в конце концов не могла же она ходить по Лондону в старенькой бархатной амазонке! И она совсем растерялась, когда леди Каррингтон решительно заявила, что им требуется, по меньшей мере, дюжина платьев, и принялась переворачивать вверх дном салон, не обращая внимания на Георгию.