— Я? Чтобы я его попросила! Да вы грезите, матушка!

— Для того, чтобы обсудить чрезвычайно важное дело. Попросите сдержанно и смиренно, — продолжала мадам д'Антраг, словно и не слышала возмущенного восклицания дочери.

— И что, по-вашему, я должна с ним обсуждать?

— Все, что произошло сегодняшней ночью. Разве вы поступили не благородно, приютив у себя ту, чье богатство отняло у вас последнюю надежду стать королевой? Ту, о которой говорили, будто, отдавая ее де Саррансу, наш дорогой Генрих намеревается положить ее в свою постель... вместо вас? Вы продемонстрируете королю свои качества, о которых он раньше не ведал, и это может многое изменить... Особенно, если вы дадите ему возможность увидеться с вами, не раня его самолюбия. Нужно признаться, дочь моя, что вы доставили королю много неприятных минут. Но я готова поклясться, что, увидев вас, он не устоит.

— Вы так думаете? — спросила Генриетта в раздумье. — А если он захочет увидеть эту девушку, которая ему так понравилась?

— Она в таком болезненном состоянии, что вы ничем не рискуете. Господин де Курси, — обратилась она к Тома с очаровательной улыбкой, — вы ведь служите в легкой кавалерии, и мне кажется, очень дружите с Антуаном де Саррансом?

— Так оно и есть, мадам, брат не был бы мне так близок.

— И, если я правильно поняла ваши слова, у вас в настоящее время находится хлыст, которым свадебной ночью этот странный супруг избивал несчастную девушку?

— Вы правильно меня поняли.

— Король к вам расположен, я полагаю?

— Всегда, когда случай предоставлял мне возможность увидеть Его Величество, король удостаивал меня благосклонным приемом.

— Я очень рада. И думаю, вы не откажетесь оказать нам услугу и отнести Его Величеству письмо, о котором я только что говорила. Естественно, не скрывая и вашей роли в драме сегодняшней ночи. Быть может, король пожелает нанести нам визит немедленно и в вашем обществе. Ведь вы согласитесь показать ему этот хлыст?

— Не вижу никаких неудобств в вашей просьбе, мадам... Напротив, мне кажется это наилучшим решением. Вместо того чтобы ломать голову над участью донны Лоренцы, мы просто последуем распоряжениям Его Величества.

Пожилая дама улыбнулась еще очаровательнее, а ее синие глаза — точь-в-точь такие, как у дочери, — засияли ярким светом.

— Вы все поняли! — воскликнула она. — И вы тоже, надеюсь, дочь моя?

— Я немедленно напишу письмо, — ответила та. — Если вы только согласны немного подождать, барон. Но вам сейчас принесут испанского вина, чтобы ожидание не показалось слишком долгим.

Полчаса спустя, положив письмо в карман, Тома приготовился вскочить на лошадь, но тут вдруг увидел принца де Жуанвиля, который был, как знал Тома, своим человеком в этом особняке.

Самый младший из лотарингских принцев мало отличался от остальных членов своего семейства, принадлежа к счастливым натурам, чуждым всякого притворства, которые живут, как велит им природа, не заботясь о мнении других. Быть может, потому что не в их природе о чем-либо задумываться. Простодушный, чуждый интриганства[9], он был, сам того не подозревая, истинным эпикурейцем, любил померяться силой и получал неизъяснимое удовольствие от поединков со своими современниками как на дуэлях, так и на войне, но кровожадностью при этом не отличался. Больше всех на свете он любил короля, и его верность венценосной особе была нерушима — что было большой редкостью среди лотарингских принцев, — точно так же преданно он любил женщин. Две эти любви странным образом переплетались в его сердце, и он получал особое удовольствие, становясь любовником тех красавиц, которых Генрих удостаивал своей милости. Поэтому-то мадам де Верней случалось иной раз искать у него утешения, когда беарнец начинал брыкаться. И при этом ей не приходилось слишком уж принуждать себя — принц был молод, высок ростом, хорошо сложен, светловолос и голубоглаз, с тонкими чертами лица. Он нравился дамам не меньше своего друга Бассомпьера, тоже лотарингца и тоже любителя женщин, вместе с которым Клод де Жуанвиль приехал ко двору французского короля.

Молодые люди относились друг к другу весьма сердечно. Они были одного возраста и ценили достоинства друг друга, что в воинской среде можно было считать дружбой.

— Подумать только! Де Курси! — игриво воскликнул Жуанвиль. — Здесь я вас вижу в первый раз!

— Потому что я впервые здесь появился. Один мой друг дал мне поручение для мадам де Верней.

— Друг? Надеюсь, не Антуан де Сарранс. Полагаю, что Антуан еще ничего не знает.

— О чем?

— О трагедии, которая разыгралась, приятель.

— Какой трагедии?

— О смерти де Сарранса-старшего. Его юная и прекрасная супруга прирезала его в брачную ночь. Слух об этом облетел Париж со скоростью ветра. Между нами, ничего удивительного, что она так поступила, но никто не знает, где она и что с ней сталось... Не сомневаюсь, что история очень заинтересует маркизу, а я обожаю заинтересовывать красивых женщин.

— Король знает об этом?

— Этого я не знаю. Об этом происшествии мне рассказал Буа-Траси. Он проходил по улице Бетизи, направляясь в Оружейный зал Гоше, где я с ними встретился. Квартал взбудоражен до крайности. И мне хочется, чтобы наша дорогая Генриетта узнала об этом именно от меня.

— Насколько я знаю, она не имеет отношения к этому семейству?

— Ни малейшего, но дамы любят узнавать новости раньше своих подруг. И потом, я думаю, что эта новость может... в некотором смысле ее порадовать. Так что бегу...

И Жуанвиль исчез за дверями особняка д'Антраг, помахав приятелю на прощанье. Де Курси вскочил в седло, крайне огорченный услышанным. Если новость уже известна всему Парижу, особенно важно, чтобы король узнал правду как можно скорее. От этого может зависеть жизнь Лоренцы.

В это утро Тома сопутствовала удача — улицы против обыкновения были почти пустынны, и только возле Лувра, как обычно, толпился народ. Передав поводья своей лошади конюху, де Курси осведомился о короле, полагая, что он на заседании Совета. Но ему ответили, что Его Величество покинул заседание, так как его срочно вызвала к себе супруга... Уходя, король тяжело вздохнул, не сомневаясь, что Мария намеревалась угостить его очередной семейной сценой.

И все-таки Тома отважно направился к покоям королевы. Но едва он вошел в переднюю, как истерические вопли подтвердили, что опасения короля были отнюдь не беспочвенны. Его «лучшая половина» орала во всю мощь своих голосовых связок, примешивая итальянские слова, когда ей не хватало французских, так что в этой гремучей смеси трудно было что-то разобрать.

Де Курси остановился, соображая, как ему лучше поступить, и тут он увидел мадам де Гершевиль, она вышла из покоев королевы и была до крайности взволнована. Закрыв за собой дверь, она прислонилась к ней спиной и вынуждена была несколько раз глубоко вздохнуть, переводя дыхание. Тома решительно направился к ней.

— Простите за беспокойство, мадам, но мне срочно нужно увидеть Ее Величество. Дело чрезвычайной важности.

Фрейлина подняла на молодого человека укоряющий взгляд.

— Вы хотите поговорить с Ее Величеством именно в эту минуту? Вы слышите, как громко она кричит? Не думаю, что вы выбрали удачное время для своего визита.

— Простите меня, я оговорился. Я хочу сказать несколько слов Его Величеству королю. Мне сказали, что он в покоях королевы.

— Разумеется, он здесь... Несчастный! Если бы он не пришел сюда, мы вряд ли бы сумели помешать королеве и она ворвалась бы в кабинет в разгар Совета! Хотя в чем тут его вина!

Нужно, чтобы случилось что-то из ряда вон выходящее, чтобы первая фрейлина королевы, чье безупречное и сдержанное поведение всегда было образцом для остальных дам, позволила себе такую откровенность.

— Простите, если покажусь вам нескромным, но я был бы бесконечно благодарен, если бы вы соизволили сообщить мне, о чем идет речь.

— Как, месье де Курси, вы не знаете, что произошло этой ночью в особняке де Сарранса? Вы, самый близкий друг де Сарранса-младшего?