«Думаю, что проведу Рождество здесь, — сказал он себе. — Нет, возможно, в Лондоне. О, Боже, еще и это решать».

Но никто не слышал его и не заботился о нем. Старик неуклюже наклонился, чтобы сорвать подснежник и положить его в ночной колпак.

Вдалеке виднелась восхитительно красивая линия побережья. У самого берега вода серебрилась как блестящая тафта, а чуть дальше морс было покрыто маленькими пенными барашками. Над ними возвышался Белый Утес, местами причудливо освещенный солнцем, и казалось, что там сидит русалка и плетет венок из водорослей, поглядывая время от времени на дома, построенные в форме перевернутой буквы U на небольшом холме перед Замком.

Семейство Уордлоу завтракало в одном из этих домов в комнате с полукруглыми окнами, поднимающимися от самого пола до потолка, отчего там всегда было светло и можно было любоваться окружающей природой. От овального стола красного дерева исходило живое свечение, белая скатерть и каждая грань серебряных приборов дышала чистотой и нежностью декабрьского утра.

Комната была красивой формы, обстановка в ней напоминала театральные декорации. Приподняв изящные темные брови, Хелен читала письмо, которое ей подали на маленьком блестящем подносе. Хрустальная люстра сверкала радужными бликами и позвякивала от легкого утреннего ветерка, венецианские портьеры колыхались над темно-розовыми коврами, свечи, многократно повторенные в золотых зеркалах, мерцали, придавая всему еще большую красоту.

Во главе стола спиной к окну, из которого открывался вид на морс, сидел генерал Уордлоу. Он предпочитал сидеть там, откуда лучше всего было видно освещенное лицо жены. У него была приятная внешность, блестящие волнистые волосы, раскосые глаза, веселый рот, жемчужные зубы; невзирая на годы, он был еще полон сил и энергии. Он не просто считал свой брак счастливым, он до сих пор был влюблен в свою жену. Генералу часто хотелось отослать детей и слуг, чтобы побыть с ней наедине.

Борьба между светскими условностями и любовью отнимала массу сил у Джона Уордлоу. Воспитанный в строгости матерью, которая в своем религиозном фанатизме во всем полагалась на волю Господню, он мог или погрузиться в морс пьянства и жалости к самому себе, или ожесточиться и, полагаясь во всем на свои силы, действовать наперекор превратностям судьбы.

От этого выбора Джон Уордлоу был спасен встречей с близнецами Гейдж и женитьбой на одной из них после смерти другой.

С этих пор он стал совершенно другим человеком. Несколько жесткий взгляд бледно-голубых глаз, усы и бакенбарды, быстрая уверенная походка, — все это осталось при нем, но его душа научилась чувствовать. Этот человек, который сидел за столом и, обводя взглядом свое семейство, прислушивался к шуму моря, доносившегося через открытое окно за его спиной, — этот человек олицетворял собой самую противоречивую вещь на свете: военный, чье сердце испытало настоящую любовь.

— Что тебя так заинтересовало в этом письме, дорогая? — спросил он.

Ответная улыбка Хелен заставила его сердце вздрогнуть, ему пришлось отвернуться и кашлянуть в носовой платок, чтобы никто не заметил, что до сих пор одного взгляда его жены достаточно, чтобы превратить его в глупого влюбленного мальчишку.

— Это приглашение на Рождество.

— От кого?

— От моих родственников Уэбб Уэстонов.

— А, это те, что живут в этой ветхой громадине близ Гилдфорда?

— Да, именно они. Но несмотря на все тамошние неудобства, а может быть, именно благодаря им… — Как только генерал уловил в ее голосе надменную интонацию, он тоже презрительно скривил губы. — У них есть дети приблизительно такого же возраста, как наши, и они предлагают приехать к ним на Рождество. Что ты думаешь по этому поводу, дорогой?

— М-м-м…

Он колебался, не зная, что ответить, потому что понимал, что во всем подчинится желанию Хелен.

Если бы даже она приказала ему прыгнуть со скал Гастингса, он с радостью повиновался бы. Генерал часто гадал, насколько жена осознает всю силу его привязанности.

— Мне кажется, там будет холодновато. По-моему, ты как-то говорила мне, что этот дом стоит еще с елизаветинских времен.

— Он был построен даже раньше, еще при Генрихе VIII. Конечно, если ты не хочешь, мне не…

— Я не знаю. А как бы хотелось тебе, дорогая?

Хелен повернулась к детям:

— Роб, Виолетта, Джекдо, а вы что скажете?

— А их мальчик выше меня?

Это спросил Роберт, старший сын, который в свои неполные тринадцать лет был уже на фут выше Джекдо и гораздо шире в плечах. Он был слегка рассеянным и не очень сообразительным, как это случается с мальчиками, которые слишком много внимания уделяют играм и спорту. Но это не мешало ему оставаться уравновешенным и добродушным.

— Вероятно, да. Ему уже, должно быть, исполнилось шестнадцать лет. Он сейчас уехал из дома и учится в школе, чтобы хоть немного отдохнуть от своих сестер.

Роб представил себе, как будет замечательно покрасоваться перед юными леди, и сказал:

— Что ж, я бы поехал.

Виолетта подумала, что она сможет взять своих кукол в путешествие и познакомить их с куклами кузин, что будут веселые чаепития в детской, и радостно сказала:

— Я тоже!

— А ты, Джекдо? Ты у нас всегда такой тихий.

Когда Хелен говорила со своим младшим сыном, выражение ее лица смягчалось, и Джон каждый раз испытывал муки ревности — как ни смешно это было по отношению к собственному сыну. Ведь Джекдо с его глазами, похожими на драгоценные камни, и черными волосами был почти точной копией своей матери. Но факт оставался фактом: генерал не мог выносить, когда его жена ласково смотрела на любого другого мужчину, будь то даже плод его собственной, дикой и необузданной страсти к ней.

— Да-да, скажи нам, что ты думаешь? — произнес Джон, чтобы скрыть от окружающих свои чувства.

— А как называется этот дом, сэр?

— Что за странный вопрос! Я не знаю. Забыл. Скажи ему, Хелен.

— Саттон.

— Значит, мы должны туда поехать.

Хелен только улыбнулась, но генерал оказался настойчивее:

— Почему ты так говоришь? Что это значит? Почему это вдруг мы должны туда ехать, Джон?

Отец не любил называть его Джекдо, считая, что это прозвище слишком слащаво и не годится для мальчика.

— Я чувствую, что так будет хорошо и правильно.

— Почему?

Джекдо почувствовал себя неуютно и уставился в свою тарелку. Конечно, он обладал даром ясновидения, но ему было всего двенадцать лет. Он не мог дать никакого объяснения этому самоуверенному военному, сидящему во главе стола. И все же он чувствовал, что должен поехать в Саттон, где суждено встретиться с человеком, жизнь которого будет неразрывно связана с его собственной.

Джекдо предполагал, что это будет девочка с огненно-рыжими волосами и глазами цвета морской волны, что она окажется одной из упомянутых сестер; что он войдет в ворота древнего замка и увидит, как она стоит среди других, явившихся ему в том забавном игрушечном шарике.

И, как обычно, при воспоминании о том потрясшем его событии, рука его сама собой потянулась к карману куртки. Он всегда носил с собой этот кусок простого зеленого стекла, хотя с тех пор в стекле больше не возникало никаких видений.

— Не отвлекайся, когда я с тобой говорю. Я задал тебе вопрос. Почему ты считаешь, что мы должны поехать в Саттон? — Но тут генерал почувствовал на себе суровый взгляд Хелен, и его голос немного смягчился: — Ну, так как же, молодой человек, мы ждем.

И тут он увидел такое, что его несколько обеспокоило.

Глаза Джекдо сверкнули, веки вздрогнули, как две птицы, испуганные дальней вспышкой молнии.

— Потому что так должно быть. Простите, отец, но это все, что я могу сказать. Я хотел бы поехать туда.

Генерал открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Хелен опередила его и произнесла:

— Ну, что ж, дорогой, если все пришли к единому мнению, то и я с радостью присоединюсь к нему. Теперь дело только за тобой.

Она могла вертеть им, как хотела! Он кивнул головой, а глаза уже пылали от тех чувств, которые мог разжечь в нем один-единственный ее взгляд. Он коротко засмеялся: