Праздник начался под звуки фортепиано, скрипки и виолончели: в гостиной играли вальсы Штрауса, польки и галопы, и гости — особенно Элджернон, энергичный старший брат Фрэнсиса, — плясали всю ночь напролет — еще долго после того, как новобрачные отправились в Шотландию, чтобы провести там медовый месяц.

С рассветом последние гости расселись по карстам и направились по домам через Саттонский парк. Элджернон, присматривавший за порядком, попрощался с Уэбб Уэстонами и решил прогуляться пешком до Гилдфорда. Он не был ни пьян, ни трезв, а находился в своеобразном веселом промежуточном состоянии. Он шел, насвистывая мелодию и приплясывая. И вот перед ним впервые предстал замок Саттон.

Небо над ним было раскрашено алыми и голубыми полосами — эти военные цвета Элджернон очень любил, — но не оно, а гигантское черное здание заброшенного особняка заставило Элджернона застыть на месте и разинуть рот от восхищения.

Элджернон Хикс не обладал особо бурным воображением — по сути дела, он был вчетверо менее изобретательным, чем его искрометный младший братец, — но что-то в его веселой душе перевернулось при взгляде на особняк.

— Клянусь Юпитером, — пробормотал он и принялся свистеть громче. И тут он подпрыгнул от неожиданности, потому что из темноты чей-то голос произнес:

— А вы не хотели бы заглянуть внутрь?

Элджернон нервно всматривался в полумрак, гадая, не воплотились ли в жизнь его смутные подозрения насчет призраков, но в конце концов он рассмотрел цыганку Кловереллу в поношенном алом платье, сидевшую под вязом со спящим малышом на руках.

— А, это ты, — сказал Элджернон. — А тебе не пора домой? Я имею в виду… одинокая женщина в такой поздний час… или лучше сказать — ранний?

— У меня еще нет дома, — отвечала Кловерелла, поднявшись. — Я вернулась только вчера, чтобы попасть на свадьбу.

— О, это не очень-то хорошо. С малышом, я имею в виду…

Он пошарил в кармане брюк и обнаружил, что потратил почти все деньги на свадебную церемонию и на комнату в гостинице.

— Проклятье! — воскликнул он.

Он был похож на веселого пса — дружелюбного, глуповатого, абсолютно добродушного, но слегка надоедливого. Смех его чем-то напоминал лай, а когда он грустил, его лицо вытягивалось и становилось унылым. Когда его что-то интересовало, он начинал носиться кругами, словно его позвали на прогулку; а если он был чем-нибудь сильно расстроен, то начинал ворчать.

И во внешности его тоже было что-то собачье. Большие уши, чуть ли не хлопавшие на ветру; большие, слегка вытаращенные глаза, жалобно округлявшиеся, когда их владельца кто-нибудь обижал; чрезмерно длинные ступни, шлепавшие по земле, словно лапы. Разумеется, он не был женат и не имел детей.

— Ну? — спросила Кловерелла.

— Что, ну?

— Хотите заглянуть внутрь?

— Но, черт побери, он ведь заперт!

— Это неважно. Я знаю, как туда пробраться. Вы должны, мистер Хикс. Вы просто обязаны увидеть Саттон на рассвете.

При этих словах Элджернон насторожился, и нос его зашевелился, как у гончей.

— Правда? Ты не рассказываешь мне сказки? — он уже «рыл землю» в предвкушении любопытного зрелища.

— Правда. В Саттоне сейчас никого нет. Пойдемте, мистер Хикс. Возьмите меня за руку.

Он послушался, не полностью отдавая себе отчет в происходящем, так его разобрало от свадебного вина и очарования рассвета.

— А как же мальчик?

— О, я разбужу его. Ему тоже стоит на это посмотреть. Пойдем, Джей, пойдем, сыночек. Открой свои чудные глазки и покажи мистеру Хиксу его дом.

— Мой дом?

— Однажды он станет вашим. А теперь — хватит вопросов. Просто смотрите и слушайте.

— Что слушать?

— Если вы очень постараетесь, дом с вами поговорит.

Мистер Хикс фыркнул, как сеттер. Они прошли через парк и оказались во дворе замка, вымощенном булыжником.

Со всех сторон здесь говорила сама история; Элджернон действительно почти услышал ее таинственный голос. Он увидел алебастровые кирпичи, инициалы «Р.У.» — Ричард Уэстон, улыбающихся херувимов над воротами. Он почувствовал под ногами следы людей, которые много лет назад превратились в прах, но имена их никогда не исчезнут со страниц истории Англии. Он прикоснулся к каменной кладке, которую создали мастера, оставившие по себе единственную память — этот гигантский, внушающий трепет особняк.

Мистер Хикс, озаренный рассветными лучами, очень тихо и благоговейно вздохнул. Он понимал, что полюбил этот замок с отчаянной и неутолимой страстью.

— Я просто не могу этого выносить, Джордж! — кричала графиня Уолдгрейв, топая ногой. — Не могу, не могу больше!

— Успокойся, мама, ради Бога.

— Нет, не успокоюсь. Я слишком долго молчала. С меня хватит. Я слишком долго была спокойна.

И с этими словами она шлепнула зонтиком по пышным ягодицам вполне цветущей и совершенно голой оперной дивы, устроившейся под боком у Джорджа на оттоманке в галерее.

— Это нечестно, — продолжала графиня, глотая слезы. — Я возвращаюсь с праздника на острове Уайт — и что я вижу? Мой дом, — а он мой, Джордж, потому что я приехала сюда с твоим отцом, когда ты был еще грудным младенцем, — мой дом превратился в настоящий бордель!

— Кто бы говорил, — пробормотала девица.

— Что ты сказала?

— Я слышала, что до замужества вы были совсем не той, что теперь.

— Довольно, — вмешался Джордж.

— Это ты кому говоришь?

— Не тебе, мама.

— Ну, мне вы этого уж точно не могли сказать, — заявила девица. — Пока вы не сбили меня с пути истинного, мой добрый сэр, я была честной девушкой. И в том, что я оказалась в таком положении, как сейчас, виноваты только вы.

— А в каком ты положении?

— Если вы хотите знать, леди Уолдгрейв, я жду ребенка. А отцом его будет ваш сын, и только на нем лежит вина за мой позор. Но он не сможет от меня отделаться. Я намереваюсь переехать в Строберри Хилл и оставаться здесь до тех пор, пока он не признает нашего ребенка своим наследником и не женится на мне. Если верить слухам, с вами такое тоже произошло разок-другой.

Энн побелела от гнева:

— Как ты смеешь оскорблять меня в моем собственном доме?

— Но это же правда, не так ли? Если бы это не было правдой, вы бы не разозлились.

— Джордж, сделай же что-нибудь! Выстави эту шлюху!

Вместо ответа Джордж застегнул ширинку и позвонил в колокольчик, чтобы вызвать дворецкого.

— Ты должна уйти, Хетти, — сказал он.

— Уйти? Ни за что! — она соскочила с дивана и принялась поспешно одеваться. — Я ношу твоего ребенка. Тебе от меня не избавиться. Я собираюсь оставаться здесь до тех пор, пока не восторжествует справедливость.

— В таком случае уйду я, — с достоинством произнесла Энн. — У меня осталась небольшая сумма денег в наследство от мужа, а кроме того, у меня есть гордость. Я буду жить в лондонском доме на Монтегю-стрит. Что с того, что он давно заброшен? Я скорее отремонтирую его собственными руками, чем останусь под одной крышей с проституткой. Я скажу девочкам, чтобы они не разбирали чемоданы.

С этими словами она покинула Строберри Хилл, вернулась к дорожной карете, из которой еще не успели выйти ее дочери, испуганно глядевшие на мать, и отправилась в Лондон, даже не обернувшись, чтобы бросить на свой дом прощальный взгляд.

Все было готово: игроки расселись по местам, начинался гамбит. Гроссмейстер снял перчатку и улыбнулся пешкам. Настало время сплести воедино многие жизни, сдвинуть ход событий с мертвой точки, чтобы не было уже возврата к прошлому.

Так ковалась цепь событий, ведущих к неожиданной кульминации. Маленькие люди принимали маленькие решения — и тропа судьбы необратимо менялась.

Фрэнсис Хикс, сбривая с подбородка остатки мыльной пены, изменившимся из-за перекошенного рта голосом сказал своему брату Элджернону:

— Мы поедем в Гастингс? В августе так неприятно оставаться в Лондоне. Поехали, не упрямься. Ну, скажи «да».