Экипаж проехал мимо и уже удалялся от моря, направляясь из Гастингса в Лондон. Сон сбывался до конца, и это было ужасно. Джекдо пустился бежать за экипажем, не обращая ни малейшего внимания на изумленные лица пассажиров, на крики Хелен, зовущей его обратно, и на изумленную физиономию Хикса.

— Стойте! — кричал он. — Прошу вас!

Девушка обернулась и взглянула на него через плечо. Не почудилось ли ему, что она улыбнулась? А потом он упал и беспомощно лежал на земле, глядя на удалявшийся экипаж, который свернул вправо и вскоре пропал из виду.

— О, Боже, — произнес он. — Теперь я не должен ее потерять.

Веселый незнакомец подошел к нему и подал руку.

— Все в порядке, старина? — спросил он.

— Да, да. Спасибо. Скажите, вы случайно не знаете, кто эти люди, что ехали в ландо?

Незнакомец слегка порозовел и ответил:

— Само собой, знаю. Это графиня Уолдгрейв с дочерьми.

— Одну из них зовут Горри?

— Вы имеете в виду леди Горацию?

— Да, — ответил Джекдо. — Думаю, да.

Наступило Рождество 1838 года. Королева Виктория и лорд Мельбурн вышли из часовни Виндзорского замка; миниатюрная королева держала под руку великого политика и улыбалась ему. Лорд Гревилль, наблюдая, как премьер-министр и юная королева весело переглядываются, прошептал своей жене:

— Она несомненно влюблена в него.

Леди Гревилль была вне себя от гнева:

— Как ты смеешь говорить такие ужасные вещи? Ему почти шестьдесят, а ей еще нет и двадцати.

Гревилль улыбнулся:

— Естественно, она об этом и не догадывается. Что же до него… я думаю, что в его сердце таятся бесконечные запасы невостребованной любви. Его негодница-жена обходилась с ним просто отвратительно, и ни одна женщина не могла затронуть его души… до сих пор.

Леди Гревилль подумала о Каролине Лэмб — покойной супруге Мельбурна, чья история с поэтом Байроном так нашумела в обществе и привела Уильяма Лэмба, как тогда звали Мельбурна, на грань полного отчаяния.

— В данных обстоятельствах было бы превосходно, — продолжал Гревилль, — если бы Ее Величество пожелала возобновить знакомство с ее кузеном Альбертом.

— Да, это одобрила бы и ее семья, — согласилась леди Гревилль. — И я, со своей стороны, буду очень рада, если королева наконец устроит свою личную жизнь. Что проку в незамужней королеве? Так дела идут чересчур… я бы сказала, чересчур легко.

— Да, — медленно ответил Гревилль. — Состояние дел в стране становится угрожающим.

Он поклонился, увидев, что королева подошла ближе.

— Погляди только на маленькую Вик, — прошептал он. — Она вся пылает.

— Он заставил ее смеяться, — ответила леди Гревилль. — А королеве не пристало быть слишком веселой. Любая женщина, даже королева, должна стать матерью семейства.

— Да, дорогая, — с улыбкой отозвался Гревилль. — И я уверен, что она станет ею, когда придет время. А пока что я намереваюсь шепнуть несколько слои о принце Альберте тем, кому это будет интересно. Думаю, что через год все будет совсем по-другому.

— Искренне на это надеюсь, — сказала леди Гревилль и присела в глубоком реверансе.

В эту минуту в Лондоне, на Генриетт-стрит близ Кавендиш-сквер, Кэролайн Хикс в изумлении приподняла свои темные изящные бровки при виде праздничного рождественского стола: красные свечи, белая скатерть, рождественские розы, ветки падуба и омелы, малиновые салфетки. Кэролайн пришел в голову образ крови на снегу, и она вздрогнула, впрочем, не без удовольствия.

— Мадам осталась довольна?

Голос дворецкого звучал очень взволнованно: для него было очень важно, чтобы этот рождественский ужин пришелся по вкусу его хозяевам и благородным гостям.

— Очень довольна, Риверс, — ответила Кэролайн. — А что у нас в меню?

— Первое блюдо, мадам, — телятина по-королевски, — ответил Риверс, прочистив горло. — Затем — омары. Далее, по особому распоряжению мадам, легкая закуска: сассекская ветчина в шампанском. Затем — птица: заливное из перепелов, фазан и молодой гусь, и, разумеется, рождественская индейка.

Кэролайн улыбнулась:

— И, само собой, говядина?

— Да, мадам. А для тех, кто пожелает — седло барашка. На десерт мы подадим шарлотку, крыжовенный кисель со сбитыми сливками и, естественно, рождественский пудинг, который я внесу на подносе собственноручно.

— Обложенный сыром и фруктами? — спросила Кэролайн.

— Да, а еще — кларет 87-го года и рейнвейн 84-го, по распоряжению хозяина.

Кэролайн повернулась и нервно прикусила губу, увидев, что в комнату входит Фрэнсис.

— Боюсь, графине наше угощение покажется слишком скудным, — озабоченно произнесла она.

— Оно не показалось бы скудным и самой королеве. Благодарю вас, Риверс. Это все, можете идти, — сказал ее муж.

Когда дворецкий вышел из комнаты, Фрэнсис последовал за ним, направился в зал и крикнул:

— Спускайся, Элджи! Гости будут через пять минут. Давай представим им уютную семейную сцену в гостиной.

Сверху послышалось глухое ворчание, и через несколько секунд мистер Хикс протопал вниз по лестнице. На нем была строгая черная визитка и новая белая рубашка, но во всем этом Элджи чувствовал себя очень неуютно.

— Смелей, мой храбрец! — воскликнул Фрэнсис и подмигнул Кэролайн.

Элджи вздернул нос и заявил:

— Не понимаю, что ты имеешь в виду…

Но тут беседа оборвалась, потому что с улицы раздался стук каретных колес, и в зале появился Риверс.

Фрэнсис, Кэролайн и Элджи немедленно бросились в гостиную. Кэролайн поспешно схватила какую-то книгу, а братья уселись в чинных позах по обе стороны от мраморного камина.

Риверс торжественно объявил:

— Достопочтенная графиня Уолдгрейв. Леди Аннетта, леди Горация и леди Ида Энн.

Кэролайн изящно отложила в сторону книгу и с улыбкой поднялась навстречу гостям:

— Дорогая графиня, я рада приветствовать вас. Позвольте принести вам свои поздравления.

— И я вас поздравляю, дорогая моя. Благодарю за то, что вы пригласили нас на ваши торжества.

У нее за спиной стояли леди Аннетта и Ида, скромные и застенчивые, словно роза и лютик. Что касается леди Горации, она пошла наперекор общепринятой моде и, несмотря на свои сверкающие огненные кудри, надела фиолетовый наряд. Результат получился ошеломляющим: даже дисциплинированный Риверс застыл с открытым ртом, глядя на такую красавицу.

Элджернон то краснел, то бледнел и переминался с ноги на ногу с таким видом, словно вот-вот в отчаянии выбежит из комнаты. Графиня вовсе не была смущена. Она похлопала по дивану рядом с собой и сказала:

— Благодарю вас, мистер Хикс, за то, что вы прислали мне последний роман Чарльза Диккенса. Такой умный молодой человек этот Диккенс! Впрочем, не могу сказать, что этот роман понравился мне настолько же сильно, как «Пиквикские записки». Он такой унылый, а тот — такой веселый!

Элджи, сделав над собой огромное усилие, проглотил комок, застрявший в горле, и ответил:

— Да.

— Этот несчастный мальчик, Оливер Твист, — продолжала графиня. — Меня просто дрожь берет, когда я думаю о детях, которым выпадает такая ужасная доля.

— Да, мадам, такие дети есть, — отозвался Фрэнсис. — В ночлежках и притонах их предостаточно. Этот Диккенс очень хорошо даст почувствовать всю степень лицемерия нашего общества.

Графиня испытующе взглянула на него, гадая, не хочет ли он своей репликой унизить аристократию, и решила, что все же не хочет, потому что Фрэнсис добавил:

— Я — медик, и мне часто приходится видеть страдания бедняков, и все же я пока еще не научился относиться к ним только как к учебному материалу. Некоторые из этих несчастных трогают меня до глубины души. В конце концов, все мы принадлежим к роду человеческому.

— Фрэнсис, тебе не кажется, что ты становишься чересчур серьезным? — спросила его Кэролайн.

— Да, дорогая. И я прекращаю, потому что сюда приближается херес. Вам свежего или сладкого, леди Уолдгрейв?