— Я нисколько не буду жалеть об этом, — сказал он. — Если бы мне больше не суждено было увидеть никого из Болейнов, я бы не проронил ни слезинки. На земле нет более безжалостных и корыстных людей.

— Есть, и даже хуже! Посмотри на Сеймуров. Они не питают любви к тебе.

Норфолк покачал головой.

— А я и не жду этого ни от кого. Кроме, разве что, тебя.

— И я тебя люблю. Но вспомни, что ты говорил Томасу Мору, лорд герцог: опасно бороться с сильными мира сего.

— А я выживу?

— Я уже говорил тебе — только если будешь держать нос по ветру.

Они помолчали. Тишину нарушали лишь приглушенные голоса детей, да потрескивание поленьев в камине.

— Захарий, — сказал, наконец, Норфолк, — давно хочу спросить тебя о королеве Екатерине Она заболела две недели назад. Что с ней такое? Мои люди болтают насчет яда.

Захарий пристально смотрел на огонь. Языки пламени причудливо отражались в его янтарного цвета глазах, отбрасывая тень на характерный широкий говардовский нос.

— Об этом я не могу сказать, — ответил он. — Я знаю только, что она проживет на земле еще пятнадцать дней и при вскрытии сердце ее окажется гнилым и абсолютно черным.

Говард содрогнулся.

— Значит, все-таки яд?

Захарий пожал плечами. Отблески огня на его черных волосах создавали светящийся ореол вокруг его головы.

— Думаю, да. Честно говоря, я не особенно в этом копался. Некоторых вещей лучше не знать.

Но герцог уже высказывал предположение.

— Но кто это мог сделать? Я должен знать. За всем этим стоит эта дьявольская женщина. Если даже такие люди, как Фишер и Мор, погибли, то что говорить о Екатерине, которая мешает осуществлению ее грязных амбиций.

После серьезной ссоры, произошедшей между ними во время прошлых рождественских праздников, Норфолк не скрывал неприязни к племяннице. Он не забыл, как непроизвольно поднял руку, готовый ударить ее по смуглому умному лицу, но опустил, вовремя вспомнив, кто она, где они находятся, и стремительно вышел из комнаты в такой дикой ярости, какой не испытывал никогда в жизни.

— Господи, как я ее ненавижу, — сказал он Захарию. — Я никогда не прощу ей того, как она с тобой поступила. Никогда.

Его сын ничего не ответил, размышляя о том, как точно соответствуют друг другу детали сложного узора жизни. Любое, даже самое маленькое действие приводит к другому, ответному, действию. Что посеешь, то и пожнешь — будь то добро или зло. Этот закон подтверждают человеческие судьбы, и каждый, участвуя в общем круговороте событий, должен сыграть свою роль до конца.

Вслух он сказал:

— Да, я понимаю.

— А ты не испытываешь к ней неприязни?

— Это не моя роль — ненавидеть.

Норфолк раздраженно цокнул языком.

— Иногда ты бываешь слишком уж хорошим. Я предпочитаю четко знать, кого я люблю, кого ненавижу и к кому отношусь лояльно.

Захарий усмехнулся.

— Возможно, я становлюсь старым. Но я могу тебя утешить. Сегодня вечером я немного займусь колдовством. Попрактикуюсь в искусстве, которым не занимаются по-настоящему хорошие люди.

— Полагаю, речь идет о приворотном зелье.

— А вот ты и не прав. Наоборот. Я избавлю от любовницы по просьбе жены.

Он подмигнул герцогу, но Норфолк сразу догадался, о чем речь. Он вспомнил рыжий локон, выдавший Розу Вестон, и мучительный роман, который был у Фрэнсиса с Маргарет Шелтон — связь их была более чем откровенна.

— Итак, Роза решила прибегнуть к магии, чтобы избавиться от соперницы?

— Конечно. И уверяю вас, лорд герцог, это очень эффективное средство. Пройдут сутки, и Фрэнсис излечится навсегда. Если другое не помогает, несколько слов, сказанных восковой кукле…

Не окончив фразы, он заразительно рассмеялся. Норфолк, которого не интересовали философия и прочие ханжеские разговоры, смог, наконец, расслабиться.

— Как бы то ни было, король устал от госпожи Шелтон. Он думает только о Джейн Сеймур, которая любит поговорить на возвышенные темы — о добродетелях и целомудрии, а между тем хищно ждет своего часа.

Захарий вытаращил глаза.

— Такая же пустая болтовня, как и все остальное.

Герцог разразился грубым хохотом.

— Ну ты и циник. А что станет с Мэдж?

Захарий мгновенно помрачнел.

— Она лишится всех своих нынешних любовников. Они все уйдут.

Что-то в лице Захария удержало герцога от дальнейших расспросов.

— А Екатерина точно обречена?

— Боюсь, что да. Но она будет отомщена, лорд герцог, мой отец. Будет призвана на помощь некая сила, не ею самой — она слишком набожна, но кем-то из близких ей людей.

— Какую силу ты имеешь в виду?

— Не знаю. Мне не дано было это понять. Но ты невольно приложишь к этому руку.

— Я? Как?

— Не знаю. Не спрашивай, потому что сюда идет моя жена, нам нельзя больше говорить о таких вещах. Однажды я уже побывал в Тауэре, и у меня нет желания попасть туда снова. Ты никому не скажешь?

— Конечно.

Ночь за окном показалась Томасу Говарду еще более темной и холодной, и, нисколько не боясь темноты, он все же предпочел заночевать у Захария, не желая возвращаться в одиночестве по замерзшей реке с мыслями о мертвом, почерневшем сердце Екатерины Арагонской.

Анна Болейн не могла точно указать момент, когда она поняла, что Генрих больше ее не любит. Было ли это тогда, когда родилась Елизавета? Или тогда, когда он, узнав о казни Томаса Мора, посмотрел на нее пристальным и холодным взглядом и сказал: «Вы виноваты в смерти этого человека». Или раньше? Не то чтобы это особенно много для нее значило. Сама она никогда не любила Генриха, поэтому потеря его привязанности не была для нее чем-то существенным. Страшно было осознавать, что она лишилась его защиты, и ей казалось, что она стоит, шатаясь, на краю обрыва и смотрит в пропасть, зияющую у ее ног. Враги семьи Болейн собрались в целую толпу за спиной ее дяди, Норфолка, за спиной Екатерины и принцессы Марии, за спиной любого, кто имел мужество открыто возвысить свой голос против нее. Многие считали, что слишком ловко у нее это получилось — из садов Кента перекочевать в королевский дворец. Даже кузен, сэр Фрэнсис Брайан, умышленно искал повод для ссоры с ее братом Рочфордом, возможно, чтобы перейти в стан врагов. Тревожно было проводить все дни в утомительном ожидании, все время чувствуя легкое недомогание, и знать, что только рождение принца, быть может, не даст королю окончательно потерять к ней интерес.

Рождество не оправдало ее надежд: она не могла принимать активного участия в развлечениях, опасаясь, как бы из-за какой-нибудь ерунды у нее не случилось выкидыша, и была вынуждена проводить все время сидя, наблюдая, как ее муж танцует со всеми женщинами, которые были под рукой.

В прошлом году ей пришлось страдать от оскорбительного поведения ее кузины Маргарет Шелтон, кочующей из постели в постель и улыбающейся во весь рот. А теперь унизительный финал этой истории: всего четыре дня прошло после святок, и вот уже из Вулф Холла, что в Улитшире, прибыла слащавая Джейн Сеймур, получившая должность фрейлины.

«И она ждет, — думала Анна. — Господи, дай мне сына, ибо король щеголяет своим вероломством, словно перьями на новой шляпе».

Она встала, почувствовав внезапный приступ тошноты, хотя не поняла, было ли это следствием беременности или происходило от общего недомогания. Подойдя к раковине, она наклонилась над ней, но тошнота прошла, и она освежила водой лицо. Слезы смешивались с потом, и она была рада, что успела вытереться, потому что дверь с наглой бесцеремонностью распахнулась, и вместо брата или одного из ее друзей на пороге появился сэр Ричард Саутвелл, который вошел с напыщенным видом, но при этом гримасничая. У него было странное выражение лица: сквозь серьезность и торжественность прорывалась едва сдерживаемая улыбка.

«Как человек, рассказывающий анекдот на похоронах», — подумала Анна.

Он опустился на одно колено и поцеловал ее руку.

— Мадам, я от Его Светлости. Из Кимболтонского замка пришло известие. Вдовствующая принцесса Екатерина умерла вчера после полудня.