Однако, несмотря на эти лестные характеристики, офицер-доброволец предпочел гражданскую карьеру, хотя и на государственной службе. А поскольку военные структуры, как бы они не переживали этот факт, являются частью государственных, то слух о некоем молодом человеке с выдающимися способностями, подыскивающем себе интересную работу, быстро достиг Вашингтона. И Вашингтон сделал все, чтобы коммерческие «охотники за мозгами» не перехватили восходящий талант.

Все произошло на удивление легко и логично, как дважды два. Люди стали ступенями лестницы, ведущей наверх. Некий военный в Александрии упомянул о нем в присутствии одного пожилого карьерного дипломата. Тот, в свою очередь, испытал неистребимое желание назвать имя Пирса Бруксу, оказавшемуся на одной из международных конференций. Государственный департамент постоянно испытывал нужду в молодых людях, продемонстрировавших свою одаренность и способность к дальнейшему интеллектуальному совершенствованию. Артура Пирса пригласили на собеседование, которое перешло в продолжительный ленч тет-а-тет с дипломатом — аристократом. Ленч в свою очередь привел к предложению поступить в госдеп, что являлось вполне обоснованным решением в свете прежних достижений молодого человека.

«Крот» угнездился. Если говорить правду, то в Александрии не было никакого военного, расхваливавшего майора из Сайгона. Но это не имело значения, о нем хвалебно говорили многие другие — Брукс сам наводил справки. По меньшей мере дюжина корпораций собиралась сделать предложение блестящему молодому человеку, поэтому посол Брукс предпочел выступить первым.

Шли годы, и решению пригласить Пирса на службу в госдеп оставалось только аплодировать. Он оказался поистине бесценным приобретением. Его способность оценивать советские маневры и предпринимать мгновенные контршаги, находясь с противником лицом к лицу, потрясали воображение. Конечно, в госдепе были специалисты, которые изучали материалы ТАСС, читали русские журналы и другие материалы, чтобы интерпретировать зачастую туманные позиции Москвы, но за столом переговоров в Хельсинки, Вене или Женеве Пирсу не было равных. Временами он демонстрировал сверхъестественную способность предвидения и шел на десять шагов впереди своих московских оппонентов. Он готовил контрпредложения еще до того, как Москва заявляла о своей позиции. Американская делегация получала огромное преимущество, оказываясь способной на мгновенную реакцию. Высокопоставленные дипломаты постоянно настаивали на его включении в их команду. Это продолжалось до тех пор, пока не случилось неизбежное. Артур Пирс попал в поле зрения Мэттиаса, и государственный секретарь, не теряя времени, превратил его в высокопоставленного сотрудника.

«Памятливый путешественник» прибыл на место. Младенец, выбранный в Москве по генетическим данным и заброшенный в американскую провинцию, вырос и оказался на том месте, к которому готовил себя всю жизнь. Настал великий момент — к нему обращался президент Соединенных Штатов Америки.

— Теперь вы хорошо представляете себе всю дьявольскую картину, господин заместитель госсекретаря. — И Беркуист запнулся; горечь потери оказалась слишком свежа. — Как странно использовать вновь этот титул, — негромко пояснил он. — Всего лишь несколько дней тому назад на вашем месте сидел другой заместитель.

— Надеюсь, что смогу хотя бы частично заменить его и продолжить то, что он делал, — произнес Пирс, не поднимая головы от бумаг. — Это убийство просто ужасно. Мы с Эмори были друзьями... у него было не так много друзей...

— Он говорил то же самое, — откликнулся Эдисон Брукс. — И о вас:

— Обо мне?

— Да. То, что вы его друг.

— Я польщен.

— Может, тогда вас это бы не очень обрадовало, — заметил генерал Хэльярд. — Вы были в числе тех девятнадцати, которыми он интересовался.

— С какой целью?

— Он пытался найти человека с пятого этажа госдепа, которого во время событий на Коста-Брава не было в стране, — пояснил президент.

— Того, кто воспользовался позже кодом «Двусмысленность»? — уточнил, нахмурившись. Пирс.

— Именно.

— Как же в это число могло попасть мое имя? Эмори мне ничего не говорил.

— В сложившихся обстоятельствах, — разъяснил посол, — он не мог сделать этого. Нескольких документов, которыми вы обменивались с Вашингтоном в течение той недели, не оказалось на месте. Не стоит говорить, настолько он был потрясен. Разумеется, они потом нашлись.

— Ошибки такого рода случаются постоянно, и они выводят на себя, — сказал Пирс, водя кончиком золоченого «Паркера» по своим заметкам. — Не знаю даже, как решить эту проблему. Объем переписки очень велик, а людей, допущенных к секретным материалам, слишком мало. — Заместитель госсекретаря подчеркнул какую-то строчку; очевидно, у него возникла новая мысль. — Но с другой стороны, я предпочитаю испытывать некоторое неудобство, но не рисковать тем, что секретные материалы могут попасть в чужие руки.

— Как много, по вашему мнению, известно русским из того, что вы услышали в этой комнате? — Скандинавское лицо Беркуиста было сурово, взгляд прям и строг, на скулах проступили желваки.

— Меньше того, что я узнал здесь, но, вероятно, больше, чем мы подозреваем. Русские что-то темнят. Более того, сейчас они стали работать как одержимые. Я смогу высказаться более определенно после того, как внимательно изучу эти невероятные документы.

— Фальшивые документы, — с ударением произнес Хэльярд, — договоры, заключенные между двумя безумцами, вот что это такое.

— Я не уверен, генерал, что Москва или Пекин согласятся с вашей версией, — покачал головой Пирс. — Один из этих безумцев — Энтони Мэттиас, и мир не готов поверить в то, что великий человек потерял разум.

— Потому, что не хочет и боится в это поверить, — вмешался Брукс.

— Совершенно верно, сэр, — согласился заместитель госсекретаря. — Но оставим пока в стороне Мэттиаса и обратимся к «пактам о ядерной агрессии», как назвал их президент. Они содержат сверхсекретные данные о размещении ядерных ракет, их мощности, подробное описание средств доставки, коды стартовых команд... и даже коды их отмены. Из этого следует, что ворота арсеналов двух сверхдержав и претендующего на это звание Китая оказались широко распахнутыми. Самая секретная информация о всех противниках теперь доступна любому, кто прочтет эти бумаги. — Пирс обернулся к старому вояке и спросил: — Скажите, генерал, какое решение принял бы Пентагон, если бы разведка донесла о существовании подобного советско-китайского соглашения?

— Немедленный удар, — без колебаний ответил Хэльярд. Альтернативы не может быть.

— Но только в том случае, если нет сомнений в подлинности документов, — заметил Брукс.

— У меня бы сомнений не возникло, — сказал генерал. — И у вас, кстати, тоже. Кто, кроме людей, имеющих доступ к полной информации, мог заключить такие пакты? Кроме того, в тексте указаны даже даты. Какие, к дьяволу, тут сомнения?

— Вы заметили, что русские стали «темнить», — произнес посол. — Я полностью согласен с вами, но что вы имеете в виду в данном случае?

— Они время от времени подпускали отдельные фразы, не вписывающиеся в общий контекст, внимательно наблюдали за моей реакцией. Мы давно знаем друг друга и поэтому можем угадать даже скрытые реакции.

— Но вначале они сказали, что им стало известно о безумии Мэттиаса, — бросил Беркуист. — Они с этого начали, не так ли?

— Да, сэр. Возможно, что я не совсем точно выразился. Попытаюсь исправить ошибку. Русский посол затребовал меня, вызвал — точнее, к себе. В кабинете присутствовал его первый помощник. Я думал, что он хочет меня видеть, так как нам надо было найти компромисс по Панарабской резолюции, но он встретил меня фразой, которая явно относилась к Мэттиасу. «Из весьма достоверных источников нам стало известно, — сказал он, — что отпуск продлен, так как умственное состояние отпускника ухудшилось настолько, что шансов на выздоровление не осталось».

— Что вы ответили? — спросил Беркуист. — Дословно, пожалуйста.