Хейвелок плюхнулся на стул, стоящий с краю, и тут же охнул, понимая, что совершил бестактность, позволив себе сесть в присутствии президента без приглашения.

— Ничего страшного, — успокоил его тот. — Я ведь все равно приговорил вас к расстрелу. Не забыли?

— Не забыл, но до сих пор не понимаю за что. Вы сказали, что я обнаружил что-то, какую-то трещину в какой-то структуре. И если меня не остановить, то вот это, — Майкл кивнул на экран, — будет передано в Москву или Пекин.

— Не будет, а может быть передано. Мы не имеем права допустить и малейшей тени беспокойства со стороны Парсифаля. Испугавшись, он непременно бросится в Москву. Думаю, вы догадываетесь — почему.

— Он связан с Советами. Свидетельства против Дженны и вообще все, что случилось в Барселоне, не могло произойти без участия русской разведки.

— КГБ отрицает это. Некто из Комитета госбезопасности опроверг все официально. В соответствии с сообщениями Консопа и докладом подполковника Лоренса Бейлора этот человек встречался с вами в Афинах.

— Ростов?

— Да. Он не знал, что именно опровергает, но мы поняли из его слов, что связь, которая существует с Вашингтоном, не санкционирована официально. Нам показалось, что он обеспокоен, хотя и не подозревает, насколько серьезно обоснована его тревога.

— Да, у него есть мотивы для беспокойства. Ростов не сказал, что за этим может стоять ВКР?

— А это что еще за дьявольщина? Я не специалист в вашей области.

— Военная контрразведка. Ответвление КГБ, элитарная структура, приводящая в ужас всех, у кого осталась хоть капля разума. Может, я проник туда? — Майкл задумался и отрицательно качнул головой. — Нет, этого не может быть. Я столкнулся с ними в Париже, уже после Коль-де-Мулине. С офицером ВКР из Барселоны, который выслеживал меня. Но меня объявили «не подлежащим исправлению» еще в Риме, задолго до Парижа.

— Так решил «Двусмысленность», — сказал Беркуист, — а не я.

— Но по тем же причинам. Я цитирую вас... сэр.

— Да, — президент наклонился вперед и добавил со значением: — Это все — Коста-Брава.

Та ночь на Коста-Брава. Горечь и гнев вновь нахлынули на него. Майкл не смог сдержаться.

— Коста-Брава была подделкой! Фальшивкой! Мной воспользовались как мальчишкой, а затем прихлопнули печатью «не подлежит исправлению»! И вы прекрасно знали об этом. По вашим словам, вы «были частью операции»!

— Вы видели, как на пляже убили женщину.

Хейвелок вскочил и крепко сжал спинку кресла.

— Это что, еще одна попытка шутить, господин президент?

— Я крайне далек от всякого веселья. В ту ночь на Коста-Брава никого не должны были убивать.

— Никого! Боже! Но вы сделали это! Вы, Брэдфорд и эти ублюдки из Лэнгли, с которыми я разговаривал из Мадрида! Не говорите мне о Коста-Брава! Я был там! И вы несете ответственность! Вы все!

— Мы задумали операцию, мы начали ее, но не мы ее закончили. И это, мистер Хейвелок, сущая правда.

Майклу хотелось подбежать к экрану и разодрать к чертовой матери эту проклятую картинку. Но тут в его памяти всплыли слова Дженны:

«Не одна операция, а две». И он тогда же добавил: «Перехвачена. Изменена».

— Минуточку, — воскликнул он.

— Потрудитесь найти иное выражение.

— Подождите, пожалуйста. Вы все это затеяли, но кто-то без вашего ведома перехватил идею, перекроил по-своему, поменял все нитки и сплел совсем иное...

— Подобные выражения не входят в мой лексикон.

— Но они же предельно ясны: вы пытались соткать ковер, на котором должны быть изображены лебеди, но неожиданно для вас на ткани появились грифы.

— Принимаю ваше пояснение. Именно это и произошло.

— Дерьмо! Прошу меня извинить.

— Я из Миннесоты и перелопатил дерьма больше, чем вам довелось его видеть. Правда, большая часть этой деятельности пришлась на Вашингтон. — Беркуист еще сильнее склонился вперед и спросил: — Ну теперь-то вы понимаете?

— Полагаю, что да. Та самая трещина, которая поможет выйти на него. Парсифаль был на Коста-Брава.

— Или его партнер с советской стороны, — добавил Беркуист. — Случайно встретив три месяца спустя Каррас, вы вновь вернулись к событиям той ночи. Вы могли встревожить Парсифаля, докопавшись до сути. Мы не знали, насколько вы преуспели в ваших поисках, но поскольку такая возможность существовала, мы обязаны были позаботиться о последствиях.

— Но почему мне никто ничего не сказал? Почему, никто не попытался связаться со мной и объяснить все?

— Вы бы не стали слушать. Стратеги из Консульских операций сделали все возможное, чтобы вернуть вас сюда. Вы ухитрились скрыться.

— Но я не знал об этом, — махнул рукой Хейвелок в сторону экрана. — Вам следовало все рассказать мне вместо того, чтобы пытаться убить!

— У нас не было ни времени, ни возможности доверить курьеру даже часть этих сведений, также как и минимального намека на состояние Мэттиаса. Мы не знали, что вы собираетесь предпринять в любой момент, что и кому можете рассказать о событиях той ночи. По нашему мнению — по моему мнению, — если человек, которого мы называем Парсифалем, либо сам был на Коста-Брава, либо участвовал в переработке сценария, то перед малейшей угрозой разоблачения он может решиться на отчаянные шаги. Мы не имели права позволить ему этого.

— Слишком много вопросов, — задумчиво произнес Майкл. — Мне трудно все это совместить...

— Возможно, вам это удастся, если будет принято решение посвятить вас во все подробности.

— Апач... — сказал Хейвелок, оставляя без внимания замечание Беркуиста. — Палатинский холм... Джон Огилви. Это действительно было случайностью, и пуля предназначалась мне? Может, его убили сознательно, потому что он знал какие-то тайны здесь, в Вашингтоне? Он, кстати, упоминал о человеке, скончавшемся от сердечного приступа на Чесапике.

— Смерть Огилви — действительно случайность. Пуля предназначалась вам... Но другие... они погибли не в результате несчастного случая.

— Какие другие?

— Три остальных стратега из Консульских операций были убиты в Вашингтоне.

Хейвелок замер, осмысливая услышанное.

— Из-за меня? — наконец спросил он.

— Косвенно. Но в конечном итоге все замыкается на вас из-за одного простенького вопроса: почему Мэттиас поступил с вами так, как он поступил?

— Расскажите, пожалуйста, о стратегах.

— Они знали, кто работает с Парсифалем с советской стороны, — сказал президент. — Или узнали бы на следующий день, если бы вас убили на Коль-де-Мулине.

— Кодовое имя — «Двусмысленность». Следовательно, он здесь?

— Да. Код был сообщен ему Стерном. Мы знаем, где он, но не знаем кто.

— И где же?

— Мы еще не решили, предоставлять или нет вам эту информацию.

— Побойтесь Бога! Господин президент, при всем уважении к вам, почему даже сейчас вам не приходит в голову мысль обратиться к моей помощи? Не убивать, а использовать?

— С какой стати? Вы что, можете мне помочь? Помочь всем нам?

— Я шестнадцать лет провел на оперативной работе. Я выслеживал людей — и не раз бывал под слежкой. Я свободно говорю на пяти языках, не считая множества диалектов, и еще на трех могу объясняться. В известном смысле я знаю Антона Мэттиаса лучше всех в мире — я могу понять его чувства. Если говорить о прочих делах, то мне удалось раскрыть двойных агентов в Европе больше, чем кому-либо другому. Да, я уверен, что смогу помочь.

— В таком случае вы должны мне ответить прямо. Намереваетесь ли вы исполнить свою угрозу? Эти тринадцать страниц могут...

— Сожгите их, — прервал Беркуиста Хейвелок и взглянул ему в глаза. Он поверил президенту.

— Но это же только копии, — заметил тот.

— Я свяжусь с ней. Она находится в паре миль от Саванны.

— Прекрасно. Человек с кодовым именем «Двусмысленность» находится на пятом этаже государственного департамента. Один из шестидесяти пяти сотрудников, мужчин и женщин. Мне кажется, на вашем языке это зовется «крот».

— Вам удалось столь сильно сузить круг поисков? — спросил, присаживаясь, Майкл.