— Этого достаточно?

Он ей не ответил, и Клер подумала, несчастно, что в действительности не было ответа — ни одного, что они смогли бы найти, во всяком случае. Он был прав.

Это была Ева и обязательства Майкла, и Ева и проблема Майкла.

Если бы они только могли это признать.

Тени стали больше, и ветер холоднее, и в итоге даже тепло Шейна не спасало Клер от замерзания, поэтому они пошли обратно. Было тихо, Клер налила себе стакан воды и схватила яблоко из вазы на столе, когда услышала скрип над головой и шаги. Должно быть, это Ева, потому что из гостиной доносился тихий звук гитары Майкла. Разговор о «Пока моя гитара нежно плачет», подумала Клер. Это было самое печальное из всего, что она когда-либо слышала.

Шейн быстро и сладко ее поцеловал и пошел в гостиную. Она осталась на месте, поедая свое яблоко, слушая тихий, низкий гул их голосов, смешивающийся с музыкой (Майкл все еще играл), и гадала, должна ли она подняться наверх и посмотреть, не хочет ли Ева высказаться. Это обязанность друга, верно? Но прямо сейчас Клер чувствовала гнев по отношению к Майклу, праведный гнев, и она не была уверена, что он не выплеснется наружу и не осложнит все еще больше.

Она подкралась к кухонной двери и слегка ее приоткрыла. Шейн будет надирать Майклу задницу, по крайней мере, на словах; она просто знала это.

Но он этого не делал. Они разговаривали совсем не о Еве или о помолвке.

Майкл говорил, — … смирись, парень. Если ты хочешь вернуться к тому, где мы были, то просто выпустить это дерьмо наружу.

Наступило короткое молчание, и затем Шейн сказал, — Я причинил боль Клер. Черт возьми, старик, я причинил боль тебе. Я хотел убить каждого проклятого вампира во всем мире, в том числе и тебя, одной рукой. — Он прервался на секунду, а потом сказал очень тихо, — Я был похож на моего отца, только на стероидах, и это казалось правильным. Я не уверен, что это когда-нибудь пройдет, Майк. Это моя проблема. Если в глубине души я жестокая, бесчеловечная задница, как и мой старик, то, как именно я могу притвориться, что не знаю этого?

— Ты — не он. — Майкл продолжал играть, медленную и успокаивающую мелодию, а голос его был спокойным и глубоким. — Никогда не был и никогда не будешь. Ты только держись, — сказал он. Он замолчал на секунду, и Клер почти слышала улыбку в его голосе. — Ты все еще хочешь убить меня?

— Иногда, да. — Шейн, с другой стороны, казался абсолютно серьезным. — Я люблю тебя, старик, но… необходимо время, чтобы это прекратилось. Я не хочу чувствовать это.

— Я знаю, придурок.

— Если ты разобьешь Еве сердце, я тебя убью.

Майкл перестал играть: — Это сложно.

— Нет, это не так. Прекрати все портить и прими решение.

— Ох, так теперь ты даешь мне советы в отношениях? Ты не можешь решиться даже на телефонный разговор, не говоря уже…

— Я решился, — прервал его Шейн. — Ради нее. Ты знаешь.

— Да, — сказал Майкл. — Да, я знаю это. И ты знаешь, что если ты облажаешься с Клер, я порву тебе горло и выпью тебя, как коробку сока, так что у тебя есть стимул.

Шейн рассмеялся. — Знаешь что? Я согласен, разрешаю. И ты знаешь, как я отношусь ко всем этим вещам насчет выпивания меня.

Это был прекрасный момент — один из лучших, что был между ними за последнее время — а потом все развалилось, потому что раздался стук в заднюю дверь, Клер пошла открыть ее, и стоящим на пороге оказался вампир. Женщина, одетая в черную куртку с капюшоном и перчатки, очень шикарные, но отлично защищающие от солнца. Клер не могла узнать ее из-за гигантских темных очков и одежды, и сказала, — Чем могу помочь?

— Клер, не так ли? Привет. Ты, наверное, меня не помнишь, — сказала женщина. Она улыбнулась, немного робко. — Меня зовут Наоми. Мы повстречались в тот день, когда ты вызволила нас из заключения в камерах под городом.

Несколько мгновений Клер не понимала, о чем она говорит, потому что это произошло давным-давно. Как только она вспомнила, она моргнула и непроизвольно отступила назад.

Когда она только приехала в Морганвилль, вампиры скрывали один секрет: они были больны, и им становилось всё хуже. Эта болезнь сначала вела к забывчивости, затем к неконтролируемому поведению, затем к безумному насилию… и, наконец, к неподвижной кататонии. Начальная стадия отличалась у разных вампиров: некоторые были угрожающе неконтролируемыми неделями, а другие наблюдали за своим соскальзыванием к неизбежному постепенно, день за днем, год за годом.

Наоми была в камере — одна из тех жестоких, запертых для всеобщей безопасности. После того, как распространили лекарство, эти вампиры пошли на поправку, и они вернулись к нормальной — для Морганвилля — жизни. Она поблагодарила Клер тогда, и казалась достаточно милой.

Наоми восприняла молчание как приглашение, и шагнула через порог в кухню, вздохнув с облегчением. — Благодарю, — сказала она. — Боюсь, я не переношу солнце настолько, насколько должна бы. Даже в моем возрасте, необходимо вырабатывать переносимость, но я не способна заставить себя делать неприятные вещи. — Она сняла гламурные очки и откинула капюшон, открыв лицо, и для Клер всё, наконец-то, встало на свои места. Блестящие, длинные светлые волосы, красивая, молодая. Она слегка напоминала ненавистную Глориану, которую Клер и Шейн взаимно ненавидели, но Наоми была совершенно другим человеком, вампиром совсем другого рода — по крайней мере, из воспоминаний Клер о ней.

Она вежливо улыбнулась Клер и протянула тонкую руку. Клер взяла ее и пожала. Рука Наоми была прохладной и сильной.

— Мм… рада тебя видеть, — сказала Клер, что было своего рода ложью, потому что несколько тревожно видеть любого вампира, появляющегося у вашей задней двери. — Чем я могу помочь?

— Может, мы сядем? — Наоми указала на кухонный стол очень изящным жестом, и Клер не могла отделаться от мысли, что эта девушка — физически не намного старше, чем она сама была сейчас — выросла в то время, когда элегантность и прекрасные манеры были инструментами выживания, особенно для девушек.

Особенно для королевских девушек.

— Конечно, — сказала Клер, немедленно причисляя себя к немытой толпе, безусловно, не достойной трона, но она попыталась сесть, по крайней мере, с неким изяществом. — Могу я предложить тебе… ну, что-нибудь? — У них было немного дополнительной Второй группы в холодильнике, не то чтобы она предлагала, но подумала, что Майкл не будет возражать. С другой стороны, ей казалось странным предлагать кровь, словно это был чай. Существовали пределы дружественного отношения.

— Благодарю, это чрезвычайно великодушно с твоей стороны, но нет, я не голодна, — сказала Наоми. То, как она сидела с прямой спинкой и по-прежнему как-то непринужденно, заставило Клер почувствовать себя взмокшей и сутулившейся. — Я очень рада видеть тебя снова. Мне рассказывали, ты отлично справляешься с учебой. — Ее вежливая улыбка стала немного шире, в результате чего появились очаровательные маленькие ямочки. — И это прозвучало так, будто я твоя жутко древняя незамужняя тетушка. Мне очень жаль. Это неловко, не правда ли?

— Немножко, — сказала Клер, и не могла не улыбнуться в ответ. Наоми воспринималась настоящим человеком — кем-то, кто жил в реальной жизни, и все еще помнил, каково это иметь человеческие чувства. — Всё идет хорошо, спасибо, что спросила. А ты… как твоя сестра? — Она силилась вспомнить имя, какой-то цветок… — Вайолет?

— Я так рада, что ты помнишь. У Вайолет все прекрасно. Она берется за все возможности, что Морганвилль может предложить, с тревожным энтузиазмом. Сейчас она рисует. — Наоми закатила глаза. — Она не очень хороша в этом, но очень решительна. Когда мы были детьми, ее всегда раздражало, что ей запрещали заниматься чем угодно, кроме благовоспитанной акварели. Каждый раз, когда я вижу ее в эти дни, она выглядит так, будто упала лицом на палитру красок.

— Когда мы виделись прежде, ты сказала… кажется, ты сказала, что ты сестра Амелии? — Значение сестер для вампира Основателя города, всемогущей Амелии.