Литмир - Электронная Библиотека
A
A

«Конечно, не так надежно, как Бенигн или Веттий», – подумала она, с нежностью вспомнив силачей-привратников из Лупанария. Они были всецело преданы Фабиоле, но Йовина тоже очень высоко ценила их и наотрез отказалась продать. Вернувшись в столицу, она могла бы повторить попытку выкупить их. Эти двое богатырей ей бы очень пригодились.

– А что скажет Брут, когда узнает?

– Он поймет, – уверенно сказала Фабиола. – Я делаю это для него.

Доцилоза вздохнула. Спорить было бесполезно. В их жизни почти ничего не происходило, разве что случались поездки в Помпеи – в термы или на рынок, – и жизнь на их почти безлюдной вилле сделалась очень унылой. А уж в Риме найдется чем пощекотать нервы – так всегда бывало.

– Когда ты хочешь уехать?

– Завтра. Сообщи в порт, чтобы капитан начал готовить «Аякса». Утром он будет точно знать, можно ли плыть.

Вернувшись на север, Брут сразу же отправил свою драгоценную либурну обратно и предоставил ее в полное распоряжение возлюбленной. Либурны, короткие, низко сидящие в воде, приводимые в движение сотней рабов, которые гребли расположенными в один ряд веслами, были самыми быстроходными из всех судов, какие строили римляне. «Аякс» праздно лежал на подпорках в сухом доке помпейского порта, и Фабиола не рассчитывала, что он может понадобиться раньше будущей весны. Но положение резко изменилось.

Доцилоза поклонилась и ушла, оставив свою госпожу размышлять в одиночестве.

Посетив храм, Фабиола получила бы еще и дополнительную возможность спросить Юпитера, кто же изнасиловал их мать. Вельвинна лишь раз-другой упомянула мимоходом об этом случае, но дочь по очевидным причинам не забыла этих слов. И с тех пор своей главной целью в жизни Фабиола считала выяснение того, кто же был ее отцом. И как только она это узнает, месть свершится.

Любой ценой.

Необходимость управлять хозяйством изрядно запущенной латифундии после отъезда Брута всерьез напугала Фабиолу. Но она посчитала это воздаянием за былое. То, что в ее владении оказалось большое поместье, окружающее виллу, служило вещественным доказательством того, что начала вершиться ее месть Гемеллу, который еще не так давно владел всем этим. И потому она сразу же взялась за дело. После первого же осмотра дома ей стало ясно, что вкус Гемелла остался таким же грубым и вульгарным, каким она запомнила его в детстве, когда жила в римском доме торговца. Тем большее удовольствие она получила от переделки каждой роскошной спальни, зала для приемов и рабочего кабинета. При этом было разбито множество статуй Приапа, установленных по заказу торговца: их громадные торчащие члены слишком сильно напоминали Фабиоле о тех мучениях, которые претерпела ее мать от Гемелла и которым она сама была свидетельницей. Толстый слой пыли, покрывавшей мозаичные полы, смели, фонтаны вычистили, выгребли из них палые листья. Даже пришедшие в упадок растения во внутренних дворах заменили. И что, пожалуй, было лучше всего, стены бассейна, куда подавали подогретую воду, заново украсили яркими изображениями богов, мифических морских тварей и рыб. Фабиола на всю жизнь запомнила, как в первый же день своего пребывания в Лупанарии увидела в тамошней бане такие картины. И решила, что они будут когда-нибудь и в ее собственных владениях. Теперь мечта претворилась в реальность.

И все же ей никак не удавалось избавиться от чувства вины. Она здесь купается в роскоши, а Ромул, по всей вероятности, мертв. Глаза Фабиолы наполнились жгучими слезами. Еще находясь в Лупанарии, она делала все возможное, чтобы отыскать брата. И как ни трудно было в это поверить, уже через год с лишним ей удалось узнать, что Ромул еще жив. Юпитер уберег его от гибели в кровавых боях на гладиаторской арене. Следующее известие – о том, что Ромул завербовался в легионы Красса, – не поколебало духа Фабиолы, но затем стряслась беда. За несколько месяцев до ее освобождения Рим облетела ужасная весть о катастрофе под Каррами. Тут-то Фабиола разом утратила всяческую надежду. Преодолеть столько ужасов лишь для того, чтобы погибнуть в обреченной армии, – такая участь казалась ей немыслимо жестокой. Брут горел желанием помочь ей и приложил массу усилий для того, чтобы узнать хоть что-то, но сведения приходили одно другого хуже. Поражение было страшным, едва ли не самым тяжелым за всю историю Республики, погибло огромное количество воинов. Совершенно точно установили, что Ромула не было среди остатков вернувшегося легиона легата Кассия Лонгина. Ветеранам Восьмого раздали много денег, но все понапрасну. Фабиола вздохнула. Выбеленные солнцем кости ее брата-близнеца, по всей вероятности, до сих пор так и лежат в песке, на который он упал. А может быть, его угнали на край земли – в какое-то никому не ведомое место под названием Маргиана, куда парфяне послали десять тысяч легионеров, попавших к ним в плен. Оттуда никто никогда не возвращался.

Фабиола редко плакала, но сейчас по ее щекам побежали слезы. Пока оставался хоть какой-то шанс вновь увидеть Ромула, она не поддавалась отчаянию, но теперь вместо веры ее поддерживало только упорство. Юпитер Оптимус Максимус, услышь меня, горестно думала она. Пусть мой брат останется в живых, что бы ни случилось. Впрочем, Фабиола тут же взяла себя в руки, вытерла глаза и отправилась искать Корбуло, немолодого уже виликуса – управляющего ее латифундией. Как обычно, он был при деле: надзирал за работниками. Фабиола никогда не жила в деревне, ничего не знала о сельском хозяйстве и потому много времени проводила в обществе Корбуло. И новости из Галлии не могли изменить заведенного порядка. Теперь она отвечала за латифундию.

Фабиола узнала от Корбуло, что дни земледельцев-плебеев, которые трудились на собственных полях, сочтены – дешевое зерно, поступавшее из Сицилии и Египта, разоряло их. На протяжении жизни уже целого поколения, а то и дольше возможность вести сельское хозяйство переходила к богачам, которые могли скупать земли и содержать рабов, чтобы ее обрабатывать. К великой радости таких людей, воинственный нрав Республики обеспечивал постоянный приток несчастных со всех концов света, чтобы те помогали своим хозяевам богатеть. И в бывшем поместье Гемелла положение было точно таким же.

Сама только недавно освободившаяся, Фабиола ненавидела рабство. На первых порах положение хозяйки нескольких сотен человек – мужчин, женщин и детей – очень тревожило ее. Но она ничего не могла поделать. Освободив греков, ливийцев, галлов и нумидийцев, она не добилась бы ничего, кроме моментального разорения ее нового имения. И она решила вместо этого укреплять позицию любовницы Брута, заводить по возможности друзей среди аристократии и пытаться выяснить личность своего отца. Возможно, в будущем, с помощью Ромула, ей удастся добиться большего. Фабиола помнила, как ее брат-близнец восхищался Спартаком, гладиатором-фракийцем, поднявшим восстание рабов, которое до основания потрясло Римскую империю за считаные годы до их рождения.

При мысли об этом Фабиола улыбнулась и так, улыбаясь, вышла на просторный задний двор виллы. Находившиеся здесь жалкие, сырые хижины рабов входили в вопиющее противоречие с массивными, прочными даже на вид хозяйственными постройками. Нужно что-то сделать с этим, решила Фабиола. Здесь же, на заднем дворе, располагались конюшни, двухэтажная мельница и множество каменных сараев. Они, судя по всему, стояли на кирпичных сваях, чтобы помещения постоянно проветривались и не заводились грызуны. Одни сараи были до потолка заполнены собранной пшеницей и овсом, в других хранились самые разнообразные продукты, которые получали в имении. На аккуратных стеллажах помещались запечатанные смолой фляги с оливковым маслом. Возле бочек с соленой кефалью и глиняными кувшинами с оливами рядами стояли бочонки, полные гарума, всеми любимого рыбного соуса с резким запахом. Яблоки, айва и груши были аккуратно разложены на соломенных тюфяках, чтобы без потерь храниться всю зиму. Неочищенные головки чеснока уложили небольшими пирамидками. Со стропил свисали вяленые окорока рядом со связками моркови, цикория и трав: шалфея, укропа, мяты и тимьяна.

8
{"b":"164472","o":1}