– Народ Рима! Сегодня был побежден гладиатор, одержавший перед тем более тридцати побед! – Цезарь сделал выдержанную в лучших театральных традициях паузу, и народ разразился криками одобрения. Было ясно, что и выбор бойца, и власть над огромной толпой зрителей доставляли Цезарю большое удовольствие. – Кто же тот боец, кем был побежден Нарцисс?

– Бренн! Бренн! – Рабы ударили в барабаны, поддержав ритмом выкрики толпы, скандировавшей имя. – Бренн! Бренн!

Исход мог быть только один.

Мирмиллон слабо пошевелил правой рукой.

– Постарайся, чтобы это было быстро, брат.

Даже вблизи Бренн едва слышал его слова сквозь непрерывный крик и гипнотизирующий стук барабанов.

– Обещаю.

Гладиаторов связывали между собой чуть ли не родственные связи, не менее крепкие, чем существовали между воинами из племени Бренна.

Цезарь вновь воздел руки.

– Должен ли я даровать пощаду неудачнику? – Он устремил взгляд на простертую на песке фигуру человека, который все еще держал вверх руку с поднятым указательным пальцем.

Общий гул прорезали возмущенные крики. Люди, находившиеся на ближайшей к храму Фортуны трибуне, вскинули руки, выразительно указывая вниз большими пальцами. И вот уже все присутствовавшие повторили этот жест.

Цезарь повернулся к своим спутникам:

– Плебс требует награды. – Тонкие губы искривились в усмешке. – Вы желаете, чтобы Нарцисс умер?

На трибунах взвыли от восторга.

Цезарь вновь медленно обвел взглядом арену, чтобы дать напряжению возрасти еще сильнее. Потом он выставил перед собой правую руку, держа отставленный большой палец параллельно земле. И оставался в этой позе столько времени, сколько требовалось сердцу, чтобы совершить несколько неторопливых ударов.

Толпа замерла, затаив дыхание.

В конце концов Цезарь повернул большой палец к земле.

Разразилась буря криков, превосходившая все, что было раньше. Настало время побежденному умереть.

– Встань.

Нарцисс с трудом поднялся на колени. Из раны на правом плече вновь хлынула кровь.

– Сними шлем, – сказал Бренн и добавил, понизив голос: – Удар получится чище. Отправишься прямо в Элизиум.

Стаскивая искореженный шлем, мирмиллон застонал от боли. На месте носа у него оказалось кровавое месиво, скула глубоко провалилась. Эти раны причиняли бойцу невыразимые страдания, зрители же при виде их разразились восторженными криками.

– Тебя не исцелил бы и сам Эскулап, – произнес Бренн.

Нарцисс кивнул и устремил взгляд на Цезаря.

– Идущие на смерть приветствуют тебя, – проговорил он разбитым ртом. Затем грек стукнул себя в грудь сжатым кулаком и вытянул вперед трясущуюся левую руку.

Эдитор кивнул в знак того, что услышал гладиатора.

На Форуме воцарилась тишина.

Бренн решительно шагнул вперед. Свой большой меч он держал обеими руками. Мышцы на его груди и руках вздулись, когда он, стоя вполоборота к жертве, резко взмахнул мечом и качнулся всем телом. Одним ударом он отделил голову Нарцисса от плеч. Вращаясь, она взлетела в воздух и с глухим стуком упала на песок. Из обрубка шеи хлынула кровь, мертвое тело, все еще подергиваясь, рухнуло наземь. Песок сразу вобрал в себя алую жидкость, лишь темное пятно расплывалось вокруг трупа мирмиллона.

Обезумевшая публика ревела.

Цезарь поднял руку:

– Пусть победитель приблизится.

Бренн медленно направился к толпе аристократов. Он старался не слушать восторженные крики толпы. Но устоять перед восхищением и лестью было непросто. Галл был воином и любил сражаться. Сверху полетели монеты, фрукты, даже бурдюк с вином. Он наклонился, поднял мех и сделал большой глоток вина.

Цезарь милостиво улыбался ему сверху.

– Еще одна великая победа, могучий Бренн.

Галл склонил голову, слипшаяся от пота косичка упала ему на обнаженную грудь.

«Это путешествие ты имел в виду, Ультан? Подобно зверю, потешать этих ничтожеств?»

– Ты заслужил награду! – Цезарь поднял тяжелый кожаный кошель и подбросил его в воздух.

– Благодарю тебя, великий Цезарь. – Бренн поклонился ниже, умудрившись при этом поймать на лету мешочек. Окровавленная рука прикинула вес кошеля. Там было полно денег, от этого ему стало еще хуже.

За его спиной на арене появилась фигура, с головы до ног облаченная в черную кожу и с закрытым маской лицом. Человек этот был призван изображать Харона – лодочника, перевозящего души умерших через реку Стикс. Держа в опущенной руке большой молот, он направился к голове Нарцисса. Зрители вновь разразились возбужденными криками. Молот, на котором даже издали можно было рассмотреть следы крови и присохшие волосы, поднялся. Затем перевозчик резко опустил его, расколов череп Нарцисса, как яичную скорлупу. Это служило доказательством того, что мирмиллон на самом деле умер. Греку настала пора отправиться к своему богу Гадесу.

Бренн отвернулся. Он не желал отказываться от веры, что смельчак попадет в Элизиум, рай для воинов. Римский ритуал с участием Харона он считал омерзительным и дал себе слово, что с ним такого не произойдет. А такой выход, как позволить убить себя и тем прекратить пытку жизнью, никак не соответствовал его натуре. В самой глубине души Бренна продолжала тлеть крохотная искорка надежды. Это означало, что он должен и дальше убивать людей, не сделавших ему ничего плохого, но практичный воин решил, что будет рассматривать игры как защиту собственной жизни.

«Убей, или тебя убьют», – с горечью думал он.

Те времена, когда он охотился с Браком, возлежал с женой, играл со своим крохотным сынишкой, давно уже превратились в отдаленные воспоминания. И подчас казались чем-то нереальным.

Он пытался вызвать в памяти облик Ультана, звучание его голоса. Друид ни словом не обмолвился о том, что его путешествие окажется таким. Нелегко было за пять лет не утратить веру в богов. В Беленуса, которого он с малолетства просил указать верный путь.

О той участи, которая его ждет, Ультан говорил как о чем-то невообразимом. Значит, это не то, что происходит сейчас. Бренн напряг волю, заставив себя не слышать оглушительного шума. Галл еще не знал как, но не сомневался, что обязательно сбежит из плена.

«Я последний из аллоброгов, – напомнил он себе. – Я встречу смерть свободным человеком. С мечом в руке».

– Прилагай больше усилий! – Наставник знал, как раззадорить Ромула. – Представь, что это Гемелл!

Парня поддерживала та ярость, что светилась у него в глазах, когда он только был брошен в школу. Среди рабов, попадавших в школу, Котта повидал множество негодяев, которых нужно было переламывать железной дисциплиной. Но у Ромула в душе горело обжигающее пламя, питавшееся виной перед Юбой и родными.

Ромул стиснул рукоять и со всей силы врезал по палусу. Деревянные меч и щит были тяжелее настоящих. Удар учебного оружия по столбу отдался в его руке болью.

– Уже на что-то похоже. Так и продолжай. – На лице Котты мелькнула улыбка. – Ночью отдохнешь. – Он отошел к двум другим гладиаторам.

– Закрыться. Выпад. Отступить, – повторял про себя Ромул точно так же, как на занятиях с Юбой всего несколько месяцев тому назад. О нубийце он вспоминал все реже и реже. Тяжелая жизнь в школе выбила из головы Ромула почти все мысли, кроме одной: выжить. Лишь драгоценные воспоминания о матери и Фабиоле он по-прежнему мог вызвать у себя в любой момент. Да еще чувство вины за то, что последний счастливый день обернулся именно так. Не попроси он Юбу поучить его обращаться с мечом, жизнь могла бы пойти совсем по-другому.

Образ Гемелла незаживающим ожогом отпечатался в его душе.

– Жди. Смотри. Обернись. Отмахнись. – Ромул изящно развернулся и рубанул по палусу, представив себе лицо купца, исказившееся в болезненной гримасе после удара меча.

– Хорошо!

Его наставник, в прошлом воин-наемник, родом из Ливии, попал в плен к римлянам пятнадцать лет назад. Военная выучка помогла ему прожить намного дольше, чем удавалось большинству. В конце концов ливиец заслужил свободу, но остался в Большой школе. Услышав рассказ о последнем бое Котты, Ромул проникся к нему глубочайшим благоговением. Он одолел тогда шестерых, если не больше, противников, продемонстрировав чудеса отваги и выносливости. Диктатор Марий был настолько восхищен увиденным, что тут же провозгласил отважного секутора свободным.