Мы с дедушкой проснулись на рассвете. Нет ничего подобного рассвету на вершине горы. Мы с дедушкой сидели и смотрели, и Малыш Блю тоже. Небо было бледно-серое, и птицы, проснувшиеся, чтобы встретить новый день, возились и щебетали в листве деревьев.

Далеко-далеко — почти на все сто миль — горбились вершины, как острова в тумане, который плыл у нас под ногами. Дедушка указал на восток и сказал:

— Смотри.

Из-за края мира, у самой дальней горы, хлестнуло розовой молнией, и показалось, будто гигантская кисть провела по небу мазок в миллионы миль. Вступил утренний ветер; он коснулся наших лиц, и мы с дедушкой знали, что утренние краски ожили, и утреннее рождение свершилось. Кисть все рассыпала мазки — красного, желтого и голубого. Кромка вершины, казалось, полыхала пламенем. Потом солнце выхватило из темноты деревья, и туман превратился в розовый океан, волнующийся и вздымающийся далеко внизу.

Солнце коснулось наших лиц. Мир родился заново, начался с самого начала. Дедушка это сказал и снял шляпу, и мы долго смотрели. Мы с дедушкой испытывали общее чувство; и я сразу понял, что мы опять придем на вершину горы смотреть, как наступает утро.

Солнце оторвалось от края горы и поплыло в небо, и дедушка потянулся и вздохнул.

— Ладно, пора и за дело, — сказал он. — Вот что… — тут дедушка почесал затылок. — Вот что, — повторил он снова, — беги домой и скажи бабушке, что мы здесь, наверху, задерживаемся. Скажи ей приготовить нам с тобой поесть и положить в бумажный пакет. И еще скажи приготовить поесть этим двоим из большого города и положить в мешок. Не перепутаешь? Бумажный пакет и мешок.

Я сказал, что не перепутаю, и собрался бежать. Дедушка остановил меня.

— И еще, Маленькое Дерево, — сказал он, ухмыляясь чему-то про себя, — прежде чем бабушка приготовит поесть этим двоим, перескажи ей, что сможешь вспомнить из того, что они тебе говорили.

Я сказал, что так и сделаю, и побежал вниз по тропе. Малыш Блю побежал со мной. Я услышал, как дедушка начал вызывать мистера Чанка и мистера Слика из расселины. Дедушка крикнул:

— У-ууу-иииииииии!

Мне хотелось остаться и еще покричать, но и бежать вниз по тропе тоже очень приятно. Особенно ранним утром.

Было то утреннее время, когда все существа выходят встречать новый день. Я видел пару енотов высоко на грецком орехе. Они поглядывали на меня и переговаривались, пока я пробегал под ними. Белки стрекотали и перебегали дорогу. Когда я бежал мимо, они садились у тропы и фыркали на меня. Всюду вокруг порхали и ныряли в воздухе птицы, а один пересмешник долго следовал за нами с Малышом Блю, подлетая к самой моей голове и дразнясь. Пересмешники так делают, когда знают, что они вам нравятся. А мне они нравились.

Когда я добрался до нашей поляны, бабушка сидела на заднем крыльце. Она уже знала о моем приходе — как я догадался, она смотрела на птиц… Хотя я всегда подозревал, что бабушка узнавала, что кто-то приближается, по запаху, потому что она никогда не удивлялась.

Я ей сказал, что дедушка хочет, чтобы она приготовила нам с ним что-нибудь поесть и положила в бумажный пакет, и что нужна еще еда для мистера Чанка и мистера Слика, которую надо положить в мешок. Бабушка начала готовить.

Она приготовила еду для нас с дедушкой и уже жарила рыбу для мистера Чанка и мистера Слика, как вдруг я вспомнил, что должен ей пересказать, что они мне говорили. Где-то на середине моего рассказа она вдруг сняла сковороду с огня, достала кастрюлю и налила в нее воды. Туда она бросила рыбу мистера Чанка и мистера Слика. Очевидно, она почему-то передумала жарить их рыбу и решила ее сварить, но я никогда раньше не видел, чтобы она приправляла рыбу теми растертыми корнями, которые она бросила в котел. Рыба хорошо проварилась.

Я рассказал бабушке, что мистер Чанк и мистер Слик показались мне веселыми людьми. Я ей сказал, что с самого начала думал, что мы все смеемся над тем, что я ублюдок, но позднее обнаружилось, что, скорее всего, мы смеялись над тем, что мистер Слик тоже ублюдок, о чем, как я потом услышал, ему напомнил мистер Чанк.

Бабушка подбавила в котел еще растертых корней. Я рассказал ей про доллар — и как дедушка сказал, что я выполнил работу и могу оставить его себе. Бабушка тоже сказала, что я могу оставить его себе. Она положила доллар во фруктовый кувшин с моими сбережениями, но я ей не сказал о красной с зеленым коробке. Сейчас, насколько я мог судить, христиан поблизости не было, но я решил теперь действовать наверняка.

Бабушка варила рыбу, пока пар не стал густым. У нее на глазах выступили слезы и побежали по щекам, и она стала сморкаться. Она сказала, что, скорее всего, это от пара. Бабушка положила рыбу для двоих из большого города в мешок, и я побежал обратно по высокой тропе. Бабушка выпустила всех собак, и они побежали со мной.

Когда я добрался до вершины горы, то дедушку не увидел. Я свистнул, и он ответил со склона по другую сторону, на полпути вниз. Я спустился к нему. На той стороне тропа была узкая, и ее затеняли деревья. Дедушка сказал, что практически вызвал мистера Чанка и мистера Слика из расселины. Он сказал, что они отвечают ему вполне регулярно и довольно скоро должны явиться сами.

Дедушка взял мешок с рыбой и подвесил на ветку дерева над самой тропой, в таком месте, где они не могли его просмотреть. Мы с дедушкой вернулись, пройдя по тропе немного вверх, и сели обедать в зарослях хурмы. Солнце было почти в зените.

Дедушка велел собакам улечься, и мы стали есть кукурузные лепешки и рыбу. Дедушка сказал, что некоторое время никак не мог добиться, чтобы мистер Чанк и мистер Слик поняли, откуда доносится его голос и в каком направлении им нужно двигаться, но в конце концов они стали приближаться. Тут мы их увидели.

Если бы я не знал их на вид так хорошо, я бы и не вспомнил, что когда-нибудь раньше их видел. Их рубашки были изорваны в клочья. Руки и лица у них были сплошь исцарапаны. Дедушка сказал, похоже на то, что они бегали по колючим зарослям. Дедушка сказал, что не может понять, отчего у них на лицах все эти большие красные волдыри. Я ничего не сказал — это было не мое дело, — но подумал, что это от того, что они лежали в зарослях ядовитого плюща. Мистер Чанк потерял туфлю. Они поднимались по тропе медленно, опустив головы.

Увидев мешок, подвешенный над тропой, они сняли его с ветки и сели. Они съели всю бабушкину рыбу, довольно регулярно поднимая спор о том, кому досталось больше. Мы ясно слышали их голоса.

Закончив с едой, они растянулись в тени у тропы. Я подумал, что сейчас дедушка сходит вниз и их приведет, но он этого не сделал. Мы просто сидели и смотрели. Через некоторое время дедушка сказал, что лучше всего будет дать им немного отдохнуть. Отдыхать им пришлось недолго.

Мистер Чанк подскочил. Он согнулся пополам, держась за живот. Он побежал в кусты у края тропы, стаскивая с себя штаны. Он сел на корточки и закричал:

— Ох! Проклятье! У меня все внутренности выворачиваются наизнанку!

Мистер Слик сделал то же самое. Он тоже кричал. Они стонали, завывали и катались по земле. Через некоторое время оба выползли из кустов и легли на тропу. Лежали они недолго, потому что вскоре снова подскочили и проделали то же самое. Они подняли такой шум, что собаки разволновались, и дедушке пришлось их успокаивать.

Я сказал дедушке, что мне кажется, что они сидят на корточках в зарослях ядовитого плюща. Дедушка сказал, что, похоже, так оно и есть. Еще я сказал дедушке, что они вытираются листьями ядовитого плюща. Дедушка сказал, что, вполне может быть, они так и делают. Один раз мистер Слик побежал с тропы в заросли ядовитого плюща, но не успел стащить штаны вовремя. После этого ему стали порядком досаждать жужжащие вокруг него мухи. Это продолжалось, можно сказать, практически около часа. После этого они легли навзничь на тропе, собираясь с силами. Дедушка сказал, вполне может быть, это они что-то не то съели.

Дедушка шагнул на тропу и окликнул их свистом. Оба они поднялись на четвереньки и посмотрели на нас с дедушкой. По крайней мере, я думаю, что они на нас смотрели, но глаза у них распухли до того, что почти не открывались. Оба они кричали.