Это правда. Я окончательно смутился.
– Нужно нам отвадить этого мерзавца Болотникова. А лучше бы всего, отвезти мальчика домой в Москву. – Решительно заявил М.А. – Завтра же пусть к нам сюда переезжает.
– А если он сам не пожелает?
– Пожелает.
– А если Болотников станет преследовать?
Тут вмешалась Анна:
– Давайте разыграем его, напугаем!
– Как?
Когда она изложила свой план, восторгам М.А. не было предела. Он заливисто хохотал, придумывал без конца всё новые подробности, обнимал Анну, целовал ее руки и губы. План получился забавный, но на мой вкус несколько фантастичный, тяжело осуществимый, а главное, сомнительный в смысле достижения цели. Поверит ли Болотников, испугается ли? Или поймет, что над ним всего-навсего шутят? Если поймет, то мы же в дураках и останемся. Миша поостыл, но план пока решили не отменять, а обсудить завтра с самим Алешей, для чего послали к нему мальчика с запиской, назначающей завтра свидание в укромном месте без Болотникова.
Мысли о несчастье с Анной больше меня не беспокоят.
22 ноября 1910 года (воскресенье)
Познакомили Анну и Алешу. Он нисколько не дичился, вопреки моим ожиданиям, охотно дал ей расцеловать себя, по французскому обычаю, в обе щеки. Они смотрели друг на друга и улыбались. Сходство теперь уже ни для кого несомненное и поразительное. Даже беременность Анны не повлияла. Близнецы. Рассказали Мышонку свой план. Он восхищен, но тоже боится, выйдет ли. Избавиться от Болотникова хочет ужасно. С нами готов хоть в огонь хоть в воду. «С нами» – это, разумеется, с Демиановым. Я вижу, как они смотрят друг на друга, какая меж ними образовалась связь. Мне и трогательно и умилительно и бесконечно понятно всё, и грустно.
Детали плана обсуждали часа четыре.
23 ноября 1910 года (понедельник)
От Алеши записка. Всё делает, как учили. Болотникова дичится, дотрагиваться до себя не позволяет, шарахается. Делает вид, будто что-то прячет под одеждой, спать ложится не раздеваясь. Объясняться отказывается.
Мы все трое думать ни о чем не можем, только о нашей затее. Готовимся. Ходили покупать одежду, специальную ткань для драпировки, прихватили грим на всякий случай. Все время спорим, когда осуществить. М.А. торопится. Мы с Анной уговариваем, что для большего эффекта нужно выдержать время.
Вечером М.А. один ходил на свиданье с Мышонком. Болотников раздражен до крайности встречей с нами, новыми Алешиными причудами. Хочет уехать в Париж. Демианов нервничает и твердит, что медлить нельзя. Если же шутка наша не выйдет, придется Алешу буквально похищать и бежать им с Д. в Милан под крылышко Вольтера. Уж Аполон-то Григорьевич их в обиду не даст.
24 ноября 1910 года (вторник)
По-хорошему стоило бы выждать неделю, а то и больше. Но М.А. слишком возбужден. Осуществление назначили на завтра. Сегодня вызвали к себе Алешу для репетиции. Разумеется, сразу обнаружились все недостатки нашего сценария. Одежда не подошла и по мелочи все не ладилось. К тому же, никто из нас не может выступить сторонним наблюдателем – все мы слишком хорошо посвящены и не можем оценить, насколько сыграет роль неожиданность. Демианов предложил купить еще свечей, чтобы зажечь их вместо электричества. Я возразил, что Б. сам может зажечь электричество, чтобы лучше понять в чем дело. Дем. и А. стали уверять, что ему будет не до того, что от растерянности он не догадается зажечь лампу. Сомневаюсь. Что если он и не подумает растеряться? Все-таки военный. В последний момент пришла идея с белым гримом. Она тоже вызвала дискуссию. Я доказывал, что слишком уж это театрально выйдет и гротескно, неестественность все испортит. Анна сомневалась, а Демианов с Алешей хором настаивали. Решили все-таки гримироваться. Долго возились с драпировками. Сомнительно, будет ли завтра у нас столько времени. Зато это единственное, что почти идеально удалось приладить. А если еще получится со свечами, так вообще ничего лишнего не будет видно. Говорить, как следует, у них сначала вообще не получалось, но Демианов изобрел гениальную систему сигналов и, в конце концов, как-то приладились. Остается ждать с замиранием сердца, что же будет, если провалимся.
Анна полночи не спала, пока, наконец, я не заварил ей тисану, которую Бенитта хвалила как снотворную. Помогло. Мы с Демиановым так и не ложились. Разрабатывали план на случай провала.
25 ноября 1910 года (среда)
Последние приготовления завершены. Никто не передумал. Теперь только действовать. Ранним вечером к гостинице, в которой жил Болотников с Мышонком, мы подъехали все втроем. У входа разделились. Д. с Анной под руку прошли к портье и спросили номер. Я, подождав пока они поднимутся, того же портье попросил передать сеньору Болотникову, что его дожидаются внизу в ресторане, и прошел за столик. Болотников явился минут через двадцать. У нас заранее было несколько предположений, чем его можно занять. Выбрали самое рискованное. Конечно, он мог вообще не слушать меня, а сразу уйти. Но нет, он задержался и страшно нервничал, даже видно было, как руки у него трясутся. А говорил я о том, что хорошо знаю Алешиных родственников в Москве. И что Б. за его преступления нужно преследовать по суду. Что из вида теперь ни за что его не потеряю, как бы он не старался скрыться, и при первом удобном случае сообщу в нашу русскую полицию, где находится он и мальчик. Сначала Б. подумал, что я хочу его шантажировать, и попробовал задобрить меня, перетянуть на свою сторону, и откуп предлагал. Потом сам перешел в наступление и стал меня запугивать разными угрозами. Я же изо всех сил старался как можно больше раздражить его и вывести из себя. Твердил все время «суд, преступление, тюрьма, каторга». В конце концов, доведенного до белого каления оставил его, так как решил, что времени моим компаньонам на подготовку хватило. При розыгрыше самой эффектной сцены нашего спектакля я не присутствовал, но друзья мои потом уверяли, что разыграно все было идеально.
Раздраженный Болотников ворвался в свой номер. С каким намереньем, теперь неизвестно. По крайней мере, высказать никаких намерений он не успел, онемел от неожиданности:
Комната тускло освещена свечами, посреди нее на странном подобии трона, завешанном тряпками сидит его Алеша, с лицом белым как мел и что-то большое, круглое держит в руках.
– Что такое?
– Я должен говорить с тобой. – Голос странный, но, несомненно, Алешин. – Слушай и не перебивай! Ты надругался надо мной. Я был невинен и глуп, но ты… не приближайся, стой там!… должен был предвидеть страшные последствия.
– Какие еще последствия? Что за черт?
– Ты, совращая меня, должен был знать, что случится. Ты виноват.
– Я не понимаю. Что случилось?
– До последнего часа, я, наивный, не подозревал, что именно происходит. Теперь же нет никаких сомнений. Это ты со мной сделал. Негодяй!
– Ну что ты, что ты, Алеша? Ты болен?
– Да! И ужаснее нет недуга для юноши.
– Что же с тобой, позволь я посмотрю!
– Смотри! Во мне созрел плод нашей греховной любви. Тут Алеша распахнул пиджачок и выставил наружу беременный животик.
Болотников обмер.
– Господи, Алеша, что это? Этого не может быть!
– Да. Он живет во мне. Возьми и убедись. – Схватив руку Б., Алеша положил ладонь его на живот себе. Как утверждает Анна, наш малыш подыграл ей в эту минуту и толкнулся ножкой изнутри.
Лицо Болотникова перекосилось, он вскрикнул не своим голосом и бросился вон из комнаты. Он убежал. Подождали немного. Нет. Не возвращается. Тогда Алеша вылез из-за драпировок, из-под которых говорил. Анна-то, намазанная белилами, только сидела на стуле и рот открывала по знаку Демианова, который тоже спрятался.
Я ждал в нанятом ими номере. Смеху, возгласов, вздохов, причитаний! Победа полная! Поверил и испугался! Невероятно, но вышло все, как задумали. Даже лучше. Уж и не знаю, какой мы ждали реакции, но только не той, что получили. И как бы они обошлись, если б не вышло – представить страшно. Немного успокоившись, боялись выйти на улицу. Вдруг он бродит теперь поблизости? Анна повторяла без конца: «Я видела, он сошел с ума. Говорю вам, он лишился рассудка, я одна его лицо видела. Подумать только, мы свели его с ума!» Все согласились, что если даже и не окончательно Б. потерял рассудок, то в своем теперешнем состоянии он для нас опасен. Заказали ужин в номер и решили переждать до утра. Никто, разумеется, не спал. Слишком все были возбуждены. И обсуждение подробностей пятиминутной сцены до рассвета затянулось.
