Потом мы сидели друг друга насупротив и улыбались. Он смотрел, смотрел на меня и вдруг говорит:

– Простите, мы, кажется, с вами раньше видались, а имени я не припомню вашего.

Я подумал, как он забавно произносит «простите», «припомню», так это мягко получается у него, нежно даже. А сам молчу как дурак. Смутился, да и не знаю что сказать. А он все смотрит, брови поднял удивленно.

– Что вы?

– Я, видите ли… мы с вами… недавно в бане, по ошибке. Вы, может быть, за другого меня приняли. Вот там и видались. Не вспомните? – Огромные глаза всё смотрят, что-то в них такое, уж мне-то никак не описать. И вдруг расхохотался.

– Tiens! C’est vous! И долго так хохотал, до слез прямо.

– Так будем же знакомы, Демианов. – И я взял в свою ладонь маленькую тонкую руку, теплую в холодных кольцах. – Михаил Александрович.

– Так это вы? – Я все держал руку и смотрел во все глаза. Демианов! – Я о вас слыхал, то есть, читал, то есть, сестра моя очень восхищена.

– Сестра?

– Да. Татьяна.

– Ну, а вы сами?

– Я тоже. Очень.

– Да вы же мне так и не назвались.

И я назвался. Он улыбнулся и сказал что ему приятно. Что уж тут приятного. Я-то растерялся совсем. Вот вам и Демианов. Таня не поверит. Пили шампанского много, затеяли, все же, шарады, с новой компанией очень даже весело разошлось. Уходили вместе, я, Демианов и его одинаковая свита, так я их окрестил. Я почти ничего не соображал. Мы с Демиановым шли под руку и всю дорогу дурачились. Это уж утро было.

2 января 1910 года (суббота)

Голова болела целый день. От Гриши записка. Отчего-то грустно. И пусто как-то на душе. Что-то будет со мной?

3 января 1910 года (воскресенье)

Мама приболела. В церковь сходили с Таней. Всё как всегда.

4 января 1910 года (понедельник)

В театре неожиданно на лестнице столкнулся с Демиановым. Так странно, я, как будто, ждал. То есть, конечно, я совсем не ожидал его увидеть, но почему-то мало удивился. Он сделал большие глаза, а они у него и так большие, и как-то выдохнул мне в лицо прямо: «Это вы?!» Я говорю: «Я здесь уж давно работаю». Он меня на это невпопад, как-то без предисловий всяких, пригласил завтра в «Одинокую кошку». Конечно, я никогда там не был, разумеется, я растерялся, но этого совсем не было видно. Я, небрежно так, сказал, что приду. Если бы я рассказал это Тане, она бы задохнулась от восторга, но мне никому ничего не хочется рассказывать. Рассказывать-то в сущности нечего, и ничего такого особенного со мной не случилось. Возможно, пока не случилось?

5 января 1910 года (вторник)

Ну и приучил я своих домашних! Был почтительным сыном и добрым братом на свою голову! Вот, теперь, если вечером идти не на работу, так обязательно нужно дать отчет, с кем и куда, и к кому, и надолго ль? Отвертелся кое-как, насочинял. Что же было говорить им? А, может, я им и правду сказал, ведь, Гриша там наверняка будет, а я сказал, что с ним иду. Про эту «Кошку» такую-рассякую, уж, сколько и слухов, и сплетен, и пересудов. И легенды, и страсти, чего только я не наслушался. В театре за кулисами только о ней и говорят, особенно маленькие актрисы, те аж до визга доходят, кто там и как наскандалил. И актеры там все, и поэты, и художники и я вот теперь иду.

Как только вошел, не успел даже толком в этом аду растеряться, дым, чад, шум, полумрак, но какой-то парнишка сразу же подбежал ко мне и повлек за собой. Среди сотни голов я уж разглядел большие глаза, слегка навыкат и кудряшки, красиво разложенные по лысеющей голове – Михаил Александрович! И новый художник Супунов тут же, и те господа, которые мне раньше казались одинаковыми.

Выпил слишком много. Что я там натворил? Кажется, наговорил лишнего, нахвастался.

6 января 1910 года (среда)

Проснулся в незнакомой комнате. От того, что кто-то постучал и приоткрыл дверь немного, но тут же закрыли, на это в углу отозвалось фортепьяно, и там за дверью кто-то хихикнул детским или женским голосом. Я совершенно не знал, где нахожусь, не мог припомнить, как ни старался. Одежды своей я тоже не увидел. Что это, шутка что ли? Но тут вошел Михаил Александрович, и, улыбаясь, стал спрашивать, как я спал, и не болит ли голова, и где я хочу завтракать. Я по-дурацки, наверное, стал извиняться, за то, что может быть вчера, нехорошо себя вел. М.А. меня успокоил, и подал мою одежду, чем смутил меня окончательно. Он сказал, что его домашние сейчас садятся завтракать и нас тоже приглашают, но если мне неловко, то мы можем к Палкину пойти, что денег у него немного, но позавтракать нам хватит. Я уж так засмущался, что самому стало своего смущения стыдно, оделся кое-как, и мы вышли на улицу.

М.А. живет в семье своей сестры, она его старше, у него пять сестер и все они старше его. Та, у которой он живет, Варвара, замужем за Панферовым, хорошим человеком, чиновник он, кажется, и у них трое детей. Старший племянник Сережа ненамного М.А. младше и они большие товарищи, он тоже мнит себя литератором и во многом подражает дяде. Нынешний муж матери ему отец не родной и у него другая фамилия, какая-то нерусская, я не запомнил.

Я о себе тоже рассказал. Про Таню немного и про маму, про то, как умер отец, и как я теперь работаю в театре.

После завтрака мы разошлись, попрощавшись до скорой встречи, не зная, когда и где встретимся снова. Да и встретимся ли?

Дома, конечно, переполох. Но это уж так и надо было ожидать, ничего удивительного. Все то же: объяснения и расспросы, и выговоры. Как это все неприятно.

7 января 1910 года (четверг)

Рождество. Ничего замечательного не было. Скучно. Какой интересный человек Демианов и странный, никогда, никогда не встречал я никого подобного. Увижу ли его еще?

8 января 1910 года (пятница)

Что если рассказать Тане? А, собственно, что рассказывать?

Интересно, если бы Т. была старшей сестрой, как бы мы жили? Верно, я был бы совсем другим.

9 января 1910 года (суббота)

Записка! От М.А. Вот уж действительно не ожидал. Принесли в театр, разыскали меня. Ничего особенного: «Приходите в «Кошку». Сегодня пойду.

В «Кошке» все те же, знакомые теперь лица: Гриша, Супунов, Окунев, Умилев с супругой, племянник М.А. Сережа, Носков и Дудников. Мне они все не так интересны. В какую-то минуту я ощутил себя лишним, совершенно посторонним. В самом деле, чего притащился? Ну, положим, я пришел по приглашению. А зачем он меня пригласил? Чем я могу быть интересен для него? Конечно, он писатель. Ну и что? Как тип он меня, что ли, хочет вывести? Да уж тип-то я еще тот, такими типами пруд можно прудить. И, тем не менее, мы сидели в углу, в сторонке и весь вечер тихонько разговаривали, а когда сильно захмелевшие знакомые уж начали расходиться, и мы пошли. М.А. взял меня под руку, чтобы не упасть.

10 января 1910 года (воскресенье)

Встретились возле церкви, как договорились. М.А. улыбался, Таня рот раскрыла, когда я их представил. Конечно полезла со всякими девичьими глупостями, но я ей не мешал. Во-первых, у М.А., наверное, много таких поклонниц, молоденьких, восторженных и оттого глупеньких, а во-вторых, я и сам не хотел нелепо выглядеть, дергая бедную Таню и показывая, что ее излияния меня задевают. Наверное, потому М.А. сказал, что у меня угрюмый вид.

Дома было и разговоров, и впечатлений, как после спектакля.

11 января 1910 года (понедельник)

Теперь моя Таня только об одном говорит. Мне это немного неприятно. Недозавтракав, сбежал в театр.

12 января 1910 года (вторник)

А чего я жду? Каждый раз особого приглашения? Что если просто самому придти?

13 января 1910 года (среда)

Еще раз перечел то стихотворение в Таниной тетрадке. Есть в этом что-то такое, о чем я боюсь думать.

14 января 1910 года (четверг)

Конечно, я и сам мог бы пойти. Да и не только в «Кошку» заявиться, а даже и дорогу мог бы вспомнить и как-нибудь, так, запросто нанести визит. Только что я для него? Да и сам-то я что же? Так бы вот просто взять и пойти, к чему эти глупые сомненья? От чего они?