'...И посмотрите, оглянитесь вокруг! Что вы видите? Скажите, скажите честно! Произнесите! Мир! Мир, спасенный в последний момент! Самый дорогой дар! Пришедшие сохранили нашу жизнь, все что любим, все, что близко и дорого!
Ведомые благородным порывом, Пришедшие остановили войну! Но это не все! Беспокойство за нашу судьбу не позволяет им бросить человечество на произвол судьбы, на произвол собственной глупости! Так возблагодарим спасителей, решивших остаться с нами, до тех пор, пока не научимся мудрости, пониманию!
И Великая Священная Германская империя избрана отныне знаменем человечества! Пришедшие воздали дань уважения нашему государству, как наиболее гуманному, передовому из сущих на Земле! Теперь мы - мы вместе с вами - в авангарде прогресса! Низвергнуты тираны, на чьих руках кровь невинных! Наконец мир получил долгожданную свободу, истинное равенство! Люди, к вам обращаюсь я: вставайте смело под священные знамена Великой Германии! Долой пережитки государств, отриньте оковы идеологии! Отныне наше стремление - в высь, к звездам! Встать наравне с иными цивилизациями Вселенной! Вместе, друзья!...'
Дальше записи нет. Лента воспроизводит только тихий шорох, да мерно постукивают катушки.
Тяжелый, очень тяжелый удар нанесен человечеству. Геверциони это прекрасно понял. Нет возможности опровергнуть, да и вряд ли поверят... Ведь, если откинуть пришельцев и эпопею 'Неподдающегося', со стороны происходящее как нельзя лучше вписывается в стереотипные шаблоны.
Что мешает предположить за развязанной бойней извечную борьбу за власть, продолжение политики иными способами? Слишком давно мир копит раздражение: на выцветших картах так давно неизменны границы! И, наученные горьким опытом прошлых войн, люди с гораздо большей охотой поверят самому подлому объяснению...
В палатке повисло гнетущее молчание. На серые от усталости лица офицеров легла тень. Заострились черты, обнажилась истерзанная душа в глубине глаз. Георгий, вглядываясь в смятенные лица товарищей наконец обнаружил долгожданные перемены. Только сейчас, только после первого по-настоящему глобального удара приходит понимание. Происходящее - не игра, не фарс. Больше, отныне и впредь, не будет пощады. И даже передышки.
- Поздравляю, товарищи офицеры... - невесело усмехнувшись произнес Геверциони, прервав воспроизведение. От переживаний губы одеревенели и усмешка вышла кривой, зловещей. - Мы с вами трагически погибли. А перед этим - развязали ядерную войну.
- Думаете, поверят? - несколько рассеяно отозвался Фурманов.
- Поверят, поверят. Те, кому надо - обязательно поверят, - уверенно кивнул генерал. - Не сомневаюсь, что с борта германских кораблей шла съемка происходящего. А даже если и не шла, в способностях этих самых 'Пришедших' вряд ли ошибемся - они любое доказательство состряпают... Как ни крути, а ядерный удар действительно был нанесен. И тут уже не переубедить - на ночном небе взрыв отлично разглядело добрых полмира.
- Но ведь наши точно не согласятся! - горячо возразил Чемезов.
- Не согласятся, да что толку? - урезонил одним махом Геверциони. - Как ни крути, а за имперцами теперь сила. Я вполне допускаю, что уже в массовом порядке идут захваты городов.
- Какие захваты?! Чем?! - возмутился Лазарев. - Где у имперцев столько сил?
- Все просто, Алексей Тихонович. Достаточно в мире мертвой техники появиться бравой стальной кавалерии, совершить пару чудес, вернув былой комфорт. И все. Сейчас, увы, не годы завоеваний Рима. Это тогда можно уйти в леса и новые города построить. Люди слишком от многого отвыкли.
А ведь так легко пойти на сделку с совестью, когда убеждают столь изящно. Европа, убежден, скоро признает лидерство Империи, если уже не признала. Там вообще в традицию вошло выбирать не идеи, а лучший образ жизни. То есть тех, кто его обещает.
Ближний восток тоже вряд ли доставит много проблем. Слишком долго те страны оставались на периферии мировой политики. Вероятно, лидеры за деньги и иное вознаграждение не откажутся встать... Как он там завернул? 'В авангарде' нового строя.
Сложнее с Японской Империей... Самураи так просто не сдадутся. Кто-кто, но они точно не поверят в сказочки канцлера и его хозяев. Увы им! Метрополия, расположенная на островах, уязвима. Ничего не стоит устроить блокаду - как информационную, так и реальную. Голод для миллионов человек - серьезный стимул. Континентальные регионы скорее всего будут усмирять долго. Но об этом вряд ли кто узнает, учитывая в чьих руках связь.
Остается наша Родина... И тут самая печальная ситуация. Даже если предположить, что в некоторых регионах сепаратистские настроения окажутся сильны, в целом по стране должно преобладать желание продолжить борьбу.
- Но что же в этом плохого? - искренне удивился Лазарев.
- А плохого здесь то, дорогой Алексей Тихонович, - продолжил Геверциони, - что за неповиновение советских людей уничтожат. Физически.
- Да что вы такое говорите! - наиграно небрежно отмахнулся полковник. - Вы сами представляете?
- К сожалению, даже чересчур хорошо, товарищ Лазарев, - горько обронил Геверциони.
- Нет, товарищ генерал, - пылко возразил десантный полковник. - Не так просто сломить нашу страну!
- Страну непросто, - кивнул Геверциони. А затем продолжил - необычно жестко и холодно. - Только нельзя всю вину перекладывать на плечи народа. Люди - не гвозди. Они не обязаны уметь с голыми руками побеждать танки, не обязаны идти на смерть необученные, невооруженные, неподготовленные.
Генерал говорил тихо, чуть ли не шёпотом. Но от сквозившей в каждом слове, каждой интонации внутренней силы офицеров пробирала леденящая дрожь. Разве что Ильин сохранял хладнокровие - все-таки бывший чекист и генерал, он с самого начала разделял чувства Геверциони.
- И еще, товарищ полковник, они не обязаны умирать, если армия не способна их защитить. Как мы с вами оказались неспособны. А самое страшное здесь то, что они будут умирать. Встанут на заранее обреченную борьбу с агрессором. Вопреки логике, вопреки инстинкту самосохранения...
Потому, что принять притязания - значит сдаться. Нарушив кляты верности отцам, дедам. Попрать память доблестных побед. Отдать с таким трудом завоеванную свободу. Советские люди не умеют проигрывать. Потому, что так нас воспитали - с волей к победе. Не сейчас, нет - что стоят нынешние полвека в сравнении с тысячами лет истории? И эта воля - воле человека - выше любых эмоций. И генералы, офицеры - станут рассуждать так же: 'Народ нельзя победить'. Вместо того, чтобы спасать народ мы в очередной раз примем его жертву.
Вы еще не видите, что случится завтра? Присмотритесь. Вот, они уже видны, они уже поднимаются из темноты, встают над горизонтом. Выжженные города, где только пустые коробки домов, обгорелые остовы и каркасы. Черные, зачумленные города окажутся скованы льдом. Ни крова, ни тепла - только голод и смерть.
Но это не все. Смотрите, смотрите! Обессилевшие, израненные люди взяли в руки оружие - то немногое, что нашли. Они еще пытаются бороться. Потому что не знают, что обречены.
В ответ на редкие укусы партизан поднимется вся мощь прогресса. Яды, боевые вирусы, спутники слежения. Ни днем ни ночью не будет осмелившимся на борьбу покоя. Словно на диких зверей начнется охота - травля. И их истребят. Безжалостно, беспощадно. Как бы сильно наши люди не пытались противостоять.
Так вот, товарищ полковник, самое страшное то, что мы, обещавшие первыми встать на защиту Родины и граждан, позволим людям умирать за нас...
Стоило Геверциони замолчать, как в помещении наступила звенящая тишина. Офицеры молчали, пристыжено глядя в пол. Каждый в известной мере чувствовал вину. Нельзя сказать, что и сами они не задумывались над судьбами гражданского населения. Но все это оставалось лишь теорией - мимолетной, небрежно. Лишь генерал решился произнести в слух то, о чем не хотелось думать. И стоило неудобному вопросу выйти на свет, игнорировать больше возможности не было.
