«творился хаос. Поскольку мы вообще не знали этой местности, то направились к холму, который можно было разглядеть при свете утренней зари, но чтобы попасть туда, нам предстояло пересечь железнодорожную линию, охранявшуюся с обеих сторон жандармами. Мы должны были сражаться, чтобы очистить путь для далеко отставших товарищей».

В самый разгар столкновения появился поезд, и это сильно смутило, даже напугало бойцов. Че приказал приготовить базуки, чтобы обстрелять и захватить поезд, но отменил приказ, увидев, что в нем не было солдат. Тыловое охранение сдерживало наседавшего противника. Во время боя был ранен Хосе Рамон Сильва: «У него было перебито правое плечо, но он продемонстрировал недюжинную силу духа», оставшись в строю.

Че приказал Сильве выйти из боя. Фернандес Мель на близлежащем холме оказал ему первую помощь, а партизаны прикрывали их огнем, тратя без счета боеприпасы — в партизанской войне это редкое явление. Сильва потерял много крови, и ему попытались перелить плазму, но аппарат для переливания крови не работал — как выяснилось, к счастью, так как плазма была здесь ни к чему.

Повстанцы не позволили армии захватить железнодорожные пути и расколоть колонну на две части. «Мы должны были продолжать бой на железной дороге, удаляясь от нее не более чем на две сотни метров, и сдерживать натиск врага, поскольку у нас было мало людей».

В полвосьмого утра появилась армейская авиация — два «Б-26», два «С-47» и легкомоторный самолет-корректировщик. Рассказывает Хоэль:

«Авиация принялась бомбить нас и обстреливать из пулеметов, а солдаты диктатуры снова попробовали продвинуться вперед. Большая часть колонны перешла через пути. Бой разгорелся с новой силой, ожесточеннее всего он был там, где находился Че. Солдаты двигались и по саванне, укрываясь за редкими деревьями, и кричали, чтобы мы сдавались... но нападение отбили, и солдаты диктатуры были вынуждены отползти подальше».

Теперь тыловым охранением командовал Армандо Акоста. «Перестрелка продолжалась два с половиной часа, до 9.30 утра, когда я дал приказ отойти, потеряв товарища Хуана, раненного в ногу осколком бомбы». Главные силы колонны под неприцельным обстрелом собрались к холму, но кое-кто отстал. Хоэль вспоминал:

«Примерно в 9.30 утра Че приказал нескольким товарищам остаться и удерживать оборону на железнодорожном пути, а остальные тем временем направились дальше в холмы. Чего только не случилось, пока мы маленькими группами добирались туда. Даже Че устроил с окружавшей его группой десятиминутный привал и был очень расстроен, когда, пробудившись, узнал, что проспал лишнее».

Группа кампесинос предложила поискать отставших. Пока люди собирались, было устроено несколько засад. Трое командиров взводов оказались ранены, а трое лейтенантов пропали без вести.

В лагере, разбитом между фермами Сан-Антонио и Кайо-Кедро, Че воспользовался возможностью обратиться к колонне с критическим анализом операции. Он начал с разбора ошибок, из-за которых колонна угодила в засаду около трактора: слабая разведка, а также чрезмерная усталость и апатичность, взявшие верх над партизанами. Он жестоко разбранил тех, кто потерял рюкзаки, и лишившихся оружия или боеприпасов. Но основной гнев Че с самого начала направил на самого себя: за то, что потерял контроль над ситуацией, когда грузовик застрял в грязи на самых подступах к Кватро-Компаньерос.

Колонна вышла в путь в тот же день, в шесть часов вечера. С востока к этому району подтягивались армейские части. Это был первый успех отрядов Вторжения: армия была вынуждена вслед за ними уйти из Сьерра-Маэстры.

17 сентября поесть удалось только однажды: в три часа пополудни. Последними порции получили Эрман и Че. Говядина, рис, по полбанки сгущенного молока — и снова в путь. В пять утра, на рассвете, они достигли фермы «Ла-Република». «На следующий день люди начали собираться по своим подразделениям; десятеро отставших обнаружились в колонне Камило».

Они вышли в 11.30 ночи. Че, сидевший верхом на муле, испытывал приступ астмы. Мул увяз в грязи; Че пытался вытащить его. Альфонсо Сайас, ехавший рядом, попробовал помочь и услышал только невнятный хрип командира.

«Я чувствовал одновременно раздражение и восхищение при виде больших усилий, которые он прикладывал. Че постоянно носил с собой устройство, которое помогало ему дышать, но именно в этот момент от прибора было совсем немного пользы. Если бы я задержался, чтобы помочь ему, то остальные товарищи не смогли бы пройти».

Че, задыхаясь, сказал Сайасу: «Проходи, проходи, я догоню вас».

Он действительно вскоре догнал колонну. Но он не единственный находился на пределе своих сил: весь отряд был страшно переутомлен. Хоэль вспоминал, что «шаги были медленными и тяжелыми. Колонна была вымотана длинными переходами, которые, с учетом нашего физического состояния, становились все короче. Мы были измучены жаждой и голодом, а москиты, непролазная грязь и дождь непрерывно требовали с нас дани».

18 сентября, во время ночевки под открытым небом, кто-то заметил грызунов, которых здесь называли хутия. Голодные бойцы кинулись ловить их и поймали несколько штук. Че, который, проходили через их места. Босс, в свою очередь, любезно передавал это военным властям».

«Развитие общественного сознания камагуэйских кампесинос в скотоводческих районах минимально, и нам пришлось столкнуться с массовым доносительством». Че повторил эту запись в другом месте и опять оказался не прав. Его впечатление было основано на постоянных засадах и непрерывных угрозах со стороны армии и не позволяло сделать правильный вывод о качествах местных крестьян. Из обзора армейской документации, сделанного спустя много лет, видно, что доносы были случайным и достаточно редким явлением

20 сентября:

«По радио мы слышали сообщение генерала Франсиско Табернильи о том, что колонна Че Гевары разбита. Оказалось, что вместе с одним из захваченных на месте засады рюкзаков армии досталась записная книжка, в которой содержался список имен, адресов, оружия, боеприпасов и амуниции всей колонны. Кроме того, один из бойцов колонны, член НСП, тоже потерял рюкзак, в котором содержались партийные документы».

Не имеется никаких сведений о том, как Че отреагировал на случившееся, но вряд ли он отнесся к нему равнодушно. Захват рюкзаков Акосты и Ривальты, в которых были не только материалы НСП, но и подробные данные о бойцах колонны, позволил Табернилье развернуть широкую пропагандистскую кампанию, началом которой послужила пресс-конференция, на которой он говорил о «фиделизм-коммунизме». На этой же самой пресс-конференции бывший сержант армии Батисты с жаром отрицал факт вторжения мятежников в Камагуэй и клятвенно заверял, что «группы, учинившие набег с востока, были разбиты армией». Он заявил, что у партизан погибло шестнадцать человек и что «преступники были обращены в бегство».

«Фальшивые новости о нашей смерти сделали бойцов очень счастливыми. Тем не менее постепенно накапливались основания для пессимизма. Голод, жажда, усталость, ощущение беспомощности перед вражескими силами, которые подходили все ближе и ближе, и, прежде всего, повальная ножная гниль по-видимому, стрептодермия — кожная болезнь ног, которую кампесинос называют «месиво», превращали каждый шаг наших солдат в адскую муку, а нас — в армию теней».

Чтобы поддерживать армию в состоянии готовности, требуется определенное количество неприятностей. Сайас вспоминал:

«Однажды, когда мы спали в роще около ручья и немного проспали, я услышал шум, словно листья падали с деревьев: это Че шел по лагерю и обрезал веревки гамаков проспавших товарищей. По правде говоря, все они смертельно устали. Он не перерезал мою веревку только потому, что я поспешно вскочил. Правда, при этом я упал и ушибся сильнее, чем если бы свалился вместе с гамаком».

Среди мучительных будней происходили и забавные случаи.

Так, Че с его обычной строгостью считал партизана Хосе Переса Мехию дезертиром. Ничего подобного: боец вскоре присоединился к колонне, объяснив, что он заснул, приотстав для того, чтобы справить нужду.