— Пусти меня внутрь, — внезапно сказал он.

Быть рядом с троодоном уже было достаточно большой проблемой, но быть рядом с ним внутри замкнутого пространства…

— Мне бы не хотелось, — сказал я.

Повернул голову ко мне и упёр в меня взгляд огромных глаз.

— Любезность за любезность, Брандон/Брэнди. Мы пустили вас в свой корабль. Должен теперь ты пустить нас в свой.

Представьте себе: динозавр учит меня вежливости.

— Но посмотри, где находится «Стернбергер», — сказал я, указывая рукой. — Видишь, как он нависает над краем кратера? Я знаю, что ты можешь взобраться наверх, но допрыгнешь ли до люка? Я сомневаюсь. Это довольно высоко.

Троодон бросился вверх по склону, как стрела, помогая себе карабкаться длинными передними конечностями.

— Для меня не проблема, — крикнул он мне, когда оказался наверху.

Снаружи главные ворота корабля были выкрашены синим с ярко-красной каймой — мандрилова[30] пасть, как окрестил эту раскраску один из инженеров. Я не сомневался, что динозавр может это видеть, поскольку все рептилии и птицы, дожившие до нашего времени, обладают цветовым зрением. Потеря цветового зрения собаками и многими другими млекопитающими — сравнительно недавнее новшество, эволюционный компромисс в обмен на увеличение остроты зрения в темноте. Троодон достиг того же самого простым увеличением размера глаз.

— Я вхожу, — крикнул он.

Между осыпающимся склоном кратерного вала и нижним краем ворот по вертикали было около метра, но троодону не составило труда подпрыгнуть достаточно высоко, чтобы ухватиться за дверную ручку. Затем он упёр задние ноги в синюю поверхность ворот, поднял защёлку и провалился внутрь вместе со створкой двери. Там он отпустил её и спрыгнул на пол коридора. Он не мог развернуться в коридоре — мешал негнущийся хвост, но он высунул шею наружу, посмотрел вниз на меня и помахал головой.

Что ж, я совершенно точно не собирался оставлять зверюгу внутри без присмотра, так что полез наверх сам. Хотя земля была сухая, ночью, должно быть, прошёл дождь, так что все вчерашние следы динозавров смыло. Троодон уже взобрался по пандусу, который вел к внутренней двери номер один и протиснулся в тесное помещение нашего полукруглого жилого модуля. Я поспешил следом за ним.

Он медленно обходил помещение: оглядел холодильник для продуктов и шкафчики для инструментов, выглянул через окошко в двери номер два в гараж, открыл медицинский холодильник — и тут же закрыл, получив в лицо поток холодного воздуха, открыл дверь номер три и заглянул в наш крошечный санузел, потом прошёл вдоль внешней закруглённой стены, мимо рабочего стола в форме почки, мимо радиостанции и мини-лаборатории. Вопреки предыдущим заявлениям клацанье когтей троодона по полу и правда напоминало тиканье бомбы с часовым механизмом.

— Это управление вашей машиной времени? — прохрипел он, показывая на лабораторное оборудование Кликса.

Я так и стоял на пандусе перед входом в жилой модуль, готовый бежать, если троодон выкинет что-то неожиданное.

— Нет, это анализатор минералов. Как я уже говорил, всё, что обеспечивает перемещение во времени, находится на шестьдесят пять миллионов лет в будущем.

Троодон подступил к радиостанции и подозрительно её оглядел.

— А это для чего?

— Это просто радиостанция.

— Радио?

— Э-э… средство связи, основанное на электромагнитном излучении.

Троодон постучал по консоли изогнутым когтем. Его, казалось, заинтересовал пластик «под дерево», которым были отделаны края устройства.

— У нас есть такая связь. Но с кем вы связываетесь? Ваше радио работает сквозь время?

— Нет, нет. Это просто обычное радио. Наш корабль времени был сброшен с вертолёта — это такое летающее устройство. С помощью радиостанции мы связывались с пилотом вертолёта и с Чинмэй — изобретателем машины времени — на наземной базе. База находилась за много километров оттуда, в Тиррелл-Филд-Стейшен. Радиостанция также ретранслирует сигналы ручных коммуникационных устройств и радиомаяка. А, ещё она принимала спутниковые сигналы, по которым определяла наше точное местоположение в момент сброса с вертолёта — это очень важно для того, чтобы Заброска удалась. Она также может послать сигнал на спутник системы спасения, если мы вернёмся в своё время не в том месте, где нас ожидают. Хотя, как нам сказали, вероятность этого очень мала. — Я указал на помаргивающую индикаторами панель. — Вообще-то нам не нужна такая навороченная модель, но одному из наших спонсоров понадобилась реклама именно этой марки. Нас никто особо не спрашивал.

— Очень странную культуру вы имеете, — сказал троодон.

Я вымученно засмеялся.

— Это точно.

Кликс вернулся в лагерь вскоре после заката и припарковал джип так, чтобы на рассвете он оказался в тени кратера. Мы с троодоном встретили его внизу, на грязевой равнине. Я поднял руку с зажатой в ней банкой пива, повернув её так, чтобы была видна неповреждённая крышка. Он расстегнул нагрудный карман куртки и вытащил из него пару твинки. Они были немного помяты — с твинки этого трудно избежать, но определённо не имели признаков того, что их преднамеренно раздавили.

Троодон болтался вокруг ещё несколько часов, не давая нам с Кликсом поговорить. Маленький динозавр помог нам собрать ветки болотного кипариса, и мы разложили небольшой костёр и зажарили стейки. В этот раз говяжьи — пахицефалозавра мне больше не хотелось.  Идея термической обработки пища оказалась для хета в новинку, и он попросил нас скормить кусочек своему носителю. Кусок отличного филе долларов на пятьдесят оказался троодону на один укус. По словам хета, по вкусу он напоминал землеройку — насекомоядные были одной из немногих групп млекопитающих, уже существовавших в эту эпоху.

Было тепло, хотя солнце уже давно зашло. Мы сидели вокруг костра, и я следил за пляской его огня в огромных глазах динозавра. Троодон не обращал внимания на наше театральное зевание, так что в конце концов Кликс заявил напрямую:

— Теперь нам пора спать.

— О, — ответил хет и, не сказав больше ни слова, скрылся во тьме. Мы с Кликсом загасили костёр и полезли наверх к кораблю. Как только мы оказались внутри жилого модуля, я повернулся к нему.

— Кликс, — сказал я. Наконец-то нас никто не подслушивал. — Мы не можем взять хетов в наше время.

— Почему?

— Потому что они — зло.

Кликс уставился на меня, как на полного, неразбавленного лунатика; у него даже челюсть отвисла от удивления.

— Я серьёзно, — сказал я. — Они ведут войну.

— Войну?

— Да! Троодон, который пришёл со мной, подтвердил это.

— С кем они воюют?

— Я не знаю. Он не сказал.

— А из-за чего?

— Хеты хотят поработить тех, с кем воюют.

— Поработить?

— Влезть им в головы; заставить делать то, что нужно хетам.

— Хет сказал тебе это?

— Да.

— Почему бы он стал тебе такое рассказывать?

— А почему не стал бы? Кликс, ты что, не видишь, что это единое существо, ульевое сознание? Эти комки слизи сливаются и делятся памятью. Идея обмана одного индивидуума другим им чужда. Единственное, что про них можно сказать хорошего, это то, что они патологически правдивы.

— Они кажутся вполне безвредными.

— Они вирусы, — сказал я.

Кликс снова непонимающе посмотрел на меня.

— Вирусы? В метафорическом смысле?..

— В самом прямом. В их основе — вирусы; они состоят из нуклеиновых кислот, но не могут расти или размножаться сами по себе. Они должны населить живого носителя. Только так они сами могут стать по-настоящему живыми.

— Вирусы, — медленно повторил Кликс. — Да, думаю, это объясняет, как им удаётся просачиваться сквозь кожу. Вирусы для этого достаточно малы.

— Но разве ты не понимаешь? Вирусы — зло.

Во взгляде Кликса ясно читался вопрос: «Что ты сегодня курил?».

— Вирусы — это просто кусочки химических соединений, — сказал он.

— Именно. Кусочки запрограммированных инструкций, как подчинить живую материю и заставить её производить такие же вирусы. Вирусы всегда вредят своим носителям.