Не думай, пожалуйста, будто я начинаю забывать тебя и поэтому ленюсь писать тебе письма. Ничуть! Просто я ужасно занят! Со всем этим преподаванием, проверкой домашних заданий, подготовкой лекций, писанием писем я иногда так запутываюсь, что едва могу отличить себя от чернильного прибора. Пожалей меня, дитя моё! Когда у кого-нибудь путаница в уме, это ещё не так страшно, но когда дело доходит до того, что бутерброды и апельсиновый мармелад я отправляю в чернильницу, а перо обмакиваю в себя и наливаю в себя чернила, вот это действительно ужасно! Однако при всей моей занятости мне все же удалось напечатать несколько экземпляров правил «Ланрика», и я посылаю тебе 4 штуки: одну тебе, 3 остальные можешь раздать 4 своим друзьям. Один из моих учеников в этом семестре — настоящий негр, лицо у него чёрное, как уголь, и курчавые волосы. Мне придётся прикрепить таблички на ведёрке с углём и на моем новом студенте с надписями «Это ведёрко с углём» и «Это он», чтобы знать, кто есть кто.

Большое спасибо твоей маме за письмо и проспект. Я как-нибудь ей напишу.

Неизменно любящий тебя друг

Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд

29 ноября 1881 г.

Ну скажи, пожалуйста, милое моё дитя, с чего ты взяла, что я непременно должен был ответить на твоё письмо? Ведь я думал, что твоё письмо было ответом на моё и сделал в журнале, где я регистрирую письма, соответствующую пометку. (Может ли быть ответ на ответ? Если да, то тогда может быть вопрос на вопрос. А коли так, то какой вопрос есть на этот вопрос? Ответь, дитя моё, и не вздумай отделаться чем-нибудь вроде «Не знаю, сэр».) Я должен снова перечитать твоё письмо и посмотреть, на что в нем требуется ответить. Вижу! В нем сообщается, когда у тебя день рождения, и ты, конечно, ожидала, что я не удержусь от какого-нибудь милого замечания по поводу твоего возраста! (Позволь мне минуточку подумать. В разговоре с дамой, как мне кажется, нужно сделать вид, будто вы удивлены, узнав, сколько ей лет: вы, конечно же, думали, что она гораздо моложе.) Прости, пожалуйста, мою забывчивость. Итак, тебе исполняется пятнадцать лет! Не может быть! Ни за что не поверю! По стилю твоего письма я думал, что тебе пять лет! (Позволь мне минутку подумать. Это звучит как-то не так. Теоретически должен был получиться изящный комплимент, а практически почему-то звучит невежливо. Уберу-ка я лучше последнюю фразу. Да, так и сделаю!) Поразмыслив немного, я пришёл к выводу, что просто убрать фразу — не совсем то, что мне хочется. Поэтому я прошу убрать целиком все моё замечание вместе с извинениями и заменить его следующим. Не может быть! Ни за что не поверю! Судя по твоему виду, я думал, что тебе сто пятнадцать лет\ (Не знаю почему, но звучит как-то не так, как надо для юной девушки! Уберу-ка я лучше последнюю фразу.) Будь любезна, позволь мне убрать последнее замечание!

Прости за всю эту чепуху!

Я очень обрадовался, получив твоё письмо. Большое тебе за него спасибо! Реджинальд передал мне вчера все письма. Приветы от Гейнор и Эми я возвращаю назад в том же виде, но несколько больших размеров (процентов этак на 10) и более тёплыми (при температуре от 60 до 75 градусов). Письмо от тебя могло бы быть чуть менее официальным (например, без «наилучших пожеланий»), но я не жалуюсь.

Неизменно преданный тебе

Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд

2 декабря 1881 г.

Дорогая Агги!

Я хотел бы, чтобы лорд Чемберлен не так рьяно вмешивался в театральные дела. Когда я попытался было заказать ложу в «Корте» на комедию «Помолвленная», намереваясь сходить в театр вместе с мистером Сэмпсоном (взять с собой Алису), он тихо сообщил мне, что по новым правилам при посещении театра «число леди в компании должно быть равно числу джентльменов». «Но ведь тогда она будет отчаянно ссориться с любой другой леди, какую бы я ни пригласил в театр!» — взмолился я (это было личное интервью, не предназначенное для чужих ушей). «Попробуйте пригласить кого-нибудь из её сестёр», — посоветовал мистер Сэмпсон. «О, это ещё хуже! — воскликнул я. — Тогда они скорее всего станут драться!». В ответ мистер Сэмпсон улыбнулся и заметил: «В этом случае вы сможете обратиться к полиции. По новым правилам каждый десятый в зале — полисмен, и им даны строгие указания тащить в кутузку всякого, кто начнёт выходить из себя». Я не смог заставить лорда Чемберлена изменить то правило, о котором упоминал мистер Сэмпсон, боюсь, что и тебе это вряд ли удастся, поэтому, ничего не поделаешь, придётся тебе отправиться в театр вместе с нами. (Надеюсь, ни ты, ни Алиса не возражаете против общества мистера Сэмпсона?) Спектакль идёт три дня: 14-го, 15-го и 20-го. Подходит ли вам какой-нибудь из них? Если подходит, то напиши! (С ещё большей, чем обычно, присущей тебе пламенной энергией.) Остаюсь

всегда любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд

27 января 1882 г.

Дорогая Эдит!

Очень признателен тебе за твоё письмо, нарисованный крокус и подставку из бумаги. Очень жаль, что твоему отцу не стало лучше. Думаю, что когда наступит лето, тебе следовало бы посоветовать ему съездить в Истберн (ведь он так полагается на твои советы!). Тогда время от времени я буду иметь удовольствие видеть тебя в мой театральный бинокль на другом конце берега и смогу сказать себе: «А вот и Эдит! Я её вижу. Но если она взглянет в мою сторону, то мне придётся уйти домой, чтобы она меня не увидела».

А как по-твоему, что я сделаю на свой день рождения? Я закажу огромный сливовый пудинг! Он будет такой большой, что его хватит на четырёх, и я съем его у себя в комнате один до последней крошки. Доктор говорит, что он опасается за моё здоровье. Но в ответ на это я скажу прямо и без обиняков: «Чепуха!»

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Крайст Черч, Оксфорд

1 февраля 1882 г.

Дорогая Джесси!

Как тебе живётся у мисс Хифи? Без «сцен», надутых физиономий и слез? Надеюсь, мисс Хифи не будет в обиде на меня за то, что я позволю себе привести несколько фраз из её письма ко мне о тебе.

«Уважаемый мистер Доджсон!

…Боюсь, что Ваше предложение объединить Агнес и Джесси, дабы в классе было трое (вы и две ученицы), не заслуживает обсуждения… Ещё одна причина состоит в том, что Ваша манера рисования совершенно не подходит Вашим ученицам — она просто будет им мешать. Агнес уже сейчас превосходит как художник Тинторето и Тернера и почти сравнилась с Милле, а Джесси (малышка!) рисует так, что Рафаэль (будь он жив) покачнулся бы. Неужели Вы думаете, мистер Доджсон, что Ваши рисунки, которым красная цена два с половиной пенни, могут висеть в одной комнате с их неподражаемыми картинами? Сама мысль об этом нелепа!.. Смею заверить Вас, что полотна Тернера, Рафаэля, Тициана и Рубенса не идут ни в какое сравнение с тем, что могут создать Агнес и Джесси!.. Милая Агнес в настоящее время все больше склоняется к домам. Когда я пишу „склоняется“, то делаю это по зрелом размышлении, ибо должна признаться, что её дома действительно склоняются в одну сторону, а дым валит из трубы прямо-таки каменный. Кроме того, она считает, что деревья должны быть похожи на клубки пряжи, но все это мелочи… Малышка Джесси предпочитает рисовать фигуры — детей и животных, и почти всегда число пальцев на руках и ногах оказывается правильным. А если Вы научитесь различать коров и уток, то не сможете не признать, что нарисованы они премило!»

Но довольно! Думаю, теперь ты достаточно хорошо представляешь, что думает о тебе мисс Хифи. А теперь я хотел бы, чтобы ты или Агги сообщили мне, что вы думаете о мисс Хифи.