Файдиасу давно мерещилось, что под ребрами у него все смерзлось в ледяной ком. Он вдруг с ужасом почувствовал в этом высохшем пеньке что-то созвучное ему самому. Какая-то часть его души горячо одобряла каждое сказанное тем слово. И старик, сперва взглядом примерявший к молодому магу палаческий инструмент, теперь поглядывал на него с отеческой снисходительностью, как на начинающего коллегу. Так вот какой будет кульминация его придворной службы!
Перед ними медленно, с пронзительным скрипом отворилась тяжелая дубовая дверь, ведущая в допросную.
День выдался длинным. Файдиасу казалось, что он не кончится уже никогда и будет длиться и длиться, пока все участники событий не умрут и не истлеют. Временами магу казалось, что смерть - лучший исход, по крайней мере для него. Он присутствовал на "допросе" колдуна, наблюдая, как старик, имени которого никто не знал, задавал вопросы, королевский палач орудовал инструментом, а колдун мог только мычать через плотный кляп.
Принесли на носилках дряхлого, трясущегося Зарутиха. Тот, лишь увидел допросчиков, не дожидаясь вопросов выложил все, что доподлинно знал и все, о чем только догадывался. Тут вновь всплыло имя королевского тестя, и старик снова начал нехорошо глядеть на Тауша и Фай-диаса, особенно когда выяснилось, что Файдиас вырос во владениях графа Кэрила.
Приволокли слугу мага, тощего, грязного, в нарывах парня лет двадцати, с прямыми соломенными волосами, непослушно падавшими на лицо. Парень казался забитым и запуганным, не было в нем теперь никакой дерзости и непокорства. Неужели это новый хозяин-колдун за такое короткое время смог так преобразить своего слугу? Слуга, так же, как и господин Зарутих, готов был рассказать все, что угодно господам дознавателям, но его все равно вздернули на дыбу.
Вопли бедного юноши, признающегося во всех преступлениях сразу, стояли в ушах Файди-аса и тогда, когда всех подозреваемых и сознавшихся преступников кое-как привели в чувство, отмыли от крови, наспех подлечили и распихали поодиночке по каменным мешкам, похожим на могилы; и тогда, когда он следил, как Тауш переписывает набело, а потом и по второму разу протоколы дознания; и когда он сам собирал бумаги и на всякий случай обдумывал свой доклад королю и первому министру.
Старик, по-прежнему хихикая, подошел к нему, невесомо хлопнул по спине птичьей лапкой и посоветовал дружеским тоном:
-- Все-то не пиши в докладе. Мало что ты знал колдуна, вы, колдуны, все друг с другом знакомы. Нас трое тут, мой парень - могила, никому ни гу-гу, так уж обучен, никто и не узнает, если только твой Тауш не растреплется. А ты сделай, чтоб он молчал. Но, главное, помни, я к тебе присматриваться буду. А ведь не только ты колдун из графовых владений. Кэрилова вотчина вообще на колдунов и колдуний богатая, а? А то, может, господин Эномиель себе другого ученика возьмет? А тебя... Тебя понятно, куда... Хе, хе! Не боись, шучу, шучу...
Файдиас криво усмехнулся в ответ, разложил все листы по разным папкам, дождался посланных из судебной палаты, сдал им все и наконец смог уйти к себе. Там, в жарко натопленной гостиной, обласканный испуганными слугами, его ждал Эномиель.
Казалось, он постарел лет на двадцать, но сидел прямо и даже листал какую-то книгу, но его глаза оставались неподвижны и устремлены в никуда. При виде учителя у Файдиаса внутри сломалось что-то, помогавшее ему удерживать тело вертикально весь этот страшный день. Он упал на колени перед старым магом, уткнулся лицом в его простую серую мантию и зарыдал.
Файдиас знал, что вот сейчас-то учитель его и вышвырнет за такую вопиющую несдержанность и отсутствие самоконтроля, но остановить слезы не мог. Но старый маг положил ладонь ему на голову и проговорил еле слышно:
-- Да, жаль молодого Димира. Но он сам во всем виноват, и спасти его, не рискуя собой, мы не в силах. Да и не обязаны: каждый заботится о себе. Он сильный маг, может, еще и выпутается. Адепт, пытающийся заниматься вещами, для адепта неподобающими, часто кончает именно так. Заметь, ученик, для того, чтобы помешать его замыслам, не понадобились маги, вполне достаточно оказалось подозрительного старика. Такова цена необузданных амбиций и страстей.
Файдиас прислушался к себе и со стыдом понял, что к этому моменту и думать забыл о Димире и сейчас, скорее, испытывал к нему неприязнь: из-за дурацкой затеи этого мага рушилось с таким трудом созданное благополучие. Тут магу вспомнился скверный старичок с его словами: "Кэрилова вотчина вообще на колдунов богатая, а?" Это воспоминание было как удар под ребра. Боги, еще и Аннеке! Она тоже попадает под подозрение! Да и королева тоже! А уж его самого сметут и не заметят, и магический дар не поможет, как не помог Димиру. Снежный ком, поселившийся в груди с утра, зашевелился и начал расти, внутренности смерзлись в ледышки и, казалось, застучали друг о друга, холод достиг сердца, дыхание остановилось, все поплыло перед глазами...
Старый маг брызгал ему водой в лицо.
-- Эк тебя прихватило! Да не бойся. Ты же во дворце не первый день, должен, казалось, знать: все царедворцы в чем-либо незаконном замешаны. Кто ворует из казны, кто спал с королевой или с королевскими симпатиями, есть и любители заговоров. Удалось выкрутиться - живут себе до королевской немилости. Друг на друга доносы пишут и доказательства вины копят. Все это до времени хранится и у первого министра, и у казначея, и в судебной палате. К тебе даже лучше относиться будут, дружески: такой же, как все, стал. А могут и не узнать ничего. Тебе теперь лишь осторожнее надо быть да не ссориться со старым Хейстом-Насквозь Видящим. А король ничего и не узнает, это ты верно сказал. Кто ему докладывать-то пойдет? Кому жизнь не мила? А если сам он спросит, скажут, что Димир урожай портил, или девок, мало ли...
Эномиель, откуда только силы взялись, поднял Файдиаса, уложил на кушетку и влил ему в рот какое-то обжигающе-горькое снадобье, от которого перехватило дыхание, но внутренности почти сразу оттаяли. Файдиаса пугало и раздражало умение учителя читать мысли каждого, как открытую книгу. Тот продолжал:
-- И Аннеке твоей ничего не будет: королева ее очень ценит, уж не знаю, за что, не вникал я в их дела. Но лучше, поверь мне, чтобы она ничего не узнала. Не предупреждай ее об опасности, а то затрепыхается и лишь внимание к себе привлечет. Сам за ней проследи и обереги. А уж королеву и подавно никто не тронет: она всем довольна, незачем ей в заговоры встревать, и король это прекрасно понимает. Граф Кэрил... Думаю, скоро посланник к нам пожалует от Лучшего друга. Пора, думаю, графу покой обрести.
И Эномиель тяжело вздохнул.
-- Вставай. Я знаю, тебе надо теперь неделю силы копить. Но придется. Ритуал сам проведу, ты лишь поможешь. Жаль Димира, ох как жаль. Способный мальчишка. Его учитель моим хорошим приятелем был. Жаль. Я на покой собирался, должность тебе хотел оставить. Теперь придется задержаться.
Он подтолкнул Файдиаса. Пришлось встать и тащиться с учителем. Но, когда молодой маг опрокинул алтарь с установленными уже символами духов и стихий, старый маг махнул ему рукой убираться и вызвал юного паренька, принятого совсем недавно и являвшегося, фактически, учеником Тауша, он с ним все время возился. Сейчас от мальчишки было много больше толку, чем от Файдиаса.
А Файдиас с огромным облегчением уполз к себе в спальню, где стояла любовно выбранная всего луну назад огромная кровать с балдахином на резных дубовых подпорках, с кучей вышитых подушек и парчовыми занавесками со всех сторон. Эти занавески сегодня призваны были послужить магу защитой от жестокого и неуютного мира.
Эномиель произнес последние слова заклинания, вглядываясь в большой, идеальной прозрачности шар из горного хрусталя. Картины, представшие перед ним, остались непонятными, к тому же мешал туман, наплывающий из шара время от времени. Туман говорил о том, что духи судеб еще не приняли окончательное решение, и события могут пойти по иному. Ничего угрожающего не предвиделось, кроме костра бедняги Димира. Но и костер временами затягивало странной голубой завесой, и вместо искаженной смертной мукой лица казнимого мага выплывало совсем другое лицо, будто бы лицо куклы, но тоже в огне и тоже изуродованное не кукольным страданием. Лица Новой королевской знахарки Аннеке и другой, кажется, ее подружки, Файдиаса, его собственное лицо, магические посохи, извергающие фиолетовые молнии, кучки пепла... Странные, непонятные картины. Следует приглядеть за всеми лицами, занятыми в этой жутковатой пьесе...
