Питер Фэйрли поднялся по лестнице, но перед спальней графа, уже взявшись за ручку двери, на секунду замешкался. Он поглядел вниз — там, в зимней гостиной, его господина ждал высокий гость. Но граф Рокситер совсем недавно удалился к себе, строго-настрого приказав ни под каким видом его не беспокоить.

Питер на собственном горьком опыте знал, сколь сурово наказывает граф за неповиновение, и решительно сжал зубы. Как бы ни обошелся с ним его господин, придется принять гнев на себя. Такого посетителя не заставляют ждать и тем более не отсылают прочь, не допустив к графу. Питер поднял руку и громко постучал.

Разрешения войти не последовало, но и приказания убираться — тоже. Питер вздохнул, не зная, как поступить, но все же взял себя в руки, постучал еще раз и, отворив тяжелую дубовую дверь, вошел.

Мартин Телфорд, граф Рокситер, сидел в мягком кресле, вытянув ноги к камину. Было холодное ноябрьское утро 1484 года, и туман, поднимавшийся от реки, проникал, казалось, во все уголки этого прекрасного особняка на Стрэнде.

На полу возле кресла валялась небрежно брошенная книга — словно соскользнула с колен. Граф смотрел в застекленное окно, выходившее в сад, который протянулся до самой реки, но Питер мог бы поклясться, что его господин не видит ни красивого пейзажа, затянутого пеленою тумана, ни ближних подстриженных лужаек.

Когда шаги оруженосца замерли невдалеке от кресла, граф резко обернулся и прорычал свирепо:

— Что, в доме пожар?!

— Нет, сэр.

Питер не посмел улыбнуться; он волновался и не отрывал глаз от сверкавших лаком досок пола.

— Кажется, я приказал тебе не беспокоить меня без крайней необходимости. Коль скоро дому не грозит опасность, значит, в городе бунт? Но тогда почему я не слышал никаких воплей?

— Нет, сэр, не бунт. — Волнение Питера достигло крайней точки.

— В таком случае ты, может быть, сообщишь мне, по какой такой причине осмелился столь дерзко нарушить мое приказание?

Карие глаза юноши молили графа о понимании.

— К вам пришли, милорд.

Темные брови графа саркастически приподнялись.

— Разве я не учил тебя, как обходиться с докучливыми посетителями?

Питер проглотил комок в горле и беспокойно оглянулся на дверь, словно боялся быть услышанным.

— Посетитель не пожелал назвать себя, милорд…

— Ну, так скажи ему, пусть отправляется по своим делам.

— Не могу, сэр. Он прибыл из королевского дворца, и мне кажется… Он закутан весь… должно быть, из-за дурной погоды, милорд… и на дворе его ждут два вооруженных всадника, они сопровождают его, поэтому… — заторопился Питер, — я не мог ему отказать, милорд. Он, мне кажется, по поручению короля. Настаивает, чтобы вы приняли его немедленно… Говорит, что ваше желание скрыться от всего мира ему известно и понятно, но он должен увидеться с вами сейчас же.

Сонные почти черные глаза Рокситера вперились в карие глаза юноши. Граф сжал губы, потом вздохнул и наклонился, чтобы поднять дорогую книгу; положив ее на низенький столик возле кресла, он встал и выпрямился во весь рост.

— Ну что ж, ладно. Проследи, чтобы нашему важному гостю подали вино и предложили позавтракать, да скажи, что я спущусь к нему через несколько минут. Полагаю, ты проводил его в зимнюю гостиную?

— Его проводил господин Ролингс, милорд. Он, как и я, считал…

— Довольно. Ступай вниз, мой мальчик, и пригляди, чтобы нашему гостю подали все, что нужно. — Он мрачно усмехнулся. — Надо хоть причесаться, коль уж ты так подчеркиваешь знатность неизвестного визитера. Все в порядке, Питер, я не собираюсь томить его ожиданием… — И, поколебавшись, добавил с ледяной усмешкой: — Нелюбезным тоже не буду, хотя не слишком настроен ублажать гостей.

Юноша поспешил выйти, а граф подошел к стоявшему на шкафчике зеркалу. Он все еще носил глубокий траур. На нем не было никаких драгоценных украшений, кроме двух колец, одно — с неограненным изумрудом огромной ценности.

Проведя костяным гребнем по взъерошенным волосам, он, поколебавшись, со вздохом взял со шкафчика лежавшую там парадную цепь, изукрашенную Йоркскими солнцами и розами[1], и надел на себя; затем одернул отлично скроенный бархатный камзол и приготовился к встрече с посланцем двора, которого Питер счел столь важной птицей.

Войдя в зимнюю гостиную, он увидел, что гость сидит у стола, все еще завернувшись в плащ. Если он прибыл из Вестминстера[2], как предположил Питер, то и в самом деле должен был сильно промерзнуть, пока переправлялся вниз по реке.

— Я вижу, мои слуги предложили вам подкрепиться, — сказал Рокситер от дверей. — Прошу прощения, что заставил ждать. Последнее время я живу отшельником, но мой оруженосец говорит, что дело у вас спешное.

Незнакомец поднялся с кресла и повернулся. Его бархатный капюшон был низко надвинут на глаза, шея обернута платком, перекинутым через плечо. Резко отбросив платок — Рокситер заметил при этом блеснувший из-под серого бархата рубин, — он посмотрел графу прямо в лицо. Мгновенно узнав гостя, граф ахнул про себя; он быстро пересек гостиную и опустился на колено.

— Ваше величество, какая честь! Но отчего вы не приказали мне явиться в Вестминстер, если я вам понадобился? Зачем согласились терпеть неудобства, выехав из дворца в такую непогоду?

Король Ричард улыбнулся другу и знаком повелел ему встать. Затем снял плащ с капюшоном и перчатки, бросив все это на стул возле себя.

— Мартин, — проговорил он с мягким укором, — тебя не было видно последние недели. Знаю, придворные церемонии тебе не по вкусу. Сказать по правде, мне они тоже доставляют мало радости, но я хотел поговорить с тобой о деле сугубо личном, однако же, очень важном, и не желал, чтобы этот разговор был подслушан. Потому и решил навестить тебя втайне от окружающих.

Король указал Мартину на другое кресло, также стоявшее возле камина.

— Нет-нет, слуг не зови. Бургундское просто превосходно. Налей и себе, Мартин.

Стол был придвинут к креслу гостя, и граф с облегчением увидел, что Питер подал королю его любимое вино в серебряном кувшине и поставил два серебряных кубка; принес он и большое блюдо с мясом и свежайшие белые булки. Король явно даже не притронулся к еде, хотя вино пил с удовольствием.

Мартин Телфорд, улыбнувшись, послушно налил себе вина и сел напротив своего повелителя.

— По-моему, Питер узнал вас, ваше величество, вот и подал ваше любимое бургундское. Он просто измучился, стараясь убедить меня, что мой посетитель — важная особа, но так и не осмелился прямо назвать вас. Король усмехнулся.

— Тебе повезло с этим юношей, Мартин. Мне говорили, что он и на ристалище хорош, но главное — на него можно положиться, а уж этому достоинству и вовсе цены нет.

— Питер хороший парень, — согласился Мартин. — В последнее время ему пришлось претерпеть немало.

Король пристально смотрел на друга. Он отметил и темные круги под глазами, и напряженный взгляд, и жесткую складку, губ, обычно таких подвижных. Особой красотой Рокситер не отличался, однако слыл весьма привлекательным мужчиной. Высокий и стройный, хорошо сложенный и мускулистый, с продолговатым, еще недавно таким добродушным лицом, крупным, резко очерченным носом, темными глазами под тяжелыми веками и черными красивыми дугами бровей он вполне заслуженно считался любимцем придворных дам.

Король знал, что за нередко сонным, словно бы скучающим выражением его лица скрывался недюжинный ум, способный на лету ухватить все самое важное и не менее острый, чем у него самого, когда требовалось мгновенно разобраться в хитросплетениях дворцовых интриг. Брат Ричарда, покойный король Эдуард[3], создал целую сеть соглядатаев и шпионов, что позволяло ему быть всегда в курсе событий, происходящих при дворе, в королевстве и за его пределами.