Рикс поднял меня с пола и помог добраться до дивана. У меня в голове крутился ураган мыслей. Мелкая дрожь все еще сотрясала мое тело, дыхание никак не налаживалось. Перед глазами неумолимо стоял ее надменно жестокий взгляд, изучающий мою боль, проводящий эксперимент над порогом моего страха.

Я видела в ее глазах, что души нет. Но где же тогда была душа? И как моя смерть могла ее вернуть?

Я побоялась вновь приближаться к Ли-Энн. Оставлять ее такой в одиночестве тоже не хотелось. Я надеялась выяснить все без затей, прежде чем принять окончательное решение. Я хотела понять, что случилось с ней, где ее душа.

Рикс тем временем стал расписывать мне смешанные понятия, которыми характеризовал ее состояние. Он твердил, что ее не вернуть, что выяснять нечего. Он определенно стремился убедить меня, что я не должна жертвовать собой ради безжизненной оболочки. Я боялась даже думать, откуда же у него такое стремление оставить меня в живых?

На какое-то мгновение я забыла, что меня ранее волновало, как мы, существа, лишенные духа и тела, могли быть осязаемы в этом мире. Но постепенно мне все больше в голову приходила страшная догадка, что мы не были просто сущностями. Я, как отражение, все же могла иметь тело, ведь если подумать, в зеркале мы видим именно отражение телесной оболочки. Еще говорят, то глаза – это отражение души, и если учесть, что мои глаза имели странный цвет, то можно было предположить, что у меня есть что-то, что можно назвать духом. Вот только отражение – это ли противоположность? – меня интересовало больше всего.

И был еще один очень интересный момент – Рикс. Он, которого я считала инициацией, казался слишком реальным здесь, он вписывался в обстановку. Все, что я о нем знала, все, что видела ранее, это не было инициацией. Он даже реагировал на все слишком реально, потоки его желаний и решений не были чем-то уже существующим, мне все больше казалось, что он не продолжение чьей-то существовавшей личности, а личность сам по себе. Парит говорил, что в Инициации есть тени, воспоминания, сущности. Но Рикс имел глубину, реальную, энергетичную, жизнелюбивую глубину. Даже я не была такой. Рикс был в цвете.

И тогда я не выдержала. В потоках его изъяснений, волнами накатывающих на голые стены и приносящихся с большей выразительностью эхом, среди своих разрозненных болезненных мыслей, я взглянула на него и сказала ему, что он мне солгал.

- Ты солгал мне, - сказала я ему.

Он ошарашено уставился в мои глаза, не совсем понимая, всерьез ли я произнесла эти три слова, или шок от пережитого слегка потревожил мой рассудок. Я только ждала, когда он задаст вопрос или опровергнет. Он не разрушил моих догадок. Он сделал и то и другое.

- Ты о чем? Я говорю что знаю, на полном серьезе. Такую пустую оболочку уже не наполнишь, это тебе не сдутый шарик.

- Верно, – усмехнулась я, – шарик - это цвет, но не глубина.

Рикс опустился передо мной на колени, так нежно смотрел на меня, положив мне на бедра свои ладони совсем не в похотливом жесте, а одобряя, уверяя.

- Я никогда не обманывал тебя.

Я наклонилась к нему, вглядываясь в глубину его глаз, впиваясь пальцами в руки на моих бедрах и произнесла:

- Ты не рожденный Инициацией. Ты мне солгал.

Наблюдая в его взгляде сначала недоумение, потом осознание, и наконец пристыжение, я праздновала свой маленький триумф. Я отнюдь не просто какой-то сверх чувствительный субъект. Но я никак не ожидала его тихий вздох и опущенную голову на мои ноги, лоб, упирающийся в мои колени. Это было признание, оно остудило и мою радость и мою злость.

Он резко встал и отвернулся от меня. И тогда я услышала его глухой голос, полный печали.

- Ты чувствуешь себя чужой в мире Инициации. Ты – Отражение. Но ты существуешь не вопреки, а благодаря. Ты – естественный ход отрицательных вещей. А что делать мне, тому, кому не суждено существовать, но существующему вопреки всему, сыну двух миров?

Это был риторический вопрос, у меня не было ответа на него. Перебить сейчас мужчину, открывающему самые потайные глубины своей жизни, это оборвать потоки его боли и обречь на новые страдания. Я не осуждала его за ложь, я стремилась понять правду.

- Я не инициация, - спустя мгновение затишья Рикс вновь заговорил, - я не отражение. Я не рожден «Галиа», я рожден обычной женщиной, которая умерла, даря мне жизнь. Я обречен в вечности скитаться по Инициации или прожить недолгую жизнь в реальности. Но проблема в том, что реальность пустая для меня. Это все, - он обвел руками окружение и повернулся ко мне, - для меня лишь оболочка.

Рикс вновь затих. Я ждала. Он не сказал самого главного: кто был его отцом, что позволяло ему вечно скитаться в Инициации. Но я, кажется, уже знала ответ, я предполагала, что это все не просто так.

- Парит говорит, что у каждого есть судьба. А у меня она есть? - Он опять сел передо мной на колени, но уже не касался меня. Его глаза полыхали в желании убедить. - Я не верил этому, пока не встретил тебя, чистое Отражение, будущую преемницу инциарта. Ты оказалась мне ближе всех в том мире, может даже ближе отца. Ты вдруг стала моей судьбой, я сам тебя выбрал…

Я прервала поток слов, приложив ладонь к губам Рикса. Он говорил страшные вещи, называя меня преемницей, будто это уже свершившийся факт. В погоне за своей судьбой, он принял решение всей моей жизни сам, по своему усмотрению, по своему желанию. Я приподняла подбородок, показывая силу характера, не сдаваясь в борьбе, что он затеял, в борьбе за жизнь того серого и невзрачного призрака, сидящего в соседней комнате.

- Так ты сын Парита, сын отражения, - констатировала я, замыкая руки на груди, отгораживаясь от него своими довыдами.

- Мой отец, - от моего взгляда не ускользнуло, ему было неприятно называть старейшину своим отцом, - первое время жил в реальности, оплакивая своего человека. Незаметно для себя, как он говорит, он влюбился в его вдову, мою маму. Я не верю в его искренние чувства к ней и ко многому другому.

- Почему? – поинтересовалась я.

- Его человек был хорошим. Очень хорошим.

- А отражение хорошего человека хорошим быть не может? – этот довод был мне неприятен.

- Отражение – это ведь противоположность.

- Я не уверена.

- То есть? – Рикс сел подле меня, рассчитывая на подробности, но я сама еще не разобралась и объяснять ему ничего не собиралась.

- Я никогда не благодарила никого за свое существование. Меня обрекли на боль и выбор, к которым я не готова, - монотонно сообщила я, и повернувшись к нему, вложила в следующие слова всю свою горечь и ненависть. - Ты не имеешь права обрекать отца твоим непониманием и неверием. Не имеешь права осуждать ее, - я указала на приоткрытую дверь, - за ошибки, без которых не формируется ни одна сущность. Не имеешь права требовать ответов, когда сам их скрываешь.

Я сделала глубокий вздох, отворачиваясь от Рикса и направляясь к Ли-Энн. Он должен был подумать над моими словами. А я над его. И мне казалось, что ближе к ней я смогла бы рассуждать более логически, посвятив все свои стремления на решение самой главной на данный момент проблемы: могу ли я вернуть ее душу без своего умерщвления.

Подойдя к двери, я вновь обернулась к Риксу:

- Ты не имеешь права решать за меня.

9

Сколько жалости и сочувствия вызывало у меня бледное пустое дитя, отдаленно похожее на преисполненную жизнью девушку, сейчас сходствующее скорее с плотным призраком, если на секунду предположить, что призрак может быть плотным.

Опустошенность зияла в комнате, как дыра или мертвая планета, вытягивающая радость и силу. Тихо и неподвижно я всматривалась в Ли-Энн, не приближаясь, и надеялась, что это мрачное занятие – просто сидеть у стены напротив и наблюдать за ее зомбическим поведением – сможет открыть мне какие-то пути решения.

Мне приходила в голову мысль, что Рикс мог меня уже покинуть, не сидеть же ему в соседней комнате в тишине, хотя…

Я всегда считала, что нужно уметь прощать. Или это не я считала? Иногда мне казалось, что я не отличаю свое мнение от мнения Ли-Энн, однако порой реакции и ощущения являются полной противоположностью с тем, что в моей памяти.