– Зимбабве – да. Но я сам по себе. Сделки делаю. Зарабатываю.

         Сам по себе? Это и Сашкина установка тоже. Он всматривается внимательнее в блестящее чернотой лицо Вилли.

– Зачем?

– Чтобы вернуться во Францию. Тогда у меня проблемы возникли с документами, я не нашел работу, не смог остаться. Но хочу жить в Париже, жить чисто. Зимбабве – хорошая, современная страна. Я тебе фотографии покажу – нашу столицу не отличишь от Вашингтона.

– Почему же уехать хочешь? – не понимает Сашка.

– Потому что здесь все время неспокойно. Здесь война. И всегда будет война.

– Разве в Зимбабве воюют?

         Уилберт смотрит вдаль – мимо посетителей ресторана.

– И ты сам продаешь им оружие, – добавляет Сашка.

– У меня там девушка осталась. Она в Африку не поедет... А мне много денег нужно, чтобы вернуться. Здесь есть Национальный парк – на границе с Конго, – заканчивает он неожиданно. – Ты успеешь посмотреть.

– А что там смотреть? Горы?

– Там гориллы живут. Все туристы едут на них смотреть.

– А они – на туристов.

– Это особые горные гориллы.

– А знаешь, что у нас говорят? Что все африканцы больны спидом, потому что трахаются с обезьянами.

– А у нас говорят, что вы все воруете и все ваши женщины – проститутки.

– А ваши – нет?

– А мы не воруем, – Уилберт скалит белые зубы.

         После разговора со связным сделалось почему-то неспокойно. Может, потому что парень оказался не дикарем из африканского племени, а вполне цивилизованным человеком, мечтающем, как и все, о своем личном, персональном, маленьком счастье. Вот соберет он необходимую сумму, бросит воюющую Африку со всеми ее конфликтами и гориллами и уедет в Париж. Женится на француженке и вырастит своих кудрявых детишек в мире и покое – без угрозы геноцида, эпидемий и голода. Почему бы и ему самому не уехать в Париж? Ему, Елизарову Семену Петровичу?..

         На следующий день вместе с Вилли встретили груз. Самолет прибыл вовремя. Все документы были в порядке. Но перегрузка затянулась. Все полномочия перешли к Уилберту. Груз должен был до темноты отправиться железной дорогой в сторону границы.

         Наконец, состав тронулся. Случилось это около полуночи, но все-таки случилось. Уилберт, который должен был сопровождать груз до места назначения, протянул Сашке на прощанье руку.

– Это небольшая задержка. Как обычно, человеческий фактор – фактор риска. Но мы сработали чисто. Встретимся теперь в Париже...

         И Сашка усмехнулся, пожимая руку.

– Возможно.

         На следующий день позвонил Киселев.

– Все нормально. Есть улов.

         Груз прибыл на место. Оплата зашла в бельгийские банки. Сашка без сил опустился в кресло, пальцы задрожали. Только теперь понял, как волновался все это время, боясь поверить в удачное завершение сделки.

         В Киев вернулся через Германию. Нашел паспорт с Шенгенской визой и своего человека в аэропорту. От Германии повеяло жутким холодом. Время на покупку теплых вещей еще оставалось, но Сашка не решился покинуть здание аэропорта. В самолете попросил у стюардессы одеяло, укутался.

– Вы хорошо себя чувствуете? – осведомилась она с нотками наигранного беспокойства в голосе.

– Знобит что-то.

         Предложила какую-то таблетку. Правда, немного раскачало. Сосед, старичок в очках, которого в аэропорту провожал сын с семьей, все пытался развлечь Сашку разговорами:

– А вот мой сынок... мой сынок...

– Мне хреново, папаша. Не грузи, елки! – оборвал его Сашка. 

         Закрыл глаза. Подумал, что деду, пожалуй, есть, чем гордиться: его сынок уже дорос до должности прораба на стройке фашистских небоскребов. И ни разу не навернулся с тридцать седьмого этажа.

         А Сашка, может, еще больше рискует навернуться, но его мать вряд ли смогла бы им гордиться. А Аня вряд ли согласилась бы стать его женой...

15. СВИДАНИЕ

         Аня так и продолжает проецировать на других собственные чувства. Она твердо уверена, что так, как она любит Герасимова, так и он ее любит, и так, как она боится перемен, так и он их боится, и так, как она захотела Шубина, увидев его впервые, так и он ее захотел, и так, как она остыла к нему со временем, так и он остыл к ней. И она понять не может, почему он дрожит от страсти, едва только дотрагивается до ее волос.  

         Аня немного поправилась, черты стали мягче, и короткая стрижка сделала ее моложе. Шубин приехал в Киев совершенно неожиданно и свалился, как снег на голову. Просто вошел в ее кабинет.

– Удивил?

         И она вспомнила другого посетителя... С тех пор – ни слуху, ни духу. Может, правда, полюбил законную супругу, да и пропал совсем – на целую Вечность...

– Что ты притихла? Не рада?

         Шубин всегда смотрит пытливо, но вопросов больше не задает. Ни о прошлом, ни о Сашке. Успокоился...

– Зубы тебе вылечить? – предлагает она со смехом.

– Нет, спасибо. У меня абсолютно здоровые зубы. И, надеюсь, у моих детей тоже будут здоровые зубы.

         Аня представляет детей Шубина – маленьких умников с такими же пытливыми глазами и абсолютно здоровыми зубами. Эдаких зубастых Гарри Поттеров...

         Похоже, Шубин тоже думает о чем-то подобном, потому что говорит вдруг, глядя ей прямо в глаза:

– Аня... я очень хочу ребенка.

– Ребенка?

– Я хочу, чтобы у нас был ребенок, – выражается он яснее.

– У нас? Чтобы я родила?

         В ее вопросе звучит такое искреннее недоумение, что Шубин на миг теряется. А потом, как обычно, взяв себя в руки, усмехается добродушно.

– О чем еще поговорить в больнице, как не о здоровье? Ты делала аборты?

– Нет.

– Почему тогда сомневаешься?

– Я сомневаюсь... хочу ли я этого, – отвечает она прямо.

– Ты сомневаешься? – переспрашивает Игорь, и его ирония уже кажется ей злой.

         Он подходит к ней и целует в губы, она отвечает заученно, но остывшее за сентябрь тело никак не откликается на его порыв.

– Пойдем к тебе, – решает он спешно.

         Аня, недавно закончившая автошколу, ведет машину очень осторожно. Шубин не сводит с нее глаз, упиваясь каждой минутой рядом с нею.

– Смотри, как каштаны пожелтели, – Аня пытается переключить его внимание. – Знаешь, я почему-то так сочувствую школьникам. Вот уж кого осень не радует! Осенью так хочется быть свободной. Школа – вообще первое столкновение человека с несвободой, хуже армейской службы – сплошное унижение и подчинение. Ребенок беспомощен перед этим – он еще ничего не может противопоставить гнусности.

– Ты отличницей была?

– Откуда ты знаешь?

– Двоечники так не воспринимают. Им до фени, унижают их или нет, гнусность или не гнусность.

– Мне очень тяжело было в школе, – вспоминает Аня.

– Ты не в Киеве училась?

– Нет.

         Она вовремя умолкает. Шубин может знать, из какого города Герасимов, может сопоставить... Но он, наконец, переводит взгляд на оранжевую листву за окнами. 

– В Москве уже снег? – смеется она.

– И полярная ночь. А белые медведи гуляют по Красной площади. Вот вы чурки нерусские! В Москве, дорогая моя, тоже осень. Но более сдержанная и не такая пестрая, как в Киеве.

– А ты совсем не сдержанный...

– Это потому, что я очень соскучился.

– Разве в Москве мало женщин?

– В Москве вообще нет женщин. Только белые медведи.

         В квартире Аня уже не возвращается к разговорам о погоде. Она не отказывает ему и не отвлекает его пустой болтовней. Ради нее он прилетел в Киев. А любой перелет – это немалый риск.

         И в конце концов понимает, что и сама рискует. Резко выкручивается из его объятий.

– Игорь, нет. Я детей пока не хочу.

– А чего ты хочешь?

– Мороженого.

         Посреди ночи заказывают мороженое-торт из ресторана и едят в постели. Становится легко и просто, очень сладко вдвоем и совсем не холодно.