– Я так жалею, что не удержал тебя тогда! – говорит вдруг он.

– Когда? – спрашивает она, не открывая глаз.

– После выпускного.

         Ее лицо на миг искажается гримасой отвращения. Но она, словно переборов себя, говорит с улыбкой:

– У меня почти два года не было мужчины. Поцелуй меня, пожалуйста, на прощанье, Саша... Пусть это глупо.

         Сашка склоняется к ее холодным губам.

– Я люблю тебя...

– Да, – говорит она. – Я тебя тоже.

         Он выходит, останавливается на крыльце госпиталя и закрывает лицо руками. Слезы застилают глаза. Нет сил верить в лучшее. Проклятый город! Проклятая война! Проклятая жизнь!

         Сашка не замечает, что Весна выходит за ним следом и молча стоит рядом. Но она теребит его за рукав, и Сашка приходит в себя. Девушка протягивает записку с номером телефона.

– У нее нет мобильного. Это тебе, чтобы звонить сюда.

         Он вытирает лицо и берет бумажку.

– Спасибо.

         Она смотрит, качает головой, и ее улыбка, наконец, пропадает. Сашка спешит уйти, снова оставляя позади себя руины и обломки собственного сердца.

         По обочинам дорог растут тополя. Такие же, как дома, – и не такие. Тополя чужой страны. Дороги чужой войны. Сашка выберется, а Аня?

         А если она умрет? Если она уже умерла? Сколько раз эта мысль разрывала его сердце на куски, как взорвавшаяся бомба? Почему у этой золотоволосой девочки такая несветлая, такая недобрая судьба? Почему же она не стала моделью или диктором на телевидении? Она лучше, красивее, умнее многих. Может, потому что она не любит себя? Потому что сама выбрала чужбину, войну, боль и отчаяние?

         И он не помог ей. Не удержал за руку. Позволил ей мучить себя и мстить себе за что-то. Она хотела жить собственной жизнью. Она стремилась к боли. И она ее получила.

         В аэропорту Сашка предъявляет документы и даже не думает о том, будут ли досматривать вещи, но его беспрепятственно пропускают на борт боинга, летящего в Турцию. Так и продолжается его маршрут по болевым точкам карты.

В аэропорту Стамбула он находит «своего» человека. И «свой» человек проводит его на лайнер «Аэросвита». Самолет ныряет в облака, Сашка заказывает коньяк. И еще. И еще, чтобы стереть это ожидание.

Наконец, мысли начинают расплываться. В это время под крылом лайнера уже мелькают купола Киево-Печерской лавры.

– И мы улетим завтра вместе!

– Улетим? Домой?

         Он вернулся домой один. Ступил ногами на твердую почву и понял, что его качает. Коньяк, бессонная ночь, голод и горечь последних дней...

15. ГАИ

         В Киеве очень похолодало. Деревья совсем голые, и дождь, замерзая в воздухе, скользит по лицу льдинками.

         Сашка трезвеет. Идет по проспекту, кутаясь в кожанку, прячет руки в карманы и вдруг резко останавливается.

         Набирает с мобильного номер, записанный на бумажке.

– Весну...

         Ее ищут. Связь обрывается. Он набирает снова.

– Весну...

– Ее нет.

         Дежурства, дежурства. Она уже должна была смениться.

– Как Аня Полетаева?

– Ана?  

– Ана Полетаева? Она жива?

         Связь обрывается. Он набирает еще раз – заканчивается карта. Сашка покупает карту и уже по памяти нажимает кнопки.

– Ана Полетаева?

– Без сознания, – отвечают Сашке по-английски. – Позвоните позже...

         Позже... Но она жива. Сашка набирает Грома.

– Я прилетел.

– Где ты?

– Машину свое ищу. Есть к тебе вопросы, Гром...

         Тот никак не реагирует. Повисает пауза.

– Подъезжай давай, – говорит, наконец. – Бабки зашли.

– Не про бабки вопрос.

– Я в офисе. Давай!

         Он отключается, но напряжение в трубке остается. Никак не рассеивается. Хотя... дележ денег всегда напрягает Грома, это в порядке вещей.

– Я прилетел! – сообщает он Леке.

– Жив-здоров?

– Вполне.

– Увидимся?

– Я занят пока. Перезвоню.

– Давай, целую!

– Целую.

         Целую? Он, конечно, вежливый парень – должен же был сказать ей, что цел и невредим, чтобы она не переживала. Ну, вот и сказал. Но видеть ее – честно – нет никакого желания. Не до этого сейчас...

         Наконец, находит свою «бэху» на автостоянке. Она дождалась его – тоже жива-здорова, цела-невредима.

– Привет, подруга! – здоровается Сашка, похлопыпая машину. – Соскучилась по мне?

         Сигнализация фыркнула, Сашка сел за руль, включил кондишн. Теперь – к Грому.

         Дороги  еще не подмерзли, но дождинки скользят...     

– Теперь – к Грому, – повторяет Сашка машине, словно она знает маршрут. – Теперь – к Грому, потом – в Москву. Будем делами заниматься, милая... делами...

          И вдруг понимает, что хочется паузы. Единственное, чего хочется, паузы во всем: в этой гонке, в чувствах, в делах. Бешеный ритм сгибает.

         Как он вошел в него? Как увяз? С размаху – в делах, в бесконечной зоне опасности, в отношениях с Лекой? Как он влетел во все это?

         Он останавливается у какой-то забегаловки, что-то ест, пьет колу, тем временем темнеет. И Гром перезванивает: не выходит паузы.

– Ну, ты едешь?

– Еду.

– Где ты?

– Жру тут, в кабаке каком-то.

– Короче, я жду. С места не трогаюсь. Будешь?

– Буду, Гром, буду.

– Давай!

         Гром не давит. Он знает, что Сашка сейчас тянет за двоих. Что выжил чудом и вернулся – чудом. Гром – свой парень, он в позу без причины не встанет. Сейчас Сашке поесть надо и замедлиться – Гром будет ждать столько, сколько нужно. Не вопрос.

         Сашка медлит, садится в машину и снова думает о том, что что-то лишнее: то ли этот бизнес, то ли Лека, то ли он сам.

         Падает ночь и зажигаются фонари. Весь город вспыхивает рекламой сигарет и водки. Чудесное будущее чудесного города...

         На мосту вдруг тормозит гаишник.

– Добрый вечер. Документы?

         Сашка молча протягивает права. Здесь и поста-то никогда не было. Успевает отметить только, что в парне что-то странное: он смотрит не в документы, а только в лицо Сашке.

         И вдруг в его руке оказывается пистолет. Сашка машинально распахивает дверцу. Но выстрел уже звучит...

         Выстрел звучит. Сашка действует параллельно, и по тому, что действует, понимает, что жив. Боль обжигает грудь, и он – еще продолжая держать в руках ствол – врезается лицом прямо в асфальт у ног гаишника. Видит его ботинки. Слышит, что парень матерится.

         Что-то пошло не так. И у Сашки, и у этого парня. Его башмаки уходят в сторону. Он садится за руль Сашкиного авто и начинает обшаривать машину.

         Сашка, замерев на асфальте и едва дыша, видит, как парень достает рюкзак и прощупывает его. Наконец, вытаскивает пакет с героином.

         Но, к удивлению Сашки, поиски на этом не заканчиваются. Гаишник вспарывает пакет и высыпает содержимое, как обыкновенную пыль, а на его ладони остается что-то, что Сашка уже не может разглядеть. 

         Он стреляет не поднимаясь. Гаишник с пробитой головой падает на сидение. Сашка приближается к машине, сам едва держась на ногах. Парень убит, в этом нет сомнения. Кровь растекается по кожаному салону машины. Сашка разжимает его руку и вынимает небольшой диск в прозрачном футляре. Маленький диск – ценой в человеческую жизнь.

         Документов у гаишника – никаких. Сашка, обняв его за плечи, подтаскивает к парапету моста. Несколько секунд вместе с убитым смотрит на темную воду внизу, а потом помогает ему упасть. И еще несколько секунд смотрит.

         Салон перепачкан героином и кровью. Сашка садится за руль и едет в офис. А потом резко останавливается. Что если это Гром? Элементарно – чтобы не делить на двоих деньги. Но Гром никак не мог знать о диске. А если бы и знал – больше других был бы заинтересован в его доставке, потому что его передача – финальная часть сделки и должна состояться, несмотря ни на что.