Озадаченные подруги подались исполнять поручения. Беляна — отрывать Алену от постели раненого Кондратия, да созывать баб по дворам, Анна — на подворье Лисовинов, где в тревожном ожидании собралась вся родня и челядь. Туда же подтянулись и другие ратнинские вдовы и жены, памятуя о воинском обучении Анны.

Село как вымерло. Первая волна беспорядочной женочьей паники сошла, и лишь изредка слышался судорожный прерывистый плач, да и тот быстро стихал, сменяясь гробовой тишиной. Все что можно — заперто и задвинуто. Холопские семьи затихли по своим закуткам, будто их и нет. Даже совсем малая ребятня, переняв тревожное состояние взрослых, молча, таращила глаза, вцепившись в подолы матерей, что с пронизывающими взглядами на суровых лицах ждали указаний. Такой страшной беды трудно было и представить. Ясно одно — дома нужно защищать без мужей. Но как вести себя, и что предпринять не знал никто.

Анна обвела взглядом сгрудившихся скопом на подворье растерянных баб:

— Кто пойдет мужей на вышках сторожевых сменить? За ворогом следить, да знак подать, если примет начнут делать али на приступ пойдут. Тут уж всем миром отражать придется, кому чем сподручнее.

— Я могу — Анна узнала молодую девку из куньевских, племянницу Татьяны — из лука тоже могу. С братьями на охоту ходила, научили.

— Одну не пущу! — схватила дочь за руку Дарена. — Со мной пойдешь!

— Тогда и нас с Прасковьей на пару считай — подала голос мать Сланы, о которой, как и обо всех оставшихся в Академии, не было ни слуху, ни духу. Анна растерялась — что если узреют ночью зарево пожара? Но выбора не было. Лукерья — сестра Сланы, будучи в тягости, вышла за матерью, уложив на вздернутый живот боевой лук, доставшийся ей в неравной борьбе с младшим братишкой. Малец, сидя с другими ребятами на коновязи так и пожирал сестру глазами, в которых застыла неприкрытая зависть.

— Давай, Нюра, и мне дело, — небрежным движением руки, сметя впереди стоящих худосочных бабенок, на боярыню наплыла Антонина. Варвара, присевшая на чурбачок чуть в сторонке, охнула:

— Да тебя, как колокол, на долгих ужищах поднимать наверх придется! Да и вышка, чать, не железная! Одно хорошо — как на приступ ворог пойдет, прыгай и катись вниз — подавишь всех насмерть…

Ее слова прервались нежданным колокольным звоном. Каждый удар кричал о несчастии! Бабы наперебой запричитали, будто впервые узнав об осаде, и тут же стихли, вслушиваясь в печальные звуки, черными крыльями укрывающие село и его окрестности, — БЕДА!

Так и вышло, что в дозоры взамен каждого сменяемого ратника пришлось ставить по две женки. Слишком велика могла оказаться цена минутной слабости одинокой бабы.

Уже начало смеркаться, когда Анна с подоспевшей Беляной закончили развод и явились на подворье Аристарха. Здесь собрались почти все оставшиеся в селе мужики, всего-то, ничего — не более двух десятков.

В повалуше свет трех масленых светильников, подвешенных над столом, бросал причудливые тени на кольчуги одоспешенных ратников.

— Давайте к нам бабоньки, вместе нам выпало село защищать, вместе и совет держать будем — Аристарх тяжело вздохнул и продолжил ранее начатый разговор:

— Двоих ребятишек, что посмышленее, сегодня в ночь к Корнею пошлем. Я и грамотки написал, и на словах объяснил, что передать. Дай Бог, доберутся.

— Дай Бог, — перекрестились собравшиеся.

— Еще нужно все бочки пустые водой наполнить, — подал голос Ефрем Кривой, — а не то стрелами огненными все село запалят, а тушить-то и не успеем.

— Верно говоришь, Ефрем! — Аристарх сделал какую-то пометку на бересте. — Так и сделаем.

— А бабам-то, что делать? — не утерпела Анна.

— Детей попроще, но потеплее оденьте, чтоб не мерзли, когда в полон погонят, — бабы, услышав старосту, враз спали с лица — Что глаза выпучили? Думаете, ждать будут, пока в путь-дорогу собираться начнете?

— Аристаш, — на Беляну было жалко смотреть, — да что ты такое…

— Чтоб враз прочухали все, что будет, если неприятель село возьмет. А вот как помешать этому про то и речь пойдет.

Ну, как добро, что поценнее, прятать, не мне баб учить.

Вот еще что. Весной мы с Корнеем измыслили одно дело тайное, да, вишь, завершить не успели — ход из села за тын. Немного не докопали — лаз криво в сторону пошел. А по задумке он в овраг выходить должен.

— Так, может, быстрее рыть? Если все бабы подмогнут… — Анна в волнении вскочила с лавки.

— Уймись, Анюта. Уже копают. Никон с Савелием там, не оплошают.

— Так ведь любая женка за ради спасения своего чада… — она даже пристукнула ладонью по столу.

— Цыц, баба! — обрушил кулак на многострадальную столешницу Аристарх. — Лаз узкий, двоим еле развернуться. Чего там другие мешаться будут? А еще про такое дело никто лишний узнать не должен. Иначе беда…

«Холодно. Знобит-то как!» — Поджав колени к подбородку, Феклуша уткнулась носом в рубаху, исподлобья наблюдая за вооруженным охранником, что прохаживался от одного костра к другому.

Костров развели много, светло как днем! Вот только греться вокруг дали одним малышам. Всем, кто постарше, разрешили съесть по сырой репе, да привязали к деревьям поодаль. Это тот самый стражник, что связал за спиной руки и прикрутил единой веревкой к осине вместе с незнакомой девчонкой. Осина мокрая и холоднючая, аж мороз спину пробирает! Но напарница-то какова! И, похоже, совсем ненамного меня старше! Не всякий мужик так зло ругаться сможет! Руку охраннику чуть не насквозь прокусила! Почти вырвалась. Вот тогда тот и ударил, да с такой силой, что рухнула, бедная, навзничь, и затихла. Бесчувственную и вязал, усадив рядом. Привалилась, как неживая, уронив голову. И котомку ее переворошил, что-то за пазуху спрятал, а больше видать, ценного ничего не нашел, назад к ногам бросил. Вот теперь, каждый раз, как проходит, поглядывает злым взором!

— Откуда ты? — через силу прошептала незнакомка, чуть повернув склоненную голову. Правый глаз ее заплыл и совсем не открывался. — Как звать?

— Из Огнева. Фёклой кличут, — от жалости зазнобило еще сильнее, — а еще Феклушей, или Фешей. А тебя?

— Ю-ю-юлей, — с полувсхлипом-полустоном произнесла та и заерзала, пытаясь изменить положение веревок, давивших на ребра, отчего те еще глубже врезались в тела обеих.

— Не крутись. Больно.

Затихли, плотнее прижавшись друг к другу, — так и теплее, и путы слабее давят.

Феклуша начала клевать носом. Сознание уплывало, но вместо сна возобновились видения вчерашнего дня:

Батюшка со старшим братом были в поле, а они с мамкой на подворье трепали лен. Время еще только шло к обеденной выти, когда на село, откуда ни возьмись, налетели вороги. И как на зло, почти некому защитить — большинство огневских мужей седьмицу назад ушли на лодьях ко Княжому Погосту.

Отчаянные крики женок, лязг железа, удары и стоны раненых — все смешалось в голове в тот миг. «Беги!» — мать, подтолкнув в сторону бани, с одним трепалом кинулась на заскочившего во двор одоспешенного воина. Тот, не глядя, отмахнулся и она рухнула, получив с размаху мечом по голове.

Ноги отказывались повиноваться, и не успела сделать несколько шагов, как находник догнал, и, схватив за косу, заволочил в темный сарай, подперев дверь снаружи дрекольем. Слышно было, как мамка, которой удар, видно, пришелся плашмя, зашлась в крике напополам с рыданьями. Сквозь тонкую жердяную стенку пугающе донеслось хриплое мужское гоготание, сопровождаемое какой-то возней. Но довольный смех прервался звуком смачной оплеухи и чьим-то повелительным голосом. Воин, потирая покрасневшую скулу, вытащил из сарая. Затем, скверно бранясь, связал за спиной руки, и, снова за косу! поволок к подворью старосты, где сидя на земле, выла многоголосая огневская ребятня почти со всего села. Оттуда и погнали, подстегивая тычками да плетьми. Шли, почти не останавливаясь, весь день иполночи. Лишь под утро, когда добрались до большого сжатого поля, стражники, согнав всех в плотную кучу, разрешили чуть-чуть вздремнуть. А уже через пару часов пинками и оплеухами снова подняли полоняников на ноги. И опять гнали весь день…