— Конечно же вы ищете Файю.

— Нет. Вас. Я бы хотел все понять.

— Нечего понимать.

Он повернулся к трельяжу, показывая на косметику и зеркало:

— Есть. Все это, например. Я прочитал о вас все газеты и журналы. Видел все эти фотографии.

Она продолжала молчать.

— Откуда вы узнали, что Макс Лафитт женится? Почему вы его шантажировали? Зачем сели на тот же поезд в Венецию? Что вы ищете, создавая себе то же лицо, что и у Файи?

— А вы, что вы делаете в Европе? — спросила Лили наконец, вытянув тело за подушками и выставив голову вперед, словно пыталась отразить его атаки.

Увидев в этой детской позе, диссонирующей с элегантностью ее вечернего платья, Стив почувствовал, как рассыпается заранее придуманный им сценарий. Нет, эта женщина не была и не могла быть преступной. Тем не менее он продолжил свои вопросы:

— Почему спустя годы после ее смерти вы стали имитировать свою подругу? Что привело вас к этому? Что произошло тогда в Шармале?

— Вы и вправду считаете, что я знаю об этом больше, чем вы?

— Послушайте, Лили, вы не только мастерски разыграли шантаж, но и заставили помучиться ваших старых друзей!

— Мы не были друзьями. Мы все были врагами, соперниками. Мы все любили только Файю.

Стив упорствовал:

— …Вы хотели помучить ваших друзей, принимая вид Файи. Вы знаете, что некоторые из них умерли?

— Умерли? Кто?

Она казалась искренне удивленной.

— Д’Эспрэ. Кардиналка. И Лобанов.

Лили была явно потрясена, но быстро взяла себя в руки:

— Лобанов никогда меня не любил. Впрочем, я в этом почти убеждена, еще больше он терпеть не мог Файю. Мне совершенно все равно, что он умер. Я никогда не хотела с ним встретиться. Что касается Кардиналки, то с тем количеством кокаина, который она принимала… Но д’Эспрэ… Несчастный… На самом деле для меня он умер гораздо раньше. Его я тоже с тех пор больше не видела. Но мне кажется, что Файя была его роком. С нашей первой встречи он был без ума от нее. Как бы это лучше объяснить: он взял меня в надежде затем обрести ее. Но ничего не вышло. Мне тогда казалось, что он этого не переживет.

— Но мы все готовы были из-за нее умереть.

— Да, вы — мужчины. Но я, я боролась за себя, а мне удавалось лишь ее копировать. — Лили вдруг смутилась: — Это правда, я шантажировала Макса Лафитта. Я даже встретилась с братьями Ашкенази. Мне нужны были деньги.

— Но это ничего не объясняет. Я говорю о ваших фотографиях, ваших фильмах. А ваше путешествие в Венецию…

Она резко отбросила подушку:

— Да, Венеция, я поехала туда, ну и что? Это было как раз перед карнавалом, я даже купила там маску, вот эту, на стене! Но Макса я не видела, он, должно быть, грезил, как и все вы! Когда-то вы все следовали по пятам за Файей, а теперь, спустя годы после ее смерти, вам она мерещится повсюду!

— Но вы сами это сделали. Вы поставили эту комедию. Чего вы добивались?

Стив спросил так, будто игра уже окончена, и она продолжила вслед за ним:

— То, что я искала…

Глаза Стива загорелись, и Лили, должно быть, прочитала в них его прошлую страсть к Файе, потому что сразу сменила тон:

— Вы гонитесь за ней, и вы тоже! Вы такой же, как другие! Но Файя умерла, умерла и погребена. И это хорошо. Что бы с ней стало сейчас, когда другие времена… В конце концов, вспомните, как ужасно она себя вела! Мы больше не могли это выносить. В этом ее судьба, в такой смерти.

— Такой? Так вы знаете, как она умерла?

Лили снова свернулась в глубине кровати:

— Ее смерть, ее смерть… у вас только это на языке. Вентру сам только что…

Присев на край кровати, Стив больше не осмеливался произнести ни слова. Нельзя задавать вопросы — нужно просто выждать момент, когда, фрагмент за фрагментом, проявится правда. Он чувствовал: Лили начинает раскрываться перед ним, эта тайная возлюбленная, которая могла принадлежать только одному человеку — Файе.

Заканчивалось колдовство, и Стив благословил поломку своей «Голубой стрелы», из-за которой двумя часами раньше «Гиспано» ушла от преследования. Ему потребовалось время, чтобы привести машину в порядок, после чего он плутал, по улицам Лувесьена, спрашивая повсюду, где живет красивая белокурая кинозвезда. Никто не мог ничего ответить. Наконец, когда уже стало совсем темно, он подъехал к началу аллеи де Соль и заметил выезжающий оттуда черный лимузин. Одинокая вилла была освещена; не зная почему, он решил, что это вилла Лили — и судьба опять улыбнулась ему.

— Именно Вентру я хотела завоевать, — продолжала она. — Вернее, отвоевать. И у меня получилось — он хочет, чтобы я заняла рядом с ним место Файи, чтобы в глазах всех стала матерью ее сына. Настоящая колдунья, эта Файя. Она и меня никогда не покинет.

Стив испугался, что Лили снова замкнется в себе.

— Не говорите так, Лили. Файя была всего лишь искусительницей.

Незаметно для себя Стив каждую минуту открывал в девушке новую черту, делающую ее все более привлекательной, — это были ее и только ее движения, жесты, розовая кожа и тысяча других деталей, которые он не смог бы сразу назвать.

— Давайте рассуждать трезво, — предложил он. — Ведь речь идет о вашей жизни. О моей.

И он рассказал о встрече с Лобановым, о случае с машиной, о Кардиналке, но не стал говорить ей о безумии и самоубийстве графа, предпочитая заставить поверить в его естественную смерть. Лили жадно слушала его, как маленькая девочка, иногда поднимая брови. Наконец он дошел до посещения «Мон Синэ», и она тут же посерьезнела:

— Надеюсь, вы не думали, что я повинна во всех этих смертях?

— Только что вы встретили меня с пистолетом!

— Я думала, что это Вентру.

— Вы могли бы убить его просто так?

— Это было бы возмездие.

— Возмездие за что?

— За Шармаль.

Он покачал головой:

— Но Вентру не было в Шармале.

— Ну и что?

Она свернулась на перине, совсем как кот Нарцисс.

— Послушайте, Лили, я хотел бы вам верить, но как Вентру смог убить Файю? Ведь он ничего не знал о нашей небольшой компании.

— Вы заблуждаетесь. Он знал, что она его оставит. Эта мысль была ему невыносима еще больше, чем ее присутствие. Поэтому постоянно за ней следил.

— Как?

— С помощью Пепе. Вентру сам, должно быть, бросил его в объятия Файи. Кстати, после Шармаля тот больше не появлялся у Вентру. И, наконец, был Лобанов, ненавидевший Файю.

— Вы в этом уверены?

— Любой мог убить Файю. Каждому этого хотелось. Мы все жили подозрениями. Например, когда довольно туманно ему намекнули на связь Файи с Мата Хари, Вентру обезумел от ярости. Я помню, как он накидывался на газеты во время процесса, как он был счастлив, когда ее расстреляли! Если бы кто-то судачил о его жене и этой женщине, он бы тоже был скомпрометирован. Я ему рассказала все о той ночи в Шармале. Он не произнес ни слова, и мы больше к этому не возвращались. Но я поняла, что и во мне он продолжал видеть Файю. Но нежную, покорную, без всяких тайн. А я не была Файей.

— С нами был еще и Стеллио.

— Да! Это верно. Итальянец, работал у Пуаре. Какие красивые платья он шил!.. Вы что-нибудь о нем знаете?

— Подозреваю, что теперь он выступает в роли ясновидящего.

— Надо же! Стеллио тоже обожал Файю. Он очень мало говорил, а все больше слушал, поэтому может что-то знать… Как видите, каждый обладал лишь своей частичкой Файи, но думал, что он единственный, кто разделяет с ней ее маленькие тайны, и из-за этого любил ее еще сильнее. Например, вы были любовником Файи, к вам она относилась с нежностью; тем не менее я уверена, что вам неизвестны ее сумасшедшие мечты. Однажды она мне сказала, что отклоняла притязания мужчин, поскольку никто из них не способен был подарить ей голубые розы! И она говорила это совершенно серьезно, уверяю вас, чуть не плакала от этого. Голубые розы! Иногда ночью, на Тегеранской улице, я слышала, как Файя просыпалась в рыданиях. Я бежала, чтобы утешить ее, а она уже спала с совершенно сухими щеками. Она напоминала фею, фею, раненную мужчинами. Я любила в ней именно эту истерзанность. К ней приближались — и она тут же отстранялась. Она жила мгновением, просто и естественно существовала в нем, и никто не знал, куда она направлялась и откуда шла. Я тоже никогда ее до конца не понимала.