В полученном утром письме, где друг объяснял причины своего приезда, Стив прочел несколько странных фраз, к которым политические соображения имели весьма отдаленное отношение, и именно это его смутило. «Видишь ли, — писал Макс, — я, как и ты, прошел через войну, в какой-то мере мне повезло. Я думал избавиться от воспоминаний того жуткого времени, но недавно меня заставили усомниться в том, что это был только сон. Мне страшно за свою жизнь…»

Что это был только сон: Макс не мог сказать более выразительно и в то же время более туманно. Конечно, речь шла о Шармале. Произошло что-то очень серьезное, из-за чего не нашлось другого выхода, кроме как пересечь Атлантику, чтобы встретиться с ним. Может, шантаж? Возможно, оживший призрак той ужасной ночи. Но почему Америка? Почему он, Стив? В конце концов, они так недолго были друзьями… Или, может быть, из-за простодушия, столь часто вменяемого европейцами Соединенным Штатам, — эдакого непорочного образа американцев, свободных от всякого греха?

Они приближались к «Небесной долине». Стив украдкой наблюдал за другом: тот следил за пучками света от фар и, видимо, успокоился. Показалась кованая металлическая ограда, и Стив несколько раз нажал на клаксон. Двое заспанных слуг открыли ворота. «Пирс Эрроу» въехала в аллею, усаженную гигантскими деревьями, и вскоре фары высветили большую виллу из кирпича смешанного стиля — наполовину флорентийского, наполовину английского, — по-видимому, построенную совсем недавно.

— Приехали, — сказал Стив и устало вышел из машины.

— Какие деревья! — воскликнул Макс.

— Они уже здесь росли, когда я купил эту землю. Думаю, что именно из-за них я ее выбрал.

— Тут замечательно. Лучше, чем в Европе.

Конечно, это были ничего не значащие слова, но Стив их воспринимал иначе: после такого долгого перерыва как вновь обрести давнюю дружбу, если не начать с банальностей?

— Я думаю, завтра будет хорошая погода. Возможно, ветреная…

— Здесь пахнет морем. Как…

Стив поспешно его перебил:

— Да, море совсем близко, как раз за домом, деревья доходят до пляжа, крайние погружают свои корни в воду… Море близко. Но сейчас мы пойдем слать.

— Да, спать. Всему свое время.

По лицу Стива скользнула улыбка. Наконец они поняли друг друга. Время для беседы еще не наступило. Прошлое было очень странным, печальным и мрачным, поэтому и было отмечено таинственностью, и Стиву хотелось вспомнить его днем, в полдень, вблизи от пенящегося моря, под жарким солнцем индейского лета ^[73].

* * *

Макс проснулся поздно. Хорошо отдохнувший, он вышел из своей комнаты около десяти часов, будто впервые за долгое время вкусив от блага восстанавливающего сна, и с аппетитом позавтракал. Вилла ему нравилась: огромное здание с высокими потолками, с деревянной обшивкой, колоннами в античном стиле. Со стороны моря — широкие двери, выходившие на пляж. Внутри все еще не полностью было обставлено. Слегка пахло краской, на монументальной мраморной лестнице, ведущей на второй этаж, еще не хватало ковров, там и тут на стенах висели электрические провода в ожидании светильников.

До завтрака Макс немного прошелся по первому этажу и наткнулся на бассейн с мозаикой, покрашенный на египетский манер голубым с золотом. Но им еще не пользовались. В столовой, как и в вестибюле, было много старинной мебели, еще не нашедшей своего места, стены украшали картины известных мастеров, среди них — натюрморт кисти фламандского живописца, портрет женщины эпохи кватроченто и даже маленькая картина Гойи. Стив не скупился. Однако, несмотря на роскошь, вилла вполне отвечала представлению о ее хозяине, по крайней мере, сохранившемуся воспоминанию о нем: расчетливом и в то же время мечтательном человеке, — в ней было что-то незавершенное, что и составляло ее шарм.

Во время завтрака Макс слышал, как его друг разговаривал в соседней комнате. Стив отдавал распоряжения слугам, но чаще разговаривал по телефону. Он говорил очень быстро, с сухими интонациями даже в тех случаях, когда можно было предположить, что ему звонили женщины. К полудню, когда Макс устроился в кресле-качалке и погрузился в просмотр финансовой газеты, Стив вышел в столовую.

Как он и предполагал, стояла очень хорошая, хотя и ветреная, погода. Комната переходила в террасу, которая вела к лужайке. Растущие на ней деревья шли к пляжу — узкому и длинному полумесяцу из песка, забрызганного пеной прилива. Казалось, их мощные стволы питаются морем, а листва на фоне ярко-синего цвета неба пламенеет слишком неистовой, на взгляд европейца, красотой.

— Я люблю эти деревья, — сказал Стив. — И хотел, чтобы из дома мысли тянулись только к ним. Когда-то давно здесь был лес, но люди распахали землю, и море стало приближаться…

Он говорил приглушенным голосом, будто не зная, как перейти к главному, но его взгляд оставался тем же — открытым и ясным, — а волосы, хотя и напомаженные, были все такими же непокорными. Он сбрил усы, отчего его лицо выглядело более безмятежным. Но только ли поэтому?

— Вилла очень красивая, — ответил Макс. — Здесь великолепно. А ты… Какой необыкновенный успех!

— Необыкновенный успех, да. Я, как герой из книги, довольно быстро заработал огромные деньги… Но, надо признаться, время тоже работало на меня.

— Верно. Здесь, по крайней мере. Я прочитал две или три статьи про тебя во французских газетах. Кстати, именно так я вышел на твой след. Со времен войны во Франции очень интересуются американцами. Джаз, новые танцы, коктейли. Всех, конечно, привлекают миллионеры… Довиль и Ницца ими набиты. Женщины без ума от людей твоего типа.

— Женщины, Довиль — все это так далеко! Европе нужны американские деньги, вот почему она перед нами заискивает. Иногда.

У Макса вырвался вздох:

— Я знаю. Франция сейчас отнюдь не процветает. Мы погрязли в долгах. Деньги обесценились, и жизнь стала, очень дорогой. Но Картель левых приведет в порядок наше финансовое положение. Французы очень беспечны и не желают задумываться о будущем. Париж ведет развязную, безумную жизнь. Можно сказать, жизнь шампанского…

— Шампанское без пены никому не нужно.

Реплика была сухой и немного высокомерной. Макс не ответил. Он разглядывал позолоченную резьбу на дверях, стены, обтянутые бледной чесучой, не представляя, как перейти к нужной теме. Отчаявшись отыскать повод, он остановился перед портретом старика с красными щеками, искрящимся взглядом и выражением хитрой грубости, свойственным европейцам.

— Мой отец, — прокомментировал Стив. — Уже пять лет как он умер. Но на самом деле я взял на себя все дела сразу после возвращения. У меня была одна цель — преуспеть еще больше, чем он. Я слишком долго был лишь наследником: Принстон, Франция…

Сделав паузу, он продолжил:

— Я стал королем, поскольку начал в подходящий момент. Моя империя простирается во многие стороны и дает новые ответвления. Люди готовы покупать бог весть что, лишь бы это было в кредит. У меня два правила: зарабатывать быстро и много и быть абсолютным реалистом.

— Интересно, а твой дом такой спокойный, почти уединенный. Трудно представить…

— Я редко живу здесь. «Небесная долина» — мое убежище.

— А Филадельфия?

— Ах! Филадельфия… Я много, видимо, тогда тебе о ней рассказывал. Филадельфия… Я мечтал о бесхитростной, честной жизни. Видел себя женатым, с детьми. Думал строить заводы, церкви, управлять городом. Когда я вернулся, то увидел, что все изменилось. Город вырос: большие здания, театральные проспекты, — но мне он показался слишком черным, очень шумным. Частично в этом была вина О’Нилов. Наши заводы локомотивов — в самом центре города! Мои сестры очень достойно вышли замуж. А ирландцы — грамотные или нет, трезвенники или алкоголики — продолжали обжигать кирпичи, строить, обогащаться. Они даже начали рыть метро… Конечно, я из их числа, я мог бы остаться в Филадельфии, построить себе в роскошном пригороде такой же особняк, как и здесь, вдалеке от дыма и шума. Но было уже поздно. Мне хотелось сдвинуться с места.