Он приказал себе сконцентрироваться на ее руках и смотреть только на то, как она наливает вино. Господи, сколько нужно времени, чтобы наполнить два кубка?
– Давайте, Янки, пейте... – держа в руке наполненный кубок, Кортни снова откинулась на спинку кресла, – если у вас нет причины снова опасаться за свою порядочность.
Стараясь обуздать гнев, Адриан взял свой бокал и поднес к губам. Кортни сделала то же самое, и их взгляды встретились над краями серебряных кубков.
«Что ж, – размышляла она, – не так уж трудно вывести его из равновесия. Достаточно одного укола, и он совершает ошибки, как любой другой человек. Он для меня не опасен, он не обладает загадочной властью надо мной. Если кто-то чувствует опасность, так это он. Ах, как сладка победа, когда знаешь, что он понимает эту опасность!»
– Второе падение с величественного пьедестала добродетели... – провокационно пробормотала она. – будет трудно найти объяснение, не так ли, Янки? Даже вынужденное падение будет губительным для человека ваших непоколебимых принципов.
Адриан заметно напрягся, когда она встала и, обойдя вокруг стола, остановилась перед ним на расстоянии вытянутой руки. Она беззастенчиво разглядывала его застывшее тело, и Адриан, хотел он того или нет, не смог отвести взгляд от ее лица, не смог удержать свои чувства и не ответить на острый аромат ее кожи. Мыло и горячая вода совершили чудо, и теперь она казалась ему сказкой, явившейся из какой-то другой, далекой жизни, и от того, что Кортни, судя по всему, даже не сознавала этого, у него по телу пробежала дрожь.
А кроме того, в ее глазах появилось что-то новое и волнующее. Адриан пожалел, что не может разодрать рану на виске, – боль помогла бы прочистить мозги и вернуть разум. Взгляд Кортни играл с его телом, дразнил, затягивал в сияющий зеленый водоворот и будоражил инстинкты – им больше нельзя было доверять.
«Воспользуйся своим шансом, – говорили они ему. – Спасайся! Вырвись! Не попадись снова в одну из ее ловушек. Думай о доме, думай о Деборе, думай о Морском Волке... думай о чем угодно!»
Кортни поставила кубок на стол и замерла неподвижно; презрение, которое она чувствовала в Баллантайне, заманивало ее на опасную почву. Ее кожу обжег жар его глаз, смотревших на нее, сердце колотилось в груди, и она догадалась, что Адриан бросает ей вызов, дразнит ее, насмехается над ней.
Она подняла руки и с нарочитой нежностью положила их ему на грудь. От этого движения у нее по спине пробежал холодок, и Кортни затаила дыхание, не уверенная, действительно ли ощутила под пальцами легкий трепет. Ремень, удерживавший полы рубашки Адриана, был достаточно свободным, и раздвинуть грубую ткань оказалось легким делом. Запустив руку в густые заросли медных волос, она провела ею по упругой груди, твердые мускулы которой обожгли ее пальцы. Потом добралась до сосков; твердые и ждущие, они вовсе не соответствовали неестественно окаменевшему надменному подбородку.
Ее исследование распространилось вверх, к крепкой шее; пальцы задержались в ямке у ключицы, а затем двинулись по изгибам мускулистых плеч. Кортни подняла взгляд к скульптурно высеченному подбородку, и ее сердце, обезумев, пропустило несколько ударов. Губы Баллантайна были сжаты в тонкую линию, а на щеке судорожно подергивалась мышца, увлекая ее взгляд еще выше... И даже если бы его руки в этот момент не вцепились ей в плечи, она громко вскрикнула бы от изумления, увидев откровенную ярость, светившуюся в его взгляде. Как луч света, отражающийся от лезвия меча, этот взгляд вонзился в нее, проткнул, пригвоздил так, что она не смогла бы пошевелиться, даже если бы ее конечности имели способность или желание это сделать.
Не успела Кортни перевести дыхание, как ее руки были заломлены за спину, а она сама оказалась безжалостно прижата к твердой мужской груди.
– Так вы этого хотите? – прорычал Баллантайн, наклоняясь к ней.
Кортни крутилась и вырывалась, но он не отказался от своего намерения. Его губы, коснувшись мягкого изгиба шеи, обожгли ей кожу. От такого натиска чувства у Кортни смешались, но ей все же удалось выдернуть руку, широко замахнуться и нанести в высокомерную челюсть звучный удар за несколько секунд до того, как его рот прижался к ее губам. Прошипев проклятие, Баллантайн снова прижал ее кисти к пояснице и с такой жестокостью рванул их вверх, что Кортни, вскрикнув, испуганно взглянула на него.
Ее дрожащие губы приоткрылись, глаза расширились и потемнели, а затем неожиданно затянулись пеленой слез. Плотно прижимая Кортни к себе, Адриан чувствовал, как ее груди упираются ему в грудь, чувствовал дрожь в ее руках и ногах, и отчаянно старался не обращать на это внимания, однако его тело отреагировало так бурно и мощно, что этого нельзя было не заметить.
Гнев так же быстро остыл, как и вспыхнул, и Адриан снова выругался, на этот раз приглушенно. Кем была эта женщина, этот полу-ребенок? Как получалось, что она в одну минуту доводила его до слепой ярости, а в следующую зажигала в нем огонь желания?
Его ладони скользнули вверх по рукам Кортни и сошлись на шее. Большими пальцами он провел по ее щекам, смахивая маленькие бриллианты слез, которых она поклялась никогда больше ему не показывать. Коснувшись губами блестящих ручейков, Адриан сдвинулся ниже, заглушив вздох, который слабо пытался остановить его, и завладел испуганными, трепещущими губами.
Отчаянное рыдание Кортни превратилось в глухой стон, она всем телом прильнула к Адриану, прижимаясь грудью к его открытой, поросшей волосами груди. Кортни устремилась в его объятия, чтобы начать войну – нежность против жестокости, страсть против надменности, – и почувствовала, как напряглось его тело, ощутила силу его рук, крепко сомкнувшихся вокруг нее. Ее пальцы вонзились в упругие мускулы плеч, губы раскрылись под его губами, а язык затеял с его языком неистовый танец любви. Грубая щетина на небритом подбородке Адриана царапала ей кожу, и дрожь пронизывала ее тело; в груди Адриана что-то громко стучало – настолько громко, что Кортни слышала и ощущала этот стук.
Запустив пальцы ей в волосы, Адриан вытаскивал шпильки и бросал их на пол. Он до боли запрокинул Кортни голову, и его рот проложил обжигающую дорожку поцелуев вниз по изгибу ее шеи. Лиф платья, едва прикрывающий грудь, лишился своей поддержки и выпустил наружу, к жадным пальцам и требовательному рту, темно-розовые соски. Язык Адриана по очереди касался и обводил каждую болезненно припухшую верхушку; губы, сделав круг по сливочно-белому мягкому телу, снова и снова возвращались к поднявшимся пикам, окружали их и ласкали, пока слезы вновь не потекли по щекам Кортни. У нее подкосились колени, но Адриан не сделал попытки поддержать ее и не дать соскользнуть на пол. Он опустился на колени рядом с ней, не отрывая жаждущего рта от ее тела, и, как одержимый, продолжал наслаждаться щедро открывшимися для него прелестями.
Тихие стоны Кортни побудили его руки к решительным действиям, и после нескольких торопливых движений муслиновое платье, шелковая сорочка, чулки и трусы унеслись в темноту, словно сдутые ветром облака. Грубая щетина сместилась ниже, на гладкий плоский живот, и Кортни смущенно ощутила, как горячий язык оставляет на своем пути круговые узоры, а почувствовав, как настойчивые пальцы поглаживают ее между бедер, стала извиваться, задыхаясь от предвкушения. Двойная атака захлестнула ее разум острым физическим желанием, таким сильным, таким непреодолимым, что оно напугало ее.
Адриан это почувствовал. Раздвинув ей ноги, он крепко держал ее, а его губы решительно продолжали спускаться вниз дюйм за дюймом. У Кортни остановилось дыхание, когда она поняла, куда ведет эта дорожка, и она попыталась вывернуться, помешать ему. Но руки Адриана крепко удерживали ее бедра, и первое ошеломляющее нападение его языка было встречено стоном – стоном, который исходил откуда-то из самых мрачных глубин подсознания. Кортни начала молотить Адриана руками, но теплый влажный язык беспощадно исследовал и опустошал ее. Волны удовольствия, становясь все горячее и сильнее, превратились в жгучие приливы исступленного восторга, который лишил ее легкие воздуха и прогнал из головы все мысли о скромности. Ее губы приоткрылись, глаза заблестели, лоб покрылся испариной, ногти оставили дюжины крошечных отметин на бронзовых плечах.
