Баллантайн надеялся получить так необходимую передышку, но вдруг с изумлением увидел, что рейдер свернул топсель и скользит к ближайшей мертвой точке на воде. Нападающий корабль, быстро изменив галс, занял позицию параллельно корме «Орла», и Адриан беспомощно смотрел – следует сказать, с благоговением отнесясь к смелому маневру, – как он подошел на расстояние окрика, и тогда паруса «Орла» поймали ветер и довольно долго полоскались, чтобы выровнять судно после нескольких пушечных залпов, нанесших удар по его незащищенной корме. Носовой бак был полностью снесен; мостик исчез, превратившись в фонтан окровавленных щепок; от разорвавшихся на палубе один за другим снарядов рангоуты были вырваны из креплений, несущие лини и паруса разорваны, люди нашли свою жестокую смерть – за бортом на неистово извивающемся тросе раскачивался мертвый боцман. Штурвал повернулся под злобными ударами ветра и моря, и «Орел» снова оказался перед ненасытными пушками рейдера.

Враждебный корабль теперь был на расстоянии пистолетного выстрела – сорока ярдов, – и его орудия, не скупясь, поливали смертоносным потоком крупной и мелкой картечи мачты и оснастку «Орла», Когда ветер разогнал дым, стало видно, что повсюду валяются куски мертвых тел. Палубы были скользкими от крови, и даже лица закаленных ветеранов побледнели от открывшейся им картины кровавого побоища.

Баллантайна охватило бешенство. Ослепленный яростью, пренебрегая опасностью, он бросился к одной из девятифунтовых пушек по левому борту и нечеловеческим усилием без посторонней помощи направил орудие на приближающегося врага. Зарядив пушку двойным зарядом, он выстрелил, а потом снова и снова заряжал и стрелял, пока его руки не покрылись волдырями. Зловонный дым и запах крови наполняли его ноздри; волны раскаленного воздуха окутывали его после каждого выстрела, обжигали глаза, щипали горло, но он думал только о рейдере и талантливом тактике, стоявшем на его мостике. Корабль был уже достаточно близко, и Адриан мог рассмотреть палубу, полуобнаженных канониров, стреляющих хладнокровно, непрерывно, словно выбирая время каждого залпа в соответствии с качкой корабля, так что несколько очередей были разрушительными, а другие безвредно расплескивали море.

Тяжело вздохнув, Адриан обругал Фолуорта так, как никогда прежде не ругал ни одного живущего на земле человека, благодаря ему они оказались запертыми у берега, не имея пространства, чтобы изменить направление движения и спастись от неминуемой гибели. Но в какой-то момент Адриан почувствовал некоторое облегчение оттого, что из-за близости к земле враг в равной степени скован, его корабль не может осуществить маневр между «Орлом» и берегом и будет вынужден изменить галс в условиях приближающегося шторма, чтобы сделать второй заход.

Бандит словно прочел мысли Баллантайна, и поблескивающий нос отклонился в сторону, уйдя с эффективного угла атаки. Адриан с досадой отметил, что корабль почти не поцарапан, и лишь несколько парусов сняты для замены, и ни одна из его пушек, очевидно, не была разбита. А когда Адриан увидел, что черный цвет корпуса действительно хитро маскировал второй ряд орудий по левому борту, у него вырвалось грубое ругательство. Его прежняя поспешная оценка батареи в восемнадцать орудий теперь возросла до тридцати восьми, а возможно, их было еще больше, И судя по повреждениям, причиненным корпусу «Орла», в основном это были гаубицы – низкие тяжелые отвратительные чудовища, которые могли разнести корпус толщиной три фута словно гнилушку.

Внезапно вместо звездно-полосатого флага взвились другие – над вежливым предложением сдаться гордо реял вымпел с алым львом на черном поле.

У Баллантайна пересохло во рту и от лица отхлынула кровь. Он отошел от дымящейся бортовой пушки и, пошатываясь, побрел к корме мимо нескольких канониров с пепельно-серыми лицами, безмолвно смотревших на него в ожидании поддержки. Американский военно-морской корабль никогда еще не сдавался берберским пиратам, тем более так унизительно.

В неожиданно наступившем затишье были слышны только крики и стоны раненых на «Орле», плеск волн, ударяющихся о продырявленный корпус, и треск опасно покачивающейся стеньги. По всей главной палубе шипел и трещал огонь. Люди обменивались проклятиями и непристойными ругательствами. Повсюду были тела – повисшие на рангоутах, скорчившиеся у пушек и мачт, распростертые в крови на блестящих настилах.

– Что, черт побери, происходит? – прокаркал хриплый голос с юта. Дженнингс поднялся туда при поддержке Фолуорта. – Почему нас атаковали без предупреждения? Кто командует тем кораблем?

Баллантайн, ошеломленный разорением, оглядывался вокруг и был не в состоянии дать немедленный ответ.

– Беддоуз! – крикнул Дженнингс. – Где вы, негодяй? Кто может опознать эти флаги?

– Я не знаю, кто командует, – процедил Баллантайн, – но эти флаги принадлежат Фарроу.

– Фарроу? Дункану Фарроу? Это невозможно!

– Но это так! – со страхом подтвердил Фолуорт. – Мы были уверены, что оба корабля Фарроу захвачены. Нас направили на Змеиный остров именно потому, что оба корабля были захвачены!

– Очевидно, один они упустили. – Адриан дрожащей рукой вытер лоб, и на ней остался скользкий след крови. Его рубашка была пропитана потом и забрызгана кровью; от него воняло кордитом и порохом, и незнакомый, едкий вкус поражения горечью поднимался в горле.

– Вы же не думаете, что кораблем командует сам Фарроу? – выдохнул Фолуорт. – Его...

– Его повесили, – хмыкнул Адриан, – а «Дикий гусь» уничтожили. Тогда скажите мне, лейтенант, что за дьявол сейчас там?

– Мы должны спустить флаг, – задохнувшись, заявил Дженнингс. – Не вижу другого пути выйти из этого неприятного положения. У нас нет иного выбора, как только сдаться и уповать на милосердие.

– Сдаться? – Баллантайн с остервенением вытер кровь, стекавшую ему на глаза. – Неужели вы говорите это серьезно?!

– Уверяю вас, сэр, я абсолютно серьезен. – Дженнингс покраснел. – Половина наших орудий вышла из строя; люди погибают один за другим. Мы не вынесем еще одной атаки, лейтенант!

– Это не означает, что мы сдались! – возмутился Адриан, пораженный таким безразличием Дженнингса к гордому «Орлу» и его команде, не говоря уже о флаге, под которым он ходит. Американский военный корабль никогда не сдавался корсару! – Мы можем сделать обманный маневр и убежать, воспользовавшись плохой погодой. – Баллантайн ткнул пальцем в сторону приближающегося шквала, стараясь обуздать свой нрав и справиться с гневом. – Фарроу – или кто бы там ни был – этого не ожидает. Черт, никто не будет ожидать этого в бушующем море, и если бы мы добрались до завесы дождя прежде, чем они поймут, что происходит, мы смогли бы просто улизнуть от них.

– И при этом погубить себя! – взвизгнул Дженнингс. – Корабль неуправляем, у него нет скорости. Мы перевернемся, не пройдя и половины дистанции!

– Нет – если мы двинемся немедленно, пока он успешно делает разворот! Если же будем стоять и ждать, то все погибнем. У людей есть воля и мужество, но я согласен: едва ли мы выдержим еще одну атаку.

– Именно поэтому мы и должны капитулировать, – настаивал Дженнингс. – Немедленно! Пока еще не слишком поздно!

– Мы не сдадимся, жалкий трус! – Сжав кулаки, Адриан шагнул к Дженнингсу.

– Я дал вам строгий приказ! – завизжал Дженнингс. – Приказываю вам спустить флаг!

По лицу Адриана было видно, как в нем борются злость и отвращение, а косточки пальцев побелели от желания нанести удар в это жирное тело.

– Мы не сдадимся! – повторил Баллантайн, и в его глазах вспыхнул гнев. – Мы все до последнего человека будем сопротивляться и, если нужно, умрем, но, клянусь, не сдадимся!

– Это мятеж! – задохнулся Дженнингс. – Мятеж, за который вы ответите!

– Пусть так, – огрызнулся Адриан и повернулся лицом к собравшейся команде. – Вы со мной, ребята? Мы спускаем флаг, или покажем этим проклятым пиратам, как надо сражаться?

В окружающем кольце офицеров и матросов поднялся оглушительный шум одобрения; в воздухе зазвенели крики «Сражаться! Сражаться! Сражаться!», эхом повторенные людьми на самых верхних реях.