Никаких других различимых звуков, кроме постоянного глухого «кап, кап, кап», не слышалось. Это был пещерный звук, древний, первобытный звук, который ассоциировался со склепом.

Кортни заставила себя выбросить из головы эти мысли и сосредоточиться. Она не помнила, как ее привезли сюда или как привязали к стулу... да еще и раздели! На ней больше не было муслина и льна, а было что-то свободное – рубашка или, возможно, халат, – этим и объяснялся холод. Они, очевидно, выслеживали ее и теперь хотели, чтобы она чувствовала себя совсем беззащитной.

Кортни не хотела делать никаких движений. То, что она не слышала, чтобы кто-то еще находился рядом, вовсе не означало, что она здесь одна. Нет, она чувствовала, что она не одна. Кто-то еще был неподалеку – и наблюдал за ней? Ждал, чтобы она пришла в сознание?

Медленно, стараясь по возможности вообще не шевелиться, Кортни начала обследовать свое тело. Отсутствие сильной боли означало, что переломов нет. Конечно, на теле были синяки и царапины, полученные во время сопротивления, которое она оказала до того, как от удара по голове у не? потемнело в глазах. Она сидела на кровати с Мэтью... «Мэтью. Дики. Нет. Нет! Нельзя сейчас думать о них. Выброси их из головы! – приказала себе Кортни. – Думай! Вспоминай! Ты сидела на кровати... сидела на кровати. Стук в дверь. Дики пошел открывать. Нет! Подожди! Слишком поздно – он уже на полу. Кто-то ворвался в комнату, вытащил револьвер и прицелился – в Мэтью».

«Пошевелишься, и он мертв, – прошипел голос. – Кто-нибудь пошевелится, и он мертв». Это был Гаррет!

Он выглядел сейчас настоящим дикарем! Он не брился несколько недель, глаза у него сильно запали, глубоко врезавшиеся в кожу темные синие полукружья под ними придавали ему зверский вид. И у него не было одной руки. Вместо нее висел безобразный обрубок, выбивший кинжал из руки Кортни, прежде чем она успела пустить его в ход. Воспоминание об этом вызвало в ней холодную дрожь страха, как и приставленное к виску Мэтью стальное дуло. В тот момент за спиной Гаррета она услышала смех, в открытую дверь увидела еще два револьвера и, подняв взгляд, встретилась с парой горящих ненавистью янтарных глаз.

– Ну-ну, – фыркнула Миранда, – никак это маленькая принцесса! Вся разряженная в пух и прах. Такая милая и сладкая с очередным любовником-янки. Так быстро из рук одного в постель к другому... Неудивительно, что для тебя, Гаррет, у нее нет ни времени, ни места в постели.

– Теперь найдется! – прорычал он и, схватив Кортни культей под руку, заставил ее встать. – Тогда на «Ястребе» я сделал ей предложение, а теперь намерен довести его до конца.

И тогда вдруг Дики поднялся с пола и с бешеной яростью набросился на Гаррета. Почувствовав, как зубы и ногти вонзились в него, Шо прорычал проклятие и повернулся, чтобы отшвырнуть мальчика. На долю секунды он отвернулся от Кортни и отвел револьвер от Мэтью, и этого оказалось достаточно, чтобы Кортни сделала стремительный рывок. Она схватила обеими руками холодный стальной ствол, вывернула его и, чтобы заблокировать курок, засунула под него палец, как учил ее Дункан, а свободной рукой вцепилась Гаррету в глаза. Взревев, Гаррет занес вверх ужасную, бесформенную культю и изо всей силы ударил Кортни по шее. Мир вокруг нее закружился и потемнел, но она не выпустила оружие и продолжала бороться, стараясь завладеть им... а Гаррет все бил и бил ее, а потом поднял колено и нанес ей удар в живот. Миранда смеялась и подстрекала его; Мэтью с трудом встал на четвереньки и, пьяно раскачиваясь, пополз к неподвижному телу Дики. Гаррет еще раз ударил Кортни, ее пальцы выпустили револьвер, и она скорчилась от боли, от мучительной боли, лишившей ее способности двигаться или кричать...

...Кортни проглотила остатки ярости и боли, но в горле застрял огненный комок. Она забыла о своем решении не шевелиться, и ее руки потянулись к веревкам, которыми ее кисти были привязаны к стулу, но, услышав удовлетворенное хихиканье где-то рядом с собой, она замерла.

– Итак, вы очнулись. Я думал, это будет продолжаться дольше.

Она услышала тихий царапающий звук ножек стула, а затем шаги по каменному полу. В ее мыслях царила неразбериха. Боль и гнев, ненависть, обида, страх за Мэтью и Дики – все подавляло ее способность думать и оставаться спокойной. Голос... он был смутно знаком. Он не принадлежал Гаррету, но это был мужской голос, и звучал он надменно и властно.

– Я некоторое время наблюдал за вами, мисс Фарроу, ожидая, когда вы придете в себя, и, честно говоря, удивился, что вы очнулись. Должен признаться, капитан был неоправданно жесток. Такая нежная кожа – и в таких синяках! – Кортни отпрянула назад, когда рука коснулась ее щеки; затем рука, погладив ее шею, грубо сжала подбородок и подняла его. – Вряд ли вы в том положении, чтобы оказывать сопротивление, моя дорогая.

– Уберите от меня свои поганые вонючие руки, – прошипела она.

– Почему? Боитесь, что я могу дотронуться до чего-то, что принадлежит вашему доблестному капитану Баллантайну? – Упоминание имени Адриана привело Кортни в ужас, и она почувствовала у себя на щеке горячее, прерывистое дыхание своего мучителя, наклонившегося к ее лицу. – Я планирую больше, чем просто дотронуться до вас, дорогая. Гораздо больше. Разве можно упустить такую возможность?

Кортни стиснула зубы, чтобы не обрушить поток проклятий на бестелесный голос. Голос... «Голос! Сосредоточься на голосе! – приказала она себе. Она знала, что слышала его прежде, но где? – Не думай о том, что он говорит. Он хочет тебя запугать. Он хочет, чтобы ты боялась. Он хочет, чтобы ты совершила ошибку. «Покажи свой страх, и ты погибла» – это слова Дункана, это его предупреждение». А Кортни все-таки была дочерью Дункана Фарроу, дочерью Сервенны де Вильер и женой Адриана Баллантайна!

– Кто вы? – холодно спросила она. – Зачем вы привезли меня сюда? – Она почувствовала его изумление и почти увидела лицо!

– Кто я, это не важно, но могу пообещать, что в должное время вы это узнаете. А что касается всяких «почему» и «зачем», так это просто в порядке компенсации – во всяком случае, так было раньше. Теперь это стало гораздо большим, но первоначально мы проделали весь этот путь в надежде получить кругленькое состояние за наши неприятности.

– Дэви прав. Гаррету нужны деньги Дункана.

– Состояние, моя дорогая, состояние. Неужели вы и вправду столь наивны, что сомневаетесь в том, что здесь пахнет миллионами? И можно ли, скажите, винить нас за то, что мы были слегка расстроены, когда проделали столь долгий путь только для того, чтобы узнать, что Дункан Фарроу жив-здоров и ожидает встречи с дочерью?

– Дункан? Он жив? – У Кортни перехватило дыхание.

– К сожалению, да. И к сожалению, он не самый щедрый из людей. Он и не подумал предложить нам несколько сот тысяч за наши неприятности без определенного, скажем так... уговора.

– В обмен на меня? – насмешливо спросила Кортни.

– Среди прочего и это. Я потратил довольно много времени, чтобы убедить Миранду в вашей полезности. Она настаивала на том, что нужно вообще избавиться от вас. Полагаю, ей надоело смотреть, как вы все время воскресаете из мертвых. Но способы, какие она предлагала, чтобы избавиться от вас... Такая кровожадность в такой очаровательной женщине! Хотя, честно говоря, я не могу найти изъяна в ее основном доводе – боль способна так же быстро развязать язык, как и деньги. – Он резко отпустил подбородок Кортни, и она услышала его медленные шаги за спинкой стула. – Конечно, все было бы намного проще, если бы мы знали, где логово Дункана. Он, как говорится, словно сквозь землю провалился и забрал с собой этого негодника Прендергаста. Вам, случайно, не известно, куда они могли отправиться?

– Идите к черту! – огрызнулась Кортни.

– М-м, упрямитесь? Гаррет предупреждал меня, что с вами могут возникнуть трудности. Только не поймите меня неправильно, дорогая. Я с одинаковым удовольствием буду наблюдать, как вы корчитесь в муках или извиваетесь в экстазе. Вам придется самой выбирать, жить или умереть и каким способом. Понимаете, если ваше упрямство происходит из верности, то, боюсь, это бессмысленный жест. Ваши поиски Морского Волка могут служить подтверждением этому.