— Не забывай, что большую часть времени я провожу с мальчиками. Поэтому просто не могу не знать некоторых вещей.

Эштон снова рассмеялся:

— Выходит, ты очень опытная женщина. — Он обнял ее и поцеловал. — Я собирался приехать раньше, чтобы поужинать с тобой, но все мои родственники были дома и очень хотели, чтобы я составил им компанию за ужином.

— Желание семьи — закон, — согласилась Пенелопа. — Хотя я думала, что ты захочешь посидеть на одном из наших новых стульев, — добавила она с улыбкой.

— Ах это…

— Еще одно свидетельство твоей самонадеянности. Но я смирила свою гордость. И даже хочу тебя поблагодарить.

— Не за что, дорогая.

— Эштон, почему вы не продали эту мебель, если вы ею не пользуетесь?

— Сомневаюсь, что стоило тратить на это время и усилия. Продать подобные вещи не так-то просто.

Пенелопа кивнула и провела ладонью по его спине.

— Да, наверное, ты прав. Люди с деньгами хотят все новое и модное. А те, у кого денег нет, не смогли бы купить даже такую мебель.

Пенелопа тихонько застонала, когда Эштон принялся ласкать ее груди. Каждое его прикосновение разжигало в ней пламя, которое только он же и мог погасить. И ей очень не хотелось думать о том, что скоро он, возможно, будет ласкать какую-то другую женщину. Женщину, которую он возьмет в жены ради денег, потому что только деньги могли сейчас спасти его семью. Конечно, ей трудно будет с этим смириться, но смириться придется, поскольку у Эштона не было выхода. Взяв его лицо в ладони, Пенелопа прижалась губами к его губам, надеясь, что страсть поможет ей выбросить из головы грустные мысли.

И действительно, страсть вскоре не оставила места для раздумий о будущем. Пенелопа с жадностью принимала ласки Эштона, и огонь в ее крови выжигал весь тот мрак, что скопился в душе после пережитого сегодня.

И Эштон тоже пылал от переполнявшей его страсти. Только она, Пенелопа, могла разжечь в нем такое желание, только она была способна на это. Он ласкал и целовал ее труди, затем принялся покрывать поцелуями живот и, наконец, спустился еще ниже. Приподнявшись на колени, он закинул ее ноги себе на плечи и прижался губами к ее лону. Ошеломленная этой новой лаской, Пенелопа вздрогнула всем телом и подалась назад, пытаясь отстраниться, но Эштон крепко держал ее, продолжая ласкать. В какой-то момент она вдруг выгнулась ему навстречу и, снова вздрогнув, громко закричала.

Еще с минуту по телу ее волна за волной прокатывалась дрожь. Когда же она наконец затихла в изнеможении, Эштон опустил на кровать ее ноги и, заглянув в ее широко раскрытые, затуманенные страстью глаза, резким движением вошел в нее. Из горла Пенелопы вырвался крик, и он замер, решив, что причинил ей боль. Но она тут же обвила руками его шею и, громко застонав, шевельнула бедрами. Эштон понял, что напрасно беспокоился, и, забыв о сдержанности, всецело отдался сжигавшей его страсти. Они одновременно взмыли к вершинам блаженства, а потом, совершенно обессилев, долго лежали без движения.

Пенелопа не знала, как долго они лежали, обнявшись и прижимаясь друг к другу, но в какой-то момент вдруг поняла, что он приподнялся и внимательно смотрит ей в лицо. Она густо покраснела, а Эштон хохотнул и поцеловал ее в пылающую щеку, чем еще больше смутил и раздосадовал. «Неужели он не понимает, что мне ужасно неловко?» — подумала Пенелопа, вспомнив о ласках Эштона. То, что он сделал с ней, едва не свело ее с ума. Столь острого наслаждения она никогда еще не испытывала, но теперь, думая об этом, даже стыдилась смотреть ему в лицо. Более того, одного взгляда на его растянутые в улыбке губы было достаточно, чтобы вызвать к жизни воспоминание о том, где эти дерзкие губы находились и как они ласкали ее. Да, ей было ужасно стыдно — и в то же время в голову лезли мысли еще более ужасные…

Повернувшись на бок, уютно прижавшись щекой к его груди и слушая, как бьется его сердце, Пенелопа раздумывала о том, как отреагирует Эштон, если она поступит с ним так же бессовестно, если отнесется к его стыдливости с тем же пренебрежением. Тут она вдруг вспомнила, как он стоял перед кроватью совершенно обнаженный, и мысленно выругалась. Мужчинам ведь вообще несвойственна стыдливость… Но возможно, он испытает то же безумное наслаждение, что и она, если ласкать его подобным образом. Эта мысль очень ее заинтриговала, и она, не удержавшись, принялась целовать плечи и грудь Эштона, спускаясь все ниже. В какой-то момент она услышала его хриплый стон и мысленно улыбнулась. Если Эштон и сейчас уже стонет, то он, наверное, завопит, когда она всерьез приступит к тому, что задумала. Или, может быть, не следует этого делать?

Чуть приподнявшись, Пенелопа пробормотала:

— Скажи, а тот… э… поцелуй — это, наверное, какое-то ужасное извращение?

— Не знаю… о чем ты, — прохрипел в ответ Эштон; он едва удержался от стона.

— А мужчина не сочтет женщину безнравственной, если она вернет ему столь интимный поцелуй? — допытывалась Пенелопа.

— Нет-нет. — Эштон судорожно сглотнул. — Думаю, мужчина был бы в восторге от такой ласки.

— Что ж, тогда…

В следующее мгновение губы Пенелопы коснулись его возбужденной плоти, и Эштон пробормотал:

— О Боже…

То были его последние членораздельные слова, потому что после этого из горла Эштона вырывались только хриплые стоны и вопли.

— А вот этого я никак не ожидала увидеть.

«О чем это она? — подумал Эштон. — Неужели тоже проснулась? Хотя нет. Наверное, ей что-то снится…» Ему захотелось открыть глаза и посмотреть на Пенелопу, но глаза никак не открывались. Эштон улыбнулся, еще крепче ее обнял и поцеловал в висок. Он уже приготовился снова погрузиться в сон, но тут вдруг сообразил, что это говорила вовсе не Пенелопа. Да, верно, это совсем не ее голос, хотя и женский. И, судя по интонациям, голос этот принадлежал даме аристократического происхождения.

Виконт в ужасе замер. Он понял, что у него возникли проблемы стократ серьезнее тех, что были до этого. И тут вдруг послышался голос Пенелопы.

— Крепче держи простыню, Эштон, — пробормотала она. — Ты не могла бы на минуту оставить нас наедине, тетушка?

— Нет, — ответила дама.

Пенелопа тихонько вздохнула.

— Что ж, поступай как знаешь, тетя.

— Обычно я именно так и поступаю.

Проявив чудеса ловкости, Пенелопа рывком села в постели, придерживая простыню у подбородка обеими руками. Эштон проделал тоже самое, и Пенелопа, взглянув на его широкую мускулистую грудь, тотчас же почувствовала, что ей хочется прижаться к нему покрепче, но выразительное покашливание тети Олимпии вернуло ее к действительности. Тихо вздохнув, Пенелопа посмотрела на тетушку, стоявшую у порога.

Леди Олимпия была женщиной с весьма впечатляющей внешностью. Рослая и стройная, она обладала роскошными черными волосами и небесной синевы глазами. Многие мужчины смотрели на нее с восхищением, и в этом не было ничего удивительного — ведь леди Олимпия была не только красивой, но и молодой, всего на три года старше Пенелопы. Пенелопа же относилась к своей тете с величайшим уважением, и сейчас, когда она смотрела на стоявшую у двери Олимпию, ей было очень не по себе. Смущало и то, что за спиной у тети толпились мальчики, а рядом с ними возвышалась фигура Септимуса, закрывавшего ладонью глаза малышке Джуно.

Снова вздохнув, Пенелопа спросила:

— Тетя, тебе не кажется, что сейчас еще слишком рано для визитов? — Леди Олимпия промолчала, и Пенелопа добавила: — Я не знала, что ты собираешься приехать в Лондон.

— Я и не собиралась. Но в этом возникла необходимость. Можно сказать, меня потянуло сюда. Я вдруг почувствовала зов.

— Только не это, — пробормотал Эштон.

Олимпия молча взглянула на виконта и снова обратилась к племяннице:

— Я уже спешила к тебе, когда к моим чувствам добавилось еще кое-что… Теперь-то я знаю, что это было. — Она снова окинула Эштона неприязненным взглядом. — Надеюсь, вы сможете все мне объяснить.