Зина родила мальчика. Гордо толкала пузом коляску и с испугом оглядывалась по сторонам. Для нее, деревенской девахи, главным было общественное мнение. Но про отца ребенка она не распространялась – и на том спасибо. Верка относила ей деньги, которые Гарри каждый месяц молча оставлял на комоде в коридоре. Верка передавала деньги в дверях, Зина брала и тяжело вздыхала. Однажды спросила:

– Не хочешь посмотреть на брата?

От слова «брат» Верка дернулась. Зина пошла в комнату и вынесла ребенка. Мальчик был светловолосый, голубоглазый, с носом-картошиной. В общем, вылитая Зина. И Верке почему-то стало легче. «А может, – подумала она, – и не отцовский отпрыск вовсе? У нас в семье все черноволосые и смуглые». Вслух сказала:

– Хороший ребенок.

Зина чмокнула малыша и улыбнулась:

– Хорошо бы в папку пошел. Умом, – добавила она.

Верка попыталась улыбнуться, но получилась жалкая гримаса, и она побежала вниз по лестнице. На улице отдышалась – уф! Ну и миссия у нее. Врагу не пожелаешь.

Но скоро – слава богу – все закончилось. Приехала Зинина мать и увезла ее в деревню. Верке она оставила адрес, и раз в месяц та отправляла по этому адресу деньги.

Гарри ребенка так и не увидел. Верка его пыталась не осуждать. Он отшучивался – подумаешь, несчастный случай! «Болван», – сердилась на него Верка. Но когда Зина укатила в деревню, она испытала огромное облегчение. Просто гора с плеч!

А у Гарри тем временем расцветал буйным цветом очередной роман, с теледикторшей, между прочим. Та была красотка – глаз не оторвать. В общем, все вошло в свою колею.

Естественно, итог «невинных» развлечений с Вовкой имел свое логическое завершение. Вовка оказался неожиданно умелым и нежным любовником. Верке очень понравился этот процесс, и кувыркались они в постели ежедневно. Она уже не испытывала мук совести – к Тане у Вовки была детская, платоническая влюбленность, а с Веркой у них – роман. Все по-взрослому, все серьезно.

Гарри ни о чем, ясное дело, не догадывался – жил своей жизнью. Правда, пытался Верку воспитывать – скоро экзамены, институт, но получалось у него неубедительно – воспитатель из него был никакой. Да Верка особенно и не нервничала – во-первых, была вся в любви, а во-вторых, знала, что отец ее обязательно подстрахует. У кого, как не у него, в МГУ на юридическом все схвачено, в приемной комиссии – его коллеги и друзья. Так что можно отдаваться пылкой страсти дальше.

С Таней, кстати, она объяснилась. Та очень удивилась, рассмеялась и пожелала Верке удачи и удовольствия в интимной жизни. Хотя добавила – не без того, – что выбором подруги ошарашена. Где Верка и где Гурьянов! Типичный мезальянс. Видно, зов плоти перевесил разум. Подколола все-таки. Но точно – не обиделась.

Отец исчезал все чаще – почти совсем не ночевал дома. Видно, эта Алла его здорово зацепила. Мать, конечно, пылила изо всех сил. Кляла его на чем свет стоит, швыряла в лицо грязные рубашки и носки: «Пусть твоя стирает». Перестала предлагать ему ужин. Наверное, она была права. Уходишь – уходи. Зачем отрезать по кускам? Но уходить он, пожалуй, не собирался.

Однажды Лялька вытащила из почтового ящика узкий и хрусткий конверт явно нездешнего происхождения. На имя отца. Вскрывать побоялась – убрала в ящик письменного стола. Когда отец появился дома, отозвала его и протянула конверт. Он очень обрадовался.

– Может, объяснишь? – спросила Лялька.

Он объяснил: вызов на постоянное место жительства от каких-то липовых родственников.

– С Аллой собрался? – зло спросила Лялька.

Он неопределенно пожал плечами.

– А как же я? – разревелась Лялька.

Отец объяснил, что ее не бросит.

– Дурочка ты моя. Закончишь школу, получишь хорошую специальность, которая ТАМ тебя прокормит, – медсестры, или парикмахера, или массажиста – и тоже подашь на отъезд. – И жестко добавил: – Делать здесь нечего. Это ты четко должна понимать.

– А мать? – спросила Лялька.

– Не инвалид, – бросил отец. – Избавится от меня и еще жизнь свою устроит. Молодая баба. И раздражителя в моем лице не будет. Успокоится.

– Без тебя проживет, – сказала Лялька. – А без меня?

Отец пожал плечами:

– Захочешь – возьмешь ее с собой. Всегда есть выход.

– А если она не захочет уезжать, тогда как?

– Ну тогда это будет ее выбор. Запомни – выбор и выход есть всегда.

– Не всегда и не для всех. Только для таких уверенных, как ты, – грустно проговорила Лялька.

Она по-прежнему думала о Грише. Однажды собрались у Мити с Полей, разговоры были, как всегда, про отъезд.

– Сплошная диссидентщина, – смеялся Гриша и обнимал блондинку по имени Катя. Блондинка глупо хихикала и активно прижималась к Грише.

Лялька стояла на кухне и смотрела на темную улицу. Желтый фонарь отражался и отсвечивал в огромной луже.

– Грустишь? – Гриша подошел и обнял ее за плечи.

Лялька вздрогнула и повернулась к нему.

– А ты тоже уедешь? – тихо спросила она.

– Не с кем, – шутливо развел руками он. – А один я боюсь. Трус! – Он улыбнулся.

– Подожди меня, – прошептала Лялька.

Гриша внимательно и серьезно посмотрел на нее и кивнул. В кухню вошла пышногрудая Катя. Лялька отвернулась к окну.

Надо было срочно что-то делать. По утрам ужасно тошнило. Светик сосала конфеты «Взлетные», становилось немного легче. Слава богу, мать ничего не замечала – вся в своих кастрюлях и половых тряпках. У них остановился дальний родственник матери Славик – ждал комнаты в семейном общежитии, чтобы перевезти семью. Славик жил в Тюмени, был женат и имел годовалого ребенка и вновь беременную жену. В Москве он поступил в Академию внешторга, не без помощи, естественно, влиятельного родственника – отца Светика. Хотя и сам Славик был далеко не дурак – два языка, университет. Он был счастлив – впереди маячили переезд в столицу и командировка за рубеж.

Светик сообразила, что ей нужно сделать. Быстренько так сообразила. Главное – оказаться жертвой, тогда все пожалеют и простят. А если узнают, что по доброй воле, вот тогда хорошего не жди. Славик уехал на выходные в Тюмень. Светик лежала в постели и говорила, что ей очень плохо. Она засунула два пальца в рот, и ее вырвало прямо на ковер. Вызвали «Скорую» из ведомственной поликлиники. Врач долго ее осматривал, мял живот, мерил температуру. Потом вышел на кухню и объявил родителям, что скорее всего их дочь беременна.

Отец сжал плотно губы и заявил, что такого просто не может быть. При этом он гневно посмотрел на мать: недоглядела.

Мать дрожала как осиновый лист и приговаривала:

– Как же так, господи, как же так!

Врач вздохнул и развел руками.

Отец вышел с ним в коридор и попросил держать все в тайне – до выяснения ситуации. В смысле до окончательного уточнения.

Врач понимающе кивнул:

– Понимаю, понимаю, как же. У самого дочь подросток. Следим в четыре глаза.

Отец выдавил из себя улыбку:

– Я на вас рассчитываю.

– Если что – обращайтесь, поможем. А может, еще обойдется – ну, в смысле диагноза. Я тоже могу ошибаться, – заверил его врач. – Короче говоря, нужен хороший гинеколог, чтобы не травмировать девочку.

– Девочку… – усмехнулся отец и, тяжело вздохнув, протянул врачу руку.

Маман стояла у окна – к Светику зайти она не решалась. Отец толкнул дверь в комнату. Светик лежала на кровати, вытянувшись струной, глаза в потолок, остановившийся, застывший взгляд. Отец взял стул и подвинул к кровати.

– Допрыгалась? – спросил он.

Светик молчала.

– Ну, дело твое. И жизнь – тоже твоя. Если мозги куриные – так и проживешь. Как твоя мать. Только ей еще повезло. А повезет ли тебе – не знаю. Не уверен. – И он замолчал.

Светик тоже молчала.

– Что застыла? – со злостью спросил отец. – Сказать нечего?

Светик села на кровати и посмотрела на отца:

– Он домой днем приходил. После занятий, пообедать. Мать на рынке была…